Спасите, мафия!
Шрифт:
— Ее сестра ей их подложила, — ответил Фей. О да, ты прав. Но вот дальше ты цепочку не проследил…
— Ты ее обыскал, что тебе еще надо?
— Не до конца обыскал. Ты мне помешал.
— Это был не обыск, а домогательство, — нахмурился Хибари-сан.
— Ооо, если ты у нас такой правильный, Кёя, вперед! Обыщи ее сам, — усмехнулся Мукуро. — Ты же у нас «человек чести», да? — с сарказмом и презрением в голосе выдал он. — Вот и вперед. Тебе-то я могу доверить это дело. Ты не станешь скрывать колоду. Или я вынужден буду обвинить эту девчушку во лжи, не обессудь.
— Хм.
В тот же миг тонфа исчезли из рук Главы Дисциплинарного Комитета, растворившись в воздухе, а сам он подошел ко мне.
— Травоядное, у тебя есть карты? — спросил он, глядя мне
— Нет, — честно ответила я.
— Я должен осмотреть, — безапелляционным тоном заявил он и, присев на корточки, быстро и профессионально ощупал мои ноги, проверил карманы комбинезона, поднялся и всё теми же четкими профессиональными движениями закончил досмотр. Было мерзко и противно, но я даже не поморщилась, думая о том, что уж лучше бы он мне еще одну рану зашил. Поглубже и подлиннее…
— Карт нет, — объявил он, оборачиваясь к Ананасу. Тот покосился на стул и одним движением трезубца опрокинул его, но карт, равно как и кармашка, там не оказалось.
— Хитрые девочки, — усмехнулся Фей и, подойдя к не сопротивлявшейся Мане, быстро ее осмотрел. Правда, безрезультатно. Я нахмурилась, поняв, что колоду Маня передала добросердечному Ямамото, а я его втягивать во всё это не хотела.
— Хитрые, очень хитрые, — усмехнулся он.
— Что, пролетарий! — рявкнула Маша, переходя на жаргон. Буду снова пояснять, а то мало ли… «Пролетарий» — значит «проигравший». — Встать на лыжи решил? — «уклониться от уплаты карточного долга». — Играл в американку — изволь выполнять! — «играл на желание выигравшего». — И нечего атанду метать здесь! — «отказываться от обязательств».
— Ку-фу-фу, — рассмеялся Фей, — так вот где ты научилась так людей в карты дурить? В тюрьме? А ради знаний… как это там по-вашему… «шестерила», нет?
Так… А вот это было зря. Такого Маша не простит точно. За «шестерку» она и прибить может…
Глаза моей сестры налились кровью, она сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, а я поспешила подойти к ней и встать рядом. На всякий случай…
— Слышь, ты, фраер, — прошипела она не хуже кобры. — Ты за метлой следи! — «не оскорбляй». — А то и спросить ведь могут! — «наказать». — Ты тут не блатной, — «не из высшей касты зеков», — канитель не разводи, — «не нарушай правила отношений», — а то я тебе такой душняк устрою, — «невыносимые условия», — на компанию прессовщика согласишься! — «на компанию человека, выполняющего функции карателя по приказу начальства тюрьмы». — Правилка нужна, а? — «нужен разбор конфликта по правильным понятиям?» — Легко устроить можно! Запомни, фраерок, твои прихваты не пройдут! — «не сможешь меня спровоцировать». — Я не шестерила, — «не прислуживала», — и никогда не буду, ясно?!
— Ооо, так из всех моих слов тебя задели только эти? — рассмеялась эта гадина с хохолком. — Что же в них такого обидного?
— Заткнулся бы ты, Мукуро, — процедила я. — Не знаешь значения слова — не используй. Ты ее сейчас оскорбил смертельно, ясно?
— Чем же? — усмехнулся иллюзионист, опершись на трезубец, поставленный на пол, обеими руками.
— «Шестерить» — это значит прислуживать всем мастям, то есть группам заключенных, — нахмурилась я, а Машка аж задохнулась от негодования.
— Я ошибся, да? — ехидно вскинул бровь он.
И вот тут Маню прорвало. В правой руке ее появился нож. Я этого ожидала, а потому тут же схватила сестру за руку и рявкнула на всю вселенную, не думая о последствиях:
— Хибари, помоги!!!
Странно, но Глава Дисциплинарного Комитета мне помог: он мгновенно оказался у моей сестры за спиной и заломил ей руки за спину.
— Маша, тихо, — зашептала я, поймав лицо вырывающейся сестры в ладони. — Он идиот, ну правда! Дебил! Он не понимает, что сказал! Он же никогда не слышал этих слов, не знает, что они значат!
