Спасение

— Дважды чушь! Главная планета Утопии — они меня на длину багра не подпустят.

— Отчаянные времена, милая. Могу я им передать, что ты заинтересовалась?

— Все честно?

— Под мою гарантию. Мне предстоит личная встреча с их представителем. Я никогда этого не делал. Но ради тебя…

— Что за работа?

— Ну да, так они мне и сказали.

— Матерь Мария! Ладно, когда я им нужна?

— Сейчас же.

— Серьезно?

— Не в обиду будь сказано, но, если им нужна ты, это, должно быть, очень срочно.

— Дай мне час. — Она спохватилась, что еще держит в руках кувшинчик с медом. — Нет, пусть будет два.

Труднее всего было с Королем Джаспером. Что Кандару не слишком удивило. С Густаво вышло просто. Она его трахала, пока не кончился мед, затем отослала. Обошлась порядочно, на две недели оплатила ему квартиру в респектабельном районе Санта–Терезы на холме.

Ярость. Вопли. Угрозы. Мольбы. Но в конце концов он собрал вещички и вылетел из дома, с чувством проклиная всех ее предков и потомков.

Плевое дело. А вот попробуйте за полчаса устроить племенного бирманца в приличную кошачью гостиницу в Рио. Это обошлось дороже, чем квартирка в Санта–Терезе. А потом она заплатила адвокату, чтобы нашел Королю Джасперу подходящего нового хозяина, если она через месяц не вернется. Базовое правило: к каждому заказу относись так, будто он станет для тебя последним. А насчет данного случая Кандара не питала иллюзий. Если утопийцам понадобилась она, дело наверняка очень серьезное.

Метро–сеть Рио привела ее в международный хаб, откуда было три хаба до Бангкока. Дальше стало интереснее. Ей пришлось воспользоваться общественной радиалкой до Правета, где располагалось утопийское посольство. На проходе через смежные портальные двери, куда она шагнула вместе с громыхающей за ней ап–багажкой, Сапата измерила ее нейрохимический баланс, который держался на уровне. Кандара спокойно дышала, войдя в состояние дзен. В режим готовности.

Через минуту она поднималась по широким ступеням посольства между играющими фонтанчиками. Наверху, перед аркой входа, ее ждал утопийский представитель по имени Крузе. На вид оне было лет тридцати, в гриве каштановых волос скромно поблескивали радужные драгоценные камни. Красновато–коричневый твидовый костюм выглядел вполне строго, юбка ниже колен. При рукопожатии Кандаре пришлось задрать голову: Крузе было сантиметров на сорок выше ее. Зато улыбка омни казалась достаточно искренней.

— Следователь Мартинес, как я рад, — сказало оне.

— Я тоже, и зовите меня просто Кандара.

Звание «следователя» слегка смутило ее, но раз они предпочитали такое обращение, пусть так и будет.

— Конечно. Сюда, пожалуйста, Кандара.

Крузе провело ее через маленькую дверь сбоку от главного входа. Короткий коридор уперся в одиночную портальную дверь. Кандара шагнула в портал. И сразу поняла, что очутилась в космическом поселении–хабитате: внутреннее ухо ощутило легкую перемену от гравитации вращения. Сапата подтвердила переход, связалась с местной сетью и запросила метаданные.

— Это Забок, — уведомило Крузе.

Этого Кандара и ожидала. Забок — первый самодостаточный хабитат, выстроенный одной из основательниц утопийского движения Эмильей Юрих. Он до сих пор оставался важным центром утопийцев в системе Сол. Напротив пройденного Кандарой портала было еще несколько.

Крузе с неизменной официальностью указало на один из них.

— Прошу вас. — И, после того как она шагнула в портал, уведомило: — Небеса.

Подробности хлынули ей на линзы. Хабитат Небеса вращался на орбите в ста тысячах километров над Акитой — терраформированной планетой, в свою очередь вращавшейся вокруг Дельты Павлина.

