Спасти диплом, угнать дракона

Я удивилась. Вопрос был не праздным. Я могла поклясться, что боевики не изучают трудов Фонгрофа Морка. Скажу больше: ни Чейз, ни Генри даже не знают, кто это такой. А они, между прочим, в том году получили дипломы. И если Чейз был водником, то Генри — как раз огневиком. И ни тот ни другой о почтенном некроманте ни разу не слышали.

Варлок же, судя по обмолвке, с библиографией Морка был знаком. Это настораживало. Нет, определенно, от странного альва мне стоило держаться подальше.

Размышления прервал спустившийся Вир.

Ужинали, слава двуединой силе, втроем. Отец и мама Алекс задерживались. Подруга вела непринужденный разговор о ерунде, не забывая одаривать гостя своими фирменными взглядами, как иная хлебосольная хозяйка — свежей сдобой. Но, судя по мине альва, сегодня он был на диете. Строгой. Очень строгой, не разрешавшей не то что вкушать постный сухарик, но даже нюхать его.

В общем, вечер напоминал мне тренировочный полигон. Алекс пыталась отточить навыки обольщения альвов на имеющемся в наличии подопытном образце. Но то ли у остроухих с представлениями о тактике этого самого обольщения туго, то ли подруге попался на редкость непрошибаемый экземпляр…

Когда же хроносы пробили восемь, я поспешила удрать. Правда, в компании шофера семьи Лейрин. Алекс настояла, чтобы я не шла пешком, дескать, время уже позднее. А Вир ее поддержал. И судя по выражению его лица, не предложи подруга магомобиль, то альв ринулся бы провожать меня до дому, даже не зная города.

И только доехав до дома, я вспомнила: кастрюля!

Вир с ней поднимался по лестнице, когда Алекс повела показывать его апартаменты. Значит, кастрюля у него. Демоны! Не возвращаться же сейчас за ней… Плохая примета. Как и оставлять что-то где-то. Хотя и верить в приметы — тоже плохая примета. Посему решила подумать о возвращении блудной посудины завтра.

Тепло попрощавшись с шофером, я выбралась из магомобиля и пошла к дверям.

У порога меня встретила отборная ругань. Вдохновенно цапались двое: соседка Тамарин — дородная троллиха, способная уложить буйвола не то что своим кулаком, а просто взглядом, — и близнец Генри. Причем кузен, несмотря на то что по весу был всего треть соседки, а по объемам и того меньше, ничуть ей не уступал. Хотя та уже опасно уперла одну руку в бок, а в другой и вовсе держала скалку.

— Это ты мои розы попер! — наседала Тамарин.

— Нужен мне ваш колючий веник сто лет в обед! — не уступал близнец.

— Ага, как же, не нужен! Небось какой-нить вертихвостке надрал, а остальные — поломал! Думал, я не замечу! — свирепела соседка. Ее лицо налилось кровью, щеки и все три подбородка затряслись, а глаза сощурились, став маленькими. Сходство с почтенной хавроньей было столь велико, что мне нет-нет да и чудилось в ее голосе характерное повизгивание.

— Какой вертихвостке? Ничего я не драл и не ломал. Идите лучше проспитесь.

— Это твоему папаше проспаться надо, а еще лучше — просохнуть! — ужалила соседка. — А то глядишь, ненароком с ним случится чего…

— С алхимиками и их близкими редко что-то случается, — подходя к двери, как бы между прочим обмолвилась я. — А вот с их врагами… Несварения, галлюцинации, внезапные приступы… Это уже зависит от квалификации и степени обиды зельевара.

Тамарин поперхнулась. А я с видом «вам просто послышалось, говорю же: добрый вечер и хорошего вам здоровьичка» прошла мимо. Даже улыбнуться не забыла.

Генри вошел в дом за мной следом.

— Нари, слушай, поделись секретом, на каких курсах учат так виртуозно язвить. Я эту оголтелую тетку полчаса не мог вразумить.

— То не курсы, то врожденный дар, — просветила я кузена. — Кстати, о каких розах речь? Не о тех, что растут под нашими окнами?

— О них. Кто-то поломал вчера кусты, вот Тамарин и взбесилась.

Узенький палисадник со стороны двора когда-то был разделен между четырьмя семьями нашего дома поровну. Но так получилось, что склонности к садизм… — хм — садоводству и огородничеству ни у кого в семействе Росс не обнаружилось. А вот у нашей соседки оной было в избытке. Потому-то она тихонько и захватила полностью нашу часть палисадника. Мы не возражали. И все было почти мирно до сегодняшнего дня…

Мне даже стало любопытно, из-за чего взвилась Тамарин. Поднялась к себе в комнату и выглянула в окно, которое выходило во двор. Внимательно осмотрела розовый куст, росший как раз между окнами близнецов и бабушкиной спальни. На нем всего-то и был сломан один стебель. А в целом пышности и колючести он не утратил. Странно…

Я пожала плечами, закрыла створки и задернула шторы. Мне нужно было еще разбираться с формулой, выписанной сегодня в библиотеке, и с заданием по мономерным структурам.

Заснула уже за полночь. И в этот раз ко мне опять пришли они. Частые гости — кошмары.

Демоны моего прошлого приходили во сне всегда одинаково: я проваливалась в колодец из мрака. Липкого, вязкого, без надежды выбраться или проснуться, пока не переживу ту ночь заново. И лишь когда я, захлебываясь в немом крике, доходила до самого конца кошмара, то могла открыть глаза.

На сей раз все повторилось, как и тысячи ночей до этого. Я очутилась в густом чернильном тумане. Десятилетняя. В старом платье и стоптанных башмаках. Стояла на мостовой, продрогшая до костей. Чувствовала, как холод сковывает тело, душу, разум. Мамы больше нет. Она умерла. Всего час назад я держала ее холодеющую руку, смотрела в ее глаза, которые стали на миг удивительно ясными. А ее взгляд… острый настолько, что можно порезаться… Я слышала ее последние слова. Она произносила их с трудом, захлебывалась кровью из сгорающих от болезни легких. «Возьми… Сохрани… Спрячься у Морриса… Талисман… Они будут искать тебя… Ты ключ».

Она силилась сказать еще что-то, но не могла. А я… Я мало что поняла. Лишь то, что едва она умрет, как заклинание сокрытия, завязанное на ее крови, падет, и маму смогут найти наемники. И к этому времени мне стоит быть как можно дальше от ее тела.

Я не хотела никуда бежать, не хотела отпускать мамину ладонь… Но последние крохи своего дара мама потратила на то, чтобы меня будто незримой гигантской рукой буквально вытянуло из съемной квартиры, протащило по обшарпанному коридору, а потом направило прочь в холод ночных улиц.

С наемниками, пришедшими за мамой, я разминулась всего на пару минут. Повернув за угол дома, я услышала рев магомобилей, подъехавших к подъезду. Отрывистые приказы, топот сапог по булыжной мостовой… А спустя десять секунд — как раз столько потребовалось, чтобы сильные здоровые мужчины поднялись на второй этаж — раздался взрыв.

На брусчатку посыпались стекла, из окон вылетели клубы дыма и языки пламени. Мама была истинным алхимиком не только при жизни, но и в посмертии: «Огонь преисподней» — так называли этот раствор — был способен сжигать не только дерево и тела, но даже плавить камень. Он, разлитый по колбам, ждал своего часа. И дождался.