— Знаешь, Катя, — прошипела Мария, резко замерев, а затем выпрямившись. — Я бы могла его тонной «слов» назвать, но не стану. Потому что, в отличие от этого фраера, я по понятиям живу и не назову «козлом» того, кто им не является. Был бы на моем месте
кто другой, сразу бы правилку потребовал. Или просто глотку перерезал бы. Я молчать не буду, запомни: честь свою надо защищать всегда. Но и руки марать об эту… — Маня шумно выдохнула и окончательно взяла себя в руки. — Всё, пусти, — бросила она Хибари-сану, — я его не трону. Мне оно не надо. Но запомни, Катя, — перевела она взгляд на меня, — хоть он и имеет право есть наши продукты, ты ему больше не готовишь. Узнаю, что ты ему готовишь, стираешь, убираешь комнату — буду с тобой в первую очередь разбираться, ясно? За каждый поступок человек должен нести ответственность. За слова тоже. И если он не умеет следить за языком, пусть учится на собственных ошибках. Без наказания вины не понять. Так что это и будет его наказание.Я кивнула сестре, а Хибари-сан отпустил ее руки. Она же посмотрела на Мукуро с таким презрением, словно ниже него на свете существа просто не было, и бросила:
— Значит, так. Не важно, играл ты с шулером или магом, — «человеком, которому везет в карты». — Карточный долг — это святое. Если ты доказываешь, что человек — шулер, он возвращает одну треть твоего проигрыша, таков закон. Если нет, ты обязан заплатить. За необоснованные или недоказанные обвинения в шулерстве могут и на перо посадить, — «пырнуть ножом». — Так что плати.
— И чего же ты хочешь? — усмехнулся Мукуро.
— Я бы сказала, чего хочу от тебя, но не буду, — процедила Маша. — Потому что мне не нужны ни деньги, ни поступки человека, с которым мне в одной комнате находиться мерзко. Я имею право перепродать твой долг. Отдаю его Кате за уборку моей комнаты. Идет? — безразлично спросила она меня.
— Да, — кивнула я и пожала руку сестре.
— Дальше сами разбирайтесь, — бросила та и ушла.
Повисла тишина, а я посмотрела на иллюзиониста. Устало и безразлично. Так, словно он был пустым местом. Нет, я понимаю, что он не знал верного значения произнесенного им слова, но ведь даже узнав его, он не то, что не извинился, он продолжил настаивать, а это в среде людей, знающих жаргон и живущих «по понятиям», в сто раз хуже, чем случайное оскорбление.
— Что же ты молчишь? — усмехнулся Мукуро. — Ты сейчас можешь попросить меня не приближаться к тебе. Давай же.
— Я попрошу, — кивнула я. — Но не этого. Не смей приближаться к Франу и каким-либо образом причинять ему вред. Это всё.
— Какая трогательная забота о ближнем! — выдал он.
— Нет, — покачала головой я. — Маше противно просить у тебя что-либо. Мне, если честно, от тебя ничего не надо. А вот третий человек, который участвует в игре и который никогда не попросил бы ничего для самого себя, от твоих действий страдает. Короче говоря, если ты причинишь вред Франу — физический или иллюзорный — ты нарушишь обещание. Ты не заплатишь карточный долг. А человек, не выплативший карточный долг — это человек, которого никогда и никто уважать не будет. В нашем обществе, по крайней мере.
— В обществе преступников? — усмехнулся он.
— Чья бы мычала, мафиози, — скрещивая руки на груди, хмыкнула я.
— И кто же из нас человек без чести? — протянул он. — Ради победы над врагом и получения от него проигрыша, ради того, чтобы унизить его и поставить в зависимое положение, ты использовала сестру и моего ученика. Какой же я должен сделать вывод?
Его глаза впились в мои, а я холодно бросила:
— Знаешь, Маша играла потому, что хотела. Я не использовала ее в темную. Она знала, что я хочу выиграть у тебя, и сама согласилась сыграть с нами. Фран же выиграл у тебя и получил то, что заслужил. Твой проигрыш. А я морального удовлетворения от этого всего не получила. Я получила то, что хотела: ты больше не тронешь Франа. Ты у него не только радость детства отнял, но и здесь пытался своей бандурой проткнуть, а мне на товарищей не наплевать, ясно? Он отказался говорить, почему ты за ним охотишься, и я не собираюсь его расспрашивать, но он, не зная об истинной причине игры, выиграл и заслужил эту победу. Потому что он, в отличие от тебя, не предатель, ясно? Он не использовал других людей, не побеждал бесчестно и не плел интриг.