Спасти президента

— Излагайте, — разрешил я.

— Можно дать распечатку записи переговоров Железного Болека с американским послом Уайтом и известным вором в законе Киргизом, — небрежным тоном предложил Лагутин. — И шапку дадим покрупнее, на четверть полосы. Скажем, «Три пахана делят деньги». Пойдет?

По кабинету пронесся тихий завистливый шумок: плейбою удалось нарыть настоящую сенсацию. Такого, по правде сказать, никто от него не ожидал.

— Недурно, — сдержанно похвалил я. — Четыреста строк ваши, Лагутин. А какие деньги они там делят?

— Я еще в деталях не придумал, — сознался Лагутин. — Это пока черновой проект, я его только что родил. Но дайте мне два часа, и я сочиню весь текст, набело. Потом съезжу в кукольный театр, там мне озвучат долларов за пятьдесят-семьдесят. Тогда у нас будет кассета. Все. Ни одна экспертиза в мире сроду не найдет ни монтажа, ни склеек. Ну, а если голоса будут не очень похожи... Да кто вообще слышал голос Киргиза? Может, этого Киргиза ухайдакали давно в его Мытищах?

В комнате вновь возник шумок: теперь уже — разочарованный.

— Не годится, — напрочь отбросил я лагутинскую идею, — не наш стиль. На такие дешевые трюки эксклюзив у «Листка». А мы, между прочим, — газета респектабельная, не бульварная. Мы должны быть злее и тоньше. Тоньше, господа. И острее. Информационные поводы надо искать, но не выдумывать. Кто желает высказаться? Слушаем вас, Приходько.

Семен Приходько, завотделом новостей, пригладил волосы, почесал в бороде и сказал:

— Я, кажется, нашел шизарню, где маринуют бывшего главного вертухая. Короче, Сухарева А. В.

Чем выше забираешься, тем больнее падать, не без сочувствия подумал я. Бывший начальник охраны Президента, когда-то третий человек в стране, теперь отставлен от должности и клеит коробочки в дурке. Как тут не свихнуться?

— Неплохо, Приходько, — одобрил я. — Тянет строк на сто шестьдесят. Лейтмотив такой: безжалостная власть гноит в желтом доме бывшего верного слугу. Хранителя президентского тела держат в смирительной рубашке. Пролет над гнездом кукушки, аминазин, электрошок, лоботомия. Ему ведь применяют электрошок?

— Вроде бы нет, — смущенно произнес завотделом новостей. — У меня туда братан залетел, бывший «афганец», с попыткой суицида по пьяному делу. Он и видел. Говорит, содержат прилично. Отдельная палата, говорит, телевизор, телефон. Посетителей пускают...

— Тогда не сто шестьдесят строк, а вдвое меньше, — определил я. — Лейтмотив такой: простых российских психов прессуют в общих палатах, а этому, видите ли, — особые привилегии... Что у нас еще? Из восьмидесяти строк отдела новостей полосы не слепишь.

Дверь отворилась. На цыпочках в кабинет вошел опоздавший Рапопорт, подслеповато заозирался в поисках кресла. Наконец, нашел, сел.

— У меня есть клевый ньюс о премьере, о Шлычкове, — потупив глаза, сообщила Анджела, завотделом светской жизни. — Насчет его киски.

— Киска — это любовница? — нетерпеливо уточнил я. Никогда не привыкну к их молодежному сленгу.

— Я про кошку, Виктор Ноевич, — растерялась Анджела. — Которая с лапками и хвостиком.

— Очень важное наблюдение, — иронически заметил я. — Спасибо, вы меня просветили. Я-то полагал, кошки — это которые с рогами и копытами. Так что нового у премьерской киски?

— Была беременна... — начала Анджела.

— Дальше.

— Сегодня к полудню принесла четырех котят...

— Дальше.

— Трех из них сразу утопили.

Это было уже кое-что. Любопытный штрих к портрету главы правительства, которое задерживает зарплаты, пенсии и пособия. Премьер России Шлычков убивает новорожденных зверюшек и морит голодом бюджетников. Тянет на обобщение.

— Сто тридцать строк, — оценил я. — Бессердечие верховной власти налицо. Но вы должны расставить верные акценты и, конечно, прописать фактуру: как топил, где, в чем. Побольше конкретики...

— Извините, Виктор Ноевич, — вмешался в разговор Рапопорт. — Как ни прискорбно, у премьер-министра алиби. Еще утром он вылетел в столицу Бельгии, поэтому никак не мог в полдень топить котят. Разве что этим делом он занимался уже в Брюсселе, на пару с директором-распорядителем Международного валютного фонда.

Сенсация сдохла, не прожив и двух минут. Анджела зыркнула на въедливого Рапопорта, но вынуждена была признать непричастность самого Шлычкова к злодеянию. Она, собственно, и не имела его в виду. Должно быть, в убийстве малюток виновна супруга премьера. Либо его невестка. Либо внук.

— Либо охранник или уборщица, — завершил список я. — Я разочарован, Анджела. Сорок строк максимум. И то если позвоните в Гринпис и в Общество охраны животных, и они дадут комментарий... Что, коллеги, иссякли ваши идеи?

Вита Крохина, завотделом науки и культуры, подняла руку, словно школьница.

— Прошу вас, Вита Лукьяновна. — Я кивнул.

— Виктор Ноевич, — страстным шепотом сказала Крохина, — я по поводу деятелей оппозиции. Давайте показывать их нормальными людьми. Например, Зубатова.

— А почему так тихо? — удивился я. — Что еще за конспирация? Не бойтесь, говорите об этом смело, в полный голос!

— Не могу я в полный голос, — горестно прошептала Вита. — Вчера на пресс-пати водки холодной выпила. Они ее, черти, со льдом намешали, а у меня горло слабое.

Все тем же конспиративным шепотом Крохина изложила свою мысль: показать Товарища Зубатова в кругу домашних увлечений. По слухам, у него есть какая-то особая ягодно-фруктовая диета. Можно об этом подробно рассказать. Всем уже осточертели карикатуры с серпом и молотом. Всем уже хочется увидеть за партийной символикой живого человека.

— Перспективная идея, — сразу согласился я. — Готовьте материал. Сто семьдесят строк, не больше, и не на завтра, а на вторник. Тогда уже будет ясно, кто победит на выборах. Победит Зубатов — мы первые представим его в привлекательном свете. Потерпит поражение — мы будем первыми, кто благородно не бросил камень в побежденного. Выигрываем и так, и эдак. На вторник, считайте, хороший задел есть. Однако...

Я оглядел редколлегию. Мои мыслители в поте лиц симулировали работу извилин. Но только в глазах у военного обозревателя Глеба Бортникова, кажется, светилось нечто конструктивное.