Спасение для лжепринцессы

— Мейер, я клянусь, что не изменяла тебе! Ну, проверь мои слова каким-нибудь артефактом, возьми клятву. Я заразилась как-то иначе. Случайно. Или меня кто-то нарочно заразил, чтобы…

— Лисса, не говори ерунды, — оборвал меня Мейер. — Вирус передаётся только через семя. Никак иначе заразиться нельзя, а то мы бы уже половину обитаемых миров перезаражали в боях. Да, в истории бывали случаи, когда девушка не заражалась с первого раза после брачной ночи. Такое возможно. Но не заражение через кровь! И даже если предположить, что ты заразилась во время поцелуя, хотя это решительно невозможно, то кризис наступил бы ещё в дороге! А он наступил, когда я уже уехал!

Мейер явно терял над собой контроль и начинал злиться. Ладно, пусть злится. Но мы должны как-то докопаться до истины! Пусть через скандал и эмоции, но должны. Глядя на бледное, хмурое лицо вилерианца, я понимала, что не хочу от него отказываться. Не могу. И не могу смотреть на эту боль, искажающую его черты. Но как объяснить ему, что я ни в чём не виновата?

— Возьми с меня клятву.

— Нет. Это слишком опасно, — отрицательно покачал головой Мейер. — В ближайший месяц тебе категорически запрещено колдовать, как и приносить магические клятвы, это может плохо повлиять на формирующийся дар. Или может случиться перерасход сил, и тогда ты рискуешь умереть от магического истощения, особенно если рядом нет того, кто подпитает силой.

Хах, такие мелочи, видимо, не волновали его мать, когда она брала с меня клятву. То-то она так внимательно меня оглядела после неё. Понадеялась, что я всё-таки двину копыта? Гадина! К счастью, признаков смерти от магического истощения я у себя не ощущала. По крайней мере пока.

— Зелье правды, артефакт, хоть что-то другое у вас есть? — спросила я, сжав кулаки.

— Нет. Обычно не требуется. Зачем, если мы все одарены магически и способны приносить клятвы?

— И что мне делать? Как мне доказать, что я тебе не изменяла? — всхлипнув, спросила я.

— Никак, Лисса. Я же не слепой. И, несмотря на все мои чувства к тебе, терпеть лживую и гулящую жену не стану. Не хочу, — жёстко отрезал он, с болью глядя на меня. — Не хочу каждый раз переживать то, что чувствую сейчас. Лучше не иметь никакой жены, чем такую. Я сам виноват. Всем было известно, что Лалисса Гленнвайсская меняет любовников, как наряды. Но я верил, что из-за нашей связи ты не захочешь изменять. Никто обычно не хочет. Но исключения бывают, хоть они и очень редки. А такой судьбы, как судьба мужа гулящей жены, не пожелаешь никому.

Мейер снова отвернулся. Нервно сглотнул. Я в немом оцепенении наблюдала, как дёрнулся его кадык, а потом проступили желваки, когда он стиснул челюсти.

— Хорошо. Ты не веришь мне. Допустим. Но этот вилерианец, что по твоему мнению переспал со мной, кто он? И где он? Разве он не должен быть рядом со мной? С чего бы ему сбегать, если переселенки — такая ценность?

— Это ты должна знать, с кем спала! — вскинулся Мейер, но тут же усмирил гнев. — Мы предполагаем, что он женат и поэтому…

— Но как же связь? Разве жена бы не почувствовала? И потом, ну сколько мужчин было на этом ужине? Двадцать? Тридцать? Допросите всех! Они все скажут, что не спали со мной! — воскликнула я.

— Ты хоть представляешь, какой это позор? — взорвался Мейер. — Что ты мне предлагаешь? Идти по родственникам и спрашивать, с кем из них спала моя невеста? Тебе мало того, в каком свете ты уже меня выставила? Ты хоть понимаешь, что обо мне будут говорить, когда мы разорвём помолвку? Хотя даже не это самое страшное! Самое страшное, что я даже ненавидеть тебя толком не могу! Хватит! Я тебе всё рассказал. Уходи! Я больше видеть тебя не могу!

