Спаси нашего сына

Беременность меняет ее фигуру, но не делает хуже, наоборот. Грудь заметно округлилась и потяжелела, и я застреваю на ней, ощущая, как приливает кровь ниже живота. Никогда прежде меня не цепляли беременные женщины, все это казалось странным, не торкало, в общем.

А тут не то, что торкнуло, тут бошку напрочь сносит.

И от вида Евы в целом. И от этого живота, который я сейчас могу разглядеть как следует. Унизанная голубыми полосками вен светлая кожа, трогательно выступающий вперед пупок, а за ним — целая жизнь. И мне вдруг безотчетно хочется прикоснуться к нему, именно сейчас.

Подчиняясь своему порыву, я делаю шаг вперед, ладонь сама тянется к животу Евы. Ее кожа прохладная, тугая, гладкая, как шелк. Я кладу руку, а сам глаза поднимаю вверх, заглядывая Еве в лицо.

— Тебя стучаться не учили, Егор? — шепчет она, но в голосе нет упрека, я вообще не могу считать ее эмоции.

— Не учили, — почему-то и я перехожу на шепот, хочу добавить что-то еще, но вдруг чувствую уверенный толчок в ладонь.

Он достаточно ощутимый и очень неожиданный. И это — возможно — мой сын. И сейчас он не вымышленное сплетение моих и Евиных клеток, он вполне себе самостоятельная единица, которая дает о себе знать. Заявляет. Привлекает и притягивает внимание.

— Так… сильно, — говорю я в растерянности, ожидая повторения, и пацан не разочаровывает. Еще одно движение, и снова точно в центр моей ладони.

— Он у меня сильный, — Ева улыбается чуть смущенно, — выйди, пожалуйста. Я хочу помыться.

— Хорошо, — говорю я, но не выхожу. И даже рук своих не убираю. Так и стоим, как два идиота, точнее, идиот здесь только один, это я. Не могу шага сделать, все это так странно и ново, так удивительно.

Казалось, ну чего я в жизни своей не видел? Я испытал, пожалуй, все. Но что из этого всего может сравниться с вот этим толчком?

Да ничего. Даже близко.

Глава 22. Ева

Его прикосновения как электрический ток.

Разряд — и сердце снова вспоминает, как это, биться неистово, когда рядом стоит Егор Баринов.

Я очень хочу, чтобы он ушел.

Но еще больше — чтобы не уходил. И руку не отнимал от моего живота как можно дольше.

И хоть я шепчу ему:

— Выйди, — в глубине души рада его заминке. Он здесь. Он рядом. Человек, о котором я мечтала столько бессонных ночей. Тот, кто стал моим первым мужчиной и первой любовью.

И стоит только протянуть в ответ руку, едва касаясь его колючей щетины…

Эта мысль головокружительна. Но я ничего не делаю.

Не сейчас, когда за его спиной на крючке висит чужой женский халат, оставленный черноволосой красоткой Викой, а я здесь всего лишь на птичьих правах.

Я так не смогу. Это будет слишком больно.

Егор это чувствует.

Словно нехотя, он отступает, убирая руку, и та связь, что зародилась между нами несколько мгновений назад, снова рвется, как тонкая нить.

Я, наконец, перешагиваю через бортик ванной, вспоминаю, что нужно бы прикрыться. Странно, но еще минуту назад эта мысль меня не тревожила совершенно, а теперь я чувствую себя слишком обнаженной. Как такое возможно вообще?

Егор выходит, оставляя меня одну, а я опускаюсь медленно на дно ванной, обнимая саму себя за плечи. Меня трясет как в ознобе, и даже горячий душ не в состоянии унять нервную дрожь.

Не знаю, сколько времени проходит прежде, чем я начинаю, наконец, согреваться. Кажется, что целая вечность.

Поднимаюсь, беру с полки мужской гель для душа, открываю крышку флакона и внюхиваюсь в хорошо знакомый аромат. Терпкий запах щекотит нос, я выдавливаю немного на ладонь, взбиваю в пену, и провожу по шее, спускаясь вниз, к животу.

Мне хочется, чтобы этот запах покрывал меня с головы до ног, чтобы я чувствовала только его, и ничего больше.

Но и этого мало. Я надеваю его халат.

Егор ни слова не сказал, могу ли я им воспользоваться, но другой одежды у меня все равно нет.

Завязываю узел выше живота, подгибаю длинные рукава — халат мне велик, но в нем тепло и уютно, что я ни за что бы не рассталась с этой вещью.

Выхожу из ванной.

Почему-то я уверена, что не застану Егора дома, но он сидит за ноутбуком, лицо его сосредоточенно, а между бровей залегла глубокая складка.

— Еду привезли, — не отрываясь от монитора, говорит он, — все на кухне. Я не знал, что ты любишь, заказал на свой вкус.

— Спасибо, — отвечаю я, но на кухню так и не иду.

— В чем дело? — Баринов, наконец, отрывается от своих дел и мы снова встречаемся взглядами.

— Ты не мог бы… посидеть со мной. Я не люблю есть одна.

Он смотрит на меня с недоумением, и я боюсь услышать что-то резкое в ответ. Но Баринов снова удивляет.

— Хорошо, Ева. Идем.

На большом столе — несколько пакетов с едой из доставки, я касаюсь коробочки с супом — еще горячая, видимо, привезли совсем недавно. По очереди раскладываю все на столе, снимаю крышки, внезапно осознавая, что очень сильно проголодалась.

Егор помогает мне, стоя рядом, и, конечно, в какой-то момент мы соприкасаемся пальцами. Легкий разряд статического электричества пробегает между нашими телами, и мы оба непроизвольно вздрагиваем.

— Садись, Ева, я сам, — Баринов занимает место на противоположном конце стола, оставляя между нами как можно больше пространство, только меня это не спасает, его тоже.

Я ем, поглядывая на него, а думаю об одном. Впереди ночь.

Мы с ним вдвоем в квартире, и каждый из нас помнит, чем закончилась моя прошлая здесь ночевка. Та, что подарила мне сына.

И мне сложно оставаться спокойной, понимая, что в лучшем случае нас будет разделять всего лишь одна дверь. Все плохое, что я думала о Егоре, стирается напрочь из мыслей, меня влечет к нему невыносимо просто, и бороться с собой все сложнее и сложнее.

— Ева, — он не ест, только делает вид, — мне придется уехать сегодня.

— Хорошо, — киваю я.

Он встает, уходит куда-то из кухни, я ожидаю, что сейчас хлопнет входная дверь, и он снова исчезнет, человек-фантом. Но вместо этого Егор возвращается назад, в руке его — белая коробка, на которой нарисован известный логотип. Он кладет ее рядом со мной.