Спасти президента

20. МАКС ЛАПТЕВ

Седая высохшая американка окинула пристальным взглядом мою одежду и решила, что я недостаточно беден. А следовательно, не могу рассчитывать на милостыню.

— Ноу, — сказала она. — Сорри, мистер.

— Йес, — проникновенно возразил я. — Май нейм из Макс Лаптев. Ай уэк ин... ин...

Английским языком я владею значительно лучше, чем японским или фарси. Тех я просто в упор не знаю, а по-английски хоть с трудом, но могу представиться по имени и объяснить, что живу я в Москве. Сильно напрягшись, я даже сумею сформулировать вопрос: который час?

К сожалению, этих языковых познаний было явно недостаточно для общения с суровой дамой из Фонда Кулиджа. Фонд этот, названный в честь всеми забытого американского президента, помещался в старом двухэтажном особняке на Большой Молчановке.

Сам особнячок я нашел довольно быстро — вскоре после того, как сообразил, что сувениры для вьетнамских ветеранов совсем не обязательно должны вручаться именно вьетнамским ветеранам и именно в США. Фонд Кулиджа считался международным и специализировался на содействии бывшим воякам независимо от нацпринадлежности: важно, чтобы подопечный был болен и неимущ. Уже в первой половине 90-х годов Москву наводнили такие фонды и фондики, при помощи которых великодушные бабульки с миссионерскими комплексами хотели обустроить дикую Россию путем раздачи недорогих подарков. Мы для этих старушек ничем не отличались от африканских туземцев. Только что не носили пальмовых юбочек и колец в носу.

— Ай уэк ин... — Я все пытался растолковать пожилой даме, что я работаю не где-нибудь, а в Федеральной службе безопасности. Однако никак не мог вспомнить, как же по-английски будет «безопасность».

Сжалившись над туземцем, старушенция все-таки вытащила из ящика с яркой наклейкой жестянку пива и протянула мне.

— Ноу, — в свою очередь сказал я. — Сеньк ю. — Пиво вдобавок оказалось теплым и безалкогольным.

Вместо слова «безопасность» в моей голове вдруг промелькнуло английское название ЦРУ. Я знал, что конторы на Лубянке и в Лэнгли именуются по-разному. Но, может, мне хоть таким способом дать понять бабушке из Фонда, что я, Макс Лаптев, — боец невидимого фронта, законный представитель русской секретной службы?

— Ай уэк ин... — предпринял я четвертую или пятую попытку, — ... ин Сентрал Интеллидженс Эйдженси... Рашен, — прибавил я.

Старушенция сморщилась, что-то с неприязнью проговорила и сухоньким пальцем указала мне на дверь. Я запоздало догадался, что Сентрал Интеллидженс Эйдженси не пользуется чрезмерной любовью у американских налогоплательщиков и пожилых миссионерок в том числе.

Как, собственно, и моя контора — у наших граждан.

— Ноу, миссис! — Я торопливо замахал руками. — Вы меня неправильно поняли. Ноу Цэ-рэ-у. Ай уэк ин... КГБ. Кей-Джи-Би. Андестенд?

— О-о, Кей-Джи-Би! — мигом заинтересовалась американка. — Андропоу?

На счастье, слово «Кей-Джи-Би» американская бабулька все-таки поняла: сказались долгие годы «холодной войны», когда нашей конторой пугали домохозяек. Теперь здание на бывшей площади Дзержинского обещало стать частью туристического набора для любознательных янки: аэропорт — Красная площадь — Большой театр — Лубянка — аэропорт.

— Йес. — Я немного погрешил против истины.

Честнее было признаться, что Юрий Владимирович давно умер и у меня другое начальство. Однако с моим английским растолковать американке смысл наших кадровых изменений и переименований — гиблое дело. Я и по-русски затруднился бы это внятно объяснить... Ладно, Андропов так Андропов. Хорошо она еще не вспомнила про Лаврентия Палыча.

