Спасти посольство

Щербинин повел бинокль вдоль горизонта. Вдали было видно несколько пожаров, поднимались к ясному солнечному небу столбы черного дыма. Полковнику казалось, что он слышит крик разъяренной толпы и сильные удары палок и камней по мягким человеческим телам. Но он, собственно, наблюдал не за этим, а за колонной, которую он послал туда, чтобы вывезти оставшихся в опасности земляков. Автобус и две БМД стояли на окраине и, судя по всему, не могли войти в село. Десантники пытались это сделать, но достаточно быстро вернулись под броню. БМД развернулись и, прикрывая бронированными корпусами автобус, двинулись назад, к дивизии. А в селе бурлила черная толпа и, как дьявольское варево из кастрюли злого колдуна, выплескивалась на окраину, протягивая угрожающие щупальца вслед уходящей колонне.

«Никого не осталось, — подумал Щербинин. — А может, остались, но спасти их уже нельзя…»

Вздохнув, полковник опустил бинокль, спустился по вертикальной лестнице и направился к штабу. Лавируя между палатками, между кострами, на которых беженцы готовили пищу, он ловил на себе умоляющие взгляды и выслушивал прямые вопросы.

— Когда нас вывезут? Когда?

— Скоро, — отвечал он. — Вопрос решается. Мы доложили в Центр. Ждем.

В штаб Щербинин не пошел. Его терзало тревожное беспокойство, поэтому он подошел к воротам и принялся ожидать колонну, которая уже вздымала клубы пыли в пределах прямой видимости.

Через четверть часа БМД и автобус вкатились в часть. Старший колонны капитан Иванцов спрыгнул с брони, четко бросил руку к виску:

— Товарищ полковник, мы не смогли войти в село, — уверенно доложил он. — Там очень непростая обстановка: погромы, расправы, бушует разъяренная толпа, ею умело управляют провокаторы. Вооружены палками, лопатами, топорами. Есть охотничьи ружья, ребята видели несколько автоматов. Возможно, разоружили отдел милиции. Думаю, нам нужно ожидать атаки.

И совсем другим, упавшим голосом сказал:

— Товарищ полковник, капитан Иванцов доклад закончил. Предложений не имею…

— Пойду докладывать выше, — сказал Щербинин и отправился в штаб к аппарату ВЧ-связи.

Через несколько минут он связался с Москвой и доложил об изменении ситуации.

— Действуйте по обстановке! — поступил обтекаемый приказ. — Местное гражданское население на территорию части не допускать, принять меры к его защите. Оружие не применять, используйте уговоры, в крайнем случае, физическую силу.

— Как я их уговорю? — тяжело сказал Щербинин. — Как можно уговорить разъяренную толпу? Они с оружием, палками, камнями…

— Используйте уговоры и убеждение, — повторили на другом конце провода.

— А с нашими людьми как быть? — угрюмо спросил полковник.

— Наших будем вывозить. Вопрос согласован. И имейте в виду: политическая ситуация очень непростая. Дивизия находится на территории суверенного государства. Вы понимаете, что это значит?

Щербинин вздохнул.

— Понимаю, — сказал он.

Ему хотелось спросить — понимает ли его собеседник, что значит происходящее вокруг дивизии. Но ему казалось, что вряд ли кто-то в далекой Москве это понимает.

К вечеру возбужденная толпа окружила территорию части, рвалась к находящимся под защитой десантников местным беженцам, несколько раз прорывалась на летное поле. За окнами штаба раздавался угрожающий шум, напоминающий о штормовом море, слышались угрожающие крики, иногда слабо хлопали предупредительные выстрелы в воздух, которые пока еще охлаждали пыл и сдерживали погромщиков. Но все хорошо понимали: это временно, пока нападающие не поймут, что стрелять в них никто не будет… Или пока им это не подскажут кукловоды, которые, дергая за невидимые ниточки, управляют «стихийным» гневом толпы.

Глядя в бинокль на искаженные ненавистью небритые лица еще вчера спокойных и смирных тружеников полей, полковник Щербинин озабоченно произнёс:

— Похоже, что нам не в Афгане, а тут придётся ставить «стальной коридор», чтобы людей спасти…

— Как прикажут, так и сделаем, — задумчиво отозвался зам по боевой подготовке подполковник Самоедов, из-за плеча Щербинина смотревший в окно.

— И как сможем, — уточнил Щербинин. — Что ж, в очередной раз доложу обстановку в Москву…

Афганистан. Кабул

Каждый день ситуация в Кабуле становилась все более неуправляемой. Давно прошли те времена, когда работники посольства могли достаточно свободно покидать стены того клочка земли, которая по всем международным нормам является частью России. Теперь столица Афганистана представляла собой бурлящий котел, в топку которого многочисленные «борцы за свободу»: более-менее авторитетные политики, люди, имеющие в подчинении реальную силу — руководители силовых структур и армии, а также многочисленные полевые командиры то подкидывали дровишки, то подливали масло. Они сообща готовили блюдо, есть которое собирались поодиночке. Это сладкое, но смертельно опасное в больших дозах блюдо называлось власть. И далеко не всем, кто варил эту кашу, доведется ее отведать.

Ночью на окраине шел бой. Злые автоматные очереди, длинные трели крупнокалиберных пулеметов, прочерчивающие черное небо красные и зеленые трассеры. Это не свадебный салют и не выплеск эмоций: кто-то рвался в Кабул, а кто-то его не пускал. Или пытался не пустить. Но перестрелка смолкла довольно быстро. То ли наступающий отступил, то ли сопротивляющийся с ним смирился, то ли они договорились. А может, договоренность существовала с самого начала и стрельба велась для вида. Восток, как известно, дело тонкое…

— Ты бы меньше выходил в город, — сказал Погосов. — Все мы под Богом ходим, да простит мне эти незрелые слова родная КПСС… [22]

Посол невесело улыбнулся:

— Но у нас хоть семьи есть, детишки. А тебе погибать пока нельзя — еще жениться надо и детей родить. Всех орденов не заработаешь! Вот недавно третью Красную Звезду получил. Первые две, не знаю за что, — ты ведь большой конспиратор, а третью — за обеспечение подавления мятежа генерала Таная. По-моему, достаточно!

22

КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза — фактически главная руководящая и направляющая сила страны, отрицающая религию.

Шаров принужденно улыбался и кивал. У него были дети, только посол про них не знал. Как не знал и многого другого.

— Достаточно, Владимир Иванович, конечно, достаточно. Только на меня ведь люди завязаны. Операции начаты… Нельзя так вдруг все оборвать…

Посол внимательно посмотрел на резидента:

— Знаешь, Саша, — сказал он необычным для себя задушевным тоном. — Я ведь за долгую жизнь со многими «подкрышниками» работал. Ты ото всех отличаешься. И, конечно, неспроста тебя, подполковника, назначили резидентом. Эта должность полковничья, и генералы на ней сидели. А тут — подполковник! Сразу видно — признание прежних заслуг. Но работа-то другая! А у тебя еще та, старая закваска бродит.