— Мейер, — прорыдала я, протягивая к нему руки. — Пожалуйста, поверь мне, умоляю. Я не изменяла тебе и ни с кем не спала… Я не знаю, как заразилась, но я бы никогда не предала тебя!

Он отшатнулся так, будто я плеснула в него кислотой.

— Уходи, Лисса. Уходи к себе! — прорычал он. — Или я выставлю тебя за дверь сам.

— Мейер, не надо! Пожалуйста. Молю тебя, не надо!..

Он подхватил меня и вылетел из спальни. Поставил на пол в коридоре и исчез за дверью, хлопнув ею на весь дом. Оказалось, что в коридоре полно слушателей, а теперь уже зрителей.

— Шлюха, — снова презрительно кинул самый младший брат Мейера в мою сторону, красуясь перед старшими братьями.

— Прекратить! — пророкотал голос отца семейства. — Не позволю оскорблять женщин в этом доме!

— Но она…

— Не позволю, Сойонд! Будешь за это наказан! Разойтись по комнатам!

Парни неохотно ушли из коридора.

Я постучалась в закрытую дверь Мейера, но напрасно. Тогда развернулась и побежала в свои покои — рыдать. Рыдать и жалеть себя и своего любимого вилерианца, который страдает сейчас не меньше меня, но верить отказывается.

Лиссе от 28-го числа вьюжного месяца 1523-го года (сожжено)

Это просто невыносимо. Невыносимо смотреть, с какой искренностью ты врёшь. Глядя на тебя, я забываю о фактах и начинаю верить. Вопреки логике, здравому смыслу и всему, что составляет мой жизненный опыт. Твоя ложь настолько сладка, что не хочется замечать её горечи.

А ведь я был так беззаветно счастлив. Сначала нервничал и переживал, что не смогу соответствовать принцессе, что ты окажешься капризной, чванливой и избалованной до предела. Но когда ты начала смеяться в седле, меня отпустило. Захотелось целовать твои изящные тонкие лодыжки и обнимать, закрывая собой от всего света. А дальше ты поразила своей открытостью, лёгкостью и нежностью. Ты так щедро дарила ласку, не ставя никаких условий, что я поверил в своё везение. Сейчас мне страшно думать, что с самого начала это всё было игрой. Умелой, тонкой манипуляцией, рассчитанной на неопытного и не разбирающегося в женщинах вилерианца. Ведь я поверил безоговорочно, радовался, как дитя, которому показали конфету. Замирал от счастья каждый раз, когда ты улыбалась. Неужели ты с самого начала просто обманывала меня, показывая то, что я мечтал увидеть в своей женщине? Неужели ты настолько вероломна?

Или же ты просто такая — готова дарить ласку и себя любому, кто окажется рядом? С одинаковой искренностью отдаваться каждому, кто готов взять?

Не знаю, что из этого хуже.

Никогда не думал, что боль может быть настолько сильной. Меня ранили много раз, но от этого всегда было средство — магия, обезболивающий отвар или руки целителя. А сейчас кажется, будто ты вскрыла мою грудную клетку и сжимаешь сердце в своих тонких слабых пальчиках, со всей искренностью утверждая, что никогда не сделала бы мне больно.

Ты прекрасная актриса. Настолько великолепная, что тебе рукоплескали бы в любом театре любого населённого мира. Если бы ты сказала, что небо зелёное, а солнце — фиолетовый фонарь, клянусь, я бы поверил. Я и сейчас хочу тебе верить, хочу, чтобы всё произошедшее оказалось какой-то злой шуткой, отвратительным розыгрышем Эла или просто трагической ошибкой. Но так быть не может.

Знаешь, все дни с момента знакомства я мечтал увидеть твои глаза после обращения. Знал, что светлые остаются очень яркими, но это индивидуально. И сегодня я увидел, насколько они прекрасны. Вилерианка из тебя получилась ещё более яркая и великолепная, чем таланнка. Каждую секунду, что ты сидела со мной рядом, хотелось сгрести тебя в охапку, повалить на постель и сделать своей. Выжечь из тебя все мысли о другом, заставить полюбить себя, не оставлять больше ни на секунду. Но родители правы — это путь в одержимость. В сумасшествие. Логичнее переждать, пережить, вытерпеть, переболеть и отпустить.