Американская старушка торопливо надавила лапкой на кнопку интеркома и принялась звать в микрофон какого-то Майкла. Я, было, вообразил, что Майкл — это здешний Рокки-IV, которого миссионерши специально держат для поединков с местными капитанами ФСБ Иванами Драго. Но вместо супертяжеловеса с физиономией Сильвестра Сталлоне из внутренних комнат вышел махонький старичок. Лицо у него было доброе и сморщенное. Еще одна высохшая мумия.

— Здрав-тфуй-те! — приветливо проговорила мумия. — Тчем могу ус-лу-жи-вать?

Добрый старичок знал по-русски! Русскому языку его наверняка учил какой-нибудь белоэмигрант, поскольку дедушка Майкл перемежал свою речь не только американскими словечками, но и древними выражениями вроде «поелику возможно», «покорнейше благодарю» и «милостивый государь». Тем не менее после продолжительных расспросов и бумажных раскопок мне все-таки удалось узнать у двух благообразных мумий три вещи.

Ветеранские подарки, которые я искал, действительно пришли в Россию через Фонд Кулиджа.

Всего в Москву попало около сотни комплектов с тетрадками и бейсбольными кепочками.

Непосредственным распределением гуманитарной помощи среди русских ветеранов занимались не они, а мистер Федотов.

Кто такой мистер Федотов? О-о, милостивый государь, это есть главный гуманитарный заботник об увечных и нездоровых воинах, оставшихся без попечительства и призрения. Фонд Кулиджа не первый раз имеет дело с комитетом мистера Федотова.

Фраза о комитете меня несколько успокоила. Я-то боялся, что указанный заботник существует в единственном экземпляре и сам разносит гуманитарную помощь нуждающимся. А то и продает ее на Рижском рынке, облапошивая доверчивых американцев. Увы, такие случаи сегодня сплошь и рядом.

Получив заверения в честности мистера Федотова, я немедля полюбопытствовал, где находится его Комитет Добрых Услуг. Не в парке же на скамеечке?

Оказалось, что мистер со товарищи пребывают не в парке, а в доме на улице Лео Толстого. Вот, извольте, голубчик, — адрес и телефон.

— Премного вам благодарен, — сказал я, невольно заражаясь от пожилого Майкла нафталинными словечками. — Честь имею кланяться.

— Бай-бай! — ласково попрощалась со мной старушка, напоследок одарив меня американским гуманитарным леденцом в красивой глянцевой упаковке. Пожилая миссис обогатила свой опыт встречей с живым чекистом и была довольна.

— Ска-тер-тью дорога, — тщательно выговорил старичок, любезно улыбнувшись.

Им обоим и в голову не пришло выяснять у меня, для чего Лубянке понадобился мистер Федотов. Когда-то им отлично внушили, что в Советском Союзе агентам Кей-Джи-Би до всего есть дело. Мысленно я выразил горячую признательность американской пропаганде...

Дом под указанным номером стоял не на самой улице Лео Толстого, а был задвинут в глубь двора, между хилой детской площадкой и монументальной мусоркой. На табличке у входа в подъезд я прочитал: «ОКПИМВ. Общественный Комитет поддержки инвалидов малых войн».

— Малых? — задумчиво пробормотал я.

В школе и в институте меня учили подразделять войны на справедливые и несправедливые. Как видно, теперь войны делятся по-другому. По величине. Должно быть, историки считают трупы с обеих сторон и после выносят решение: что считать войной, а что — так, войнушкой.

Я открыл обшарпанную дверь подъезда и дернул за ручку следующей двери... Нет, не дернул — успел разжать пальцы. Когда много лет занимаешься террористами, приобретаешь кое-какие саперские навыки. В последний момент я заметил тонкую стальную проволоку, которая тянулась от ручки куда-то вниз, к скомканной газете, лежащей в уголке на полу.