Внутреннее ухо опять уловило перемену, менее неустойчивое равновесие. Оно и понятно. Небеса были значительно больше Забока и вращались, соответственно, тяжеловеснее.

По ярко освещенному проходу они вышли на широкую мощеную площадь. Кандара подняла взгляд, улыбнулась, оценив интерьер поселения. Эти огромные цилиндры всякий раз внушали ей благоговейный трепет. Большинство людей назвали бы величайшим чудом человеческой техники терраформирование планет. Природа, чтобы создать многоклеточные организмы на Земле, потратила миллиарды лет, ныне же человечество воспроизводило тот же процесс на бесплодных планетах, тратя меньше века. Но Кандара полагала это жульничеством: засеять голые каменные равнины микробами и семенами для нее означало просто продвинуть вперед стяг природы. А вот космические поселения… Разобрать на части астероид, сложить из полученного камня и металла цилиндр размером со старое земное государство, завезти на этот гордый космический островок воду и воздух — вот настоящее чудо инженерного искусства, общая победа всех достижений науки над самой враждебной из стихий — космическим пространством.

— Грандиозно, — тихо проговорила Кандара, вдыхая влажный воздух невероятной чистоты — такого не заносили на Копакабану даже ветры Южной Атлантики.

— Благодарю вас, — с неподдельным удовольствием отозвалось Крузе.

Внутреннее пространство Небес имело шестьдесят километров в длину и двадцать в поперечнике. По центральной оси горело что–то вроде осколков пойманного в плен солнечного света, озаряя все тропическим сиянием. Поверхность заливали длинные озера, все в пятнышках островов, чьи берега покрывали пышные дождевые леса. Имелось даже несколько гор с ниспадающими по скалистым склонам ниточками водопадов. В воздухе медленно кружили причудливые завитушки облаков.

Они вынырнули у подножия плавно изогнутой торцевой стены. От основания на двести метров над мостовой зиккуратами поднимались галереи черного стекла. У Кандары немного закружилась голова, когда она проследила этот вертикальный город вдоль кромки до узкой черной полоски прямо над головой.

— Сколько же народу здесь живет? — спросила она, пытаясь подсчитать, не прибегая к Сапате. Даже если у каждого квартира была в десять раз просторнее, чем у нее, население могло исчисляться миллионами.

— Сейчас чуть больше ста тысяч, — сказало Крузе. — В разгар терраформирования было вдвое больше. Но когда Акиту открыли для заселения, всем захотелось перебраться вниз. Теперь здесь только старший инженерный и управленческий персонал.

— У-гу!

— Кажется, вы этого не одобряете?

— Просто никак не разберусь в утопийской иерархии. Я думала, вы исповедуете равенство.

Крузе кротко улыбнулось.

— Равенство возможностей. Люди не равны. В нашем обществе каждый может продвинуться настолько, насколько позволят способности и рвение.

— Как и везде.

— Не совсем. Здесь каждый получает равную долю общественного продукта, независимо от того, какой вклад вносит. Если вы предпочтете всю жизнь ровным счетом ничего не делать, вас все равно накормят, оденут, дадут крышу над головой, доступ к медицине и образованию — без всяких предубеждений. Но на практике мало кто выбирает полное безделье, прозябание. Человек по природе деятелен. Разница в том, что нам не приходится выбирать род деятельности, которую старые коммунистические и капиталистические теории назвали бы экономически целесообразной. С приходом Тьюрингов и фабрикаторов человечество продвинулось на технологический уровень, обеспечивший самоподдерживающуюся промышленную базу. Продукты потребления производятся практически с нулевой себестоимостью. У нас никого не назовут паразитом или нахлебником, как клеймят у вас ваши низшие классы. Здесь, если вы решили посвятить жизнь разработке некой причудливой философской системы или не вписывающемуся в мейнстрим искусству, вас примут и поддержат так же, как разработчика новых технологий или научных теорий.