Спасение для лжепринцессы

Когда вернулась кона Дарлегур, я приподнялась на локте. Озноб ещё не прошёл, зрение было нечётким, но кризис явно остался позади.

— Ты жива… — широко распахнула глаза несостоявшаяся (и слава всем местным и неместным богам!) свекровь.

— Нары деревянные… — в тон ей протянула я.

— Что?

— Ничего. Я думала, что мы об очевидном. Ну так что, какой ваш дальнейший план? Убивать будете или всё-таки дадите воды?

Вилерианка в ступоре смотрела на моё лицо огромными от шока глазами. Эх, мне бы шило… я бы ткнула в каждый, от родственных-то щедрот. Ядовитая злость поднималась в душе. Пока ещё слабая, но можно было сказать с уверенностью: она ещё оформится в полноценную, классическую такую ненависть к свекрови, неважно — состоявшейся или нет.

— Ты выжила…

— Утро наступило, — саркастично ответила я.

Хриплый надсадный голос звучал чуждо. А в конце фразы я зашлась в каркающем, мерзком кашле.

— Но как? — ошеломлённо прошептала кона Дарлегур.

— Благодаря вашей заботе, естественно. Знаете, пощёчины отлично помогают при простуде. Народное средство. Как и разлитая по полу вода. Очень рекомендую. Надеюсь, вас в дальнейшем только так лечить и будут. Пинками животворящими.

Кона Ирена всё ещё шокированно смотрела на меня, не особо вслушиваясь в смысл моих язвительных комментариев. А жаль. Вот и эпитафию ей явно доверить нельзя, всё перепутает.

Вместо ответа потенциальная свекровь развернулась на пятках и ушла. Я хмыкнула и закуталась в тонкое шерстяное одеяло, свернувшись клубочком. Умирать я больше не собиралась, наоборот, чувствовала, что пойду на поправку. Видимо, мне досталась целая лужа плацебо.

Жажда никуда не делась, но стала умереннее. Как осадки из прогноза погоды. Прикрыв веки, я погрузилась в темноту, уже не боясь, что вынырнуть из неё не смогу.

Следующее пробуждение прошло ещё лучше, дышалось легче, да и кашель унялся. Кона Дарлегур подошла к решётке и посмотрела на меня.

— Мейер вернётся завтра. Если ты хочешь его увидеть, то придётся принять мои условия. Первое: ты поклянёшься, что никому никогда не сообщишь о том, что произошло за последние сутки, начиная с момента, когда я обнаружила тебя вчера вечером. Второе: когда сын откажется прощать твою измену, ты уедешь из Листаматура навсегда. Я помогу организовать твой отъезд. Третье: ты разорвёшь помолвку, назвав причину, которая не повредит репутации Мейера.

— С чего бы мне принимать ваши условия? Когда Мейер вернётся, он разберётся с тем, как вы поступили.

— Если хочешь жить, то поклянёшься. Иначе выпускать тебя из камеры не в моих интересах, — холодно ответила кона Дарлегур, и я прекрасно поняла: она не блефует.

— А что если Мейер поверит мне?

— Не поверит, — усмехнулась она. — Но если он вдруг решит на тебе жениться, то я сделаю всё, что в моих силах, чтобы сберечь его и твою репутацию. В остальном — если бы ты действительно любила моего сына и стала ему верной женой, я была бы твоим главным союзником и защитником. Но ты сама вынуждаешь меня быть твоим врагом.

— Я хочу сначала поговорить с ним.

— О, ты сможешь говорить с сыном столько, сколько угодно. Столько, сколько у него хватит терпения тебя слушать. Вот только не будь наивна: Мейер не простит предательства. Он не так воспитан.

— Десять дней. Мне нужно время после его приезда, чтобы окончательно прийти в себя и поговорить с ним. Если по истечении десяти дней он решит, что я ему не нужна, я уеду, — сипло отозвалась я.

Сначала Мейер, конечно, будет в шоке. Возможно, мы даже хорошенько поскандалим. Но за десять дней он успокоится, придёт в себя и услышит мою версию событий.

— Три дня. Не больше, — твёрдо ответила кона Дарлегур, и я поняла, что спорить бесполезно.

— Хорошо. Договорились. Три дня.

— Теперь клятва. Повторяй за мной. Я, Лалисса Гленнвайсская, клянусь жизнью и магией не рассказывать и не писать никому о событиях последних суток.

— У меня нет магии.

Кона Дарлегур лишь презрительно хмыкнула в ответ.

— Повторяй и протяни мне руку, когда закончишь говорить.

— Я, известная как Лалисса Гленнвайсская, клянусь жизнью и магией не рассказывать и не писать никому о событиях последних суток.

Она приняла мою клятву, и наши ладони окутало бледно-сиреневое свечение. Всё-таки насколько лучше, когда магию видно!

Несостоявшаяся свекровь сначала изучающе на меня посмотрела, но ничего не произошло, только слабость снова накатила, но я не подала виду. Тогда она открыла решётку и спросила:

— Идти можешь?

— Попробую, — без особой уверенности ответила я.

Но смогла. Медленно, по стеночке, цепляясь сначала за решётки, а потом за перила на лестнице и дверные проёмы, но я добрела до своих покоев. Накинулась на стоящие на тумбочке кувшины и осушила их все — сначала сок, потом бульон, потом сладкий отвар. А затем рухнула на постель и снова уснула, на этот раз в тепле.

Проснулась уже ближе к вечеру. Длинные косые солнечные лучи пронизывали комнату насквозь, высвечивали танец пылинок над кроватью и рисовали замысловатые узоры на стенах. Я долго лежала с открытыми глазами, пытаясь найти в себе силы, чтобы встать. Нет, мне уже не было плохо. Даже кашель ушёл. Скорее было просто никак. Я чувствовала себя опустошённой и выжатой досуха. Живой наполовину или даже на треть. Пылинки перед глазами кружили в золоте закатного солнца, и больше всего на свете мне хотелось стать такой пылинкой и унестись вдаль — туда, куда подует ветер.

Я устала.

Устала приспосабливаться, бояться, переживать, нервничать… и играть чужую роль. Понимала, что никому не смогу рассказать о том, что я — не Лалисса, но устала ею быть и платить за то, что оказалась на неё похожа. Ей мне тоже безумно хотелось отомстить, но я не знала как.

Когда солнце скрылось за горизонтом и сумерки тонкими струйками потекли по комнате, я так и не поднялась с постели. Стоило принять душ, попить воды, оросить золотым дождём золотой унитаз, но я не хотела. Ничего не хотела.

Уже ночью нашла в себе силы сесть на постели и принялась одеревеневшими чужими пальцами расплетать десятки косичек, что кона Дарлегур заплела мне перед торжественным вечером. Они все спутались и растрепались, мышцы рук быстро уставали от усилия, но я смогла закончить и даже расчесалась. А потом завалилась в постель и проспала до самого утра.

На рассвете меня разбудил стук. Из-за двери раздался хорошо знакомый женский голос:

— Лалисса, Мейер вернулся. Он уже знает обо всём, что произошло, и придёт к тебе, когда посчитает нужным.