Спасти СССР. Часть 4

— Михаил Сергеевич. Ты думаешь — получится?

Я кивнул

— Уверен.

— Американцы не допустят.

— У американцев больше нет финансирования. Конгрессмен Уилсон погиб, денег больше не будет.

— Да при чем тут Вильсон? — разошелся Громыко — Вильсон всего лишь человек. Американцы никогда не допустят. Это наш главный противник, у нас с ними непримиримая идеологическая вражда

Я подумал... и промыли же вам всем мозги.

Хотя... если у вас есть молоток, то любая проблема кажется гвоздем.

США — мы никак не можем понять, что это принципиально страна вне идеологии, по крайней мере, сейчас — точно. Потом идеология появится — воукизм, ЛГБТизм, антисексизм и все прочее — но сейчас этого нет.

Почему тогда у нас вражда? Причин несколько, инерция — в том числе. Но пример Китая показывает, что США, в общем-то, могут активно взаимодействовать и с коммунистической страной и ничего.

Главных причин, на мой взгляд, две. Первая — наши попытки расширять социалистическое пространство, экспортировать революцию. Это создает противостояние само по себе. Но вторая, и на мой взгляд главная — это массовое присутствие в американской системе власти эмигрантов и тех, кто ориентируется на них. Главный — конечно Бжезинский. США вообще имеет давнюю историю связей с Польшей, никто не забывал и не забудет роль генерала Костюшко в том, что США вообще состоялись как страна. Никто не знает, сколько в США мигрантов из Польши — но несколько миллионов точно есть. Они политически активны, на них ориентируются.

А поляки никогда не перестанут враждовать с нами.

— Андрей Андреевич — сказал я — поживем, увидим. Вы мне лучше скажите, как дела обстоят с работой по Конгрессу? Договорились о визитах?

— Договорились — проворчал Громыко — в следующем месяце делегация к нам. Этот О'Нил тот еще тип.

Я засмеялся. Дело в том что спикера О'Нила и зовут — Тип.

Зачем это? Я уже говорил: одна из наших проблем в том, что мы не работаем с американским Конгрессом. У нас все контакты идут по линии Кремль — Белый дом, а американская система власти работает совсем по-другому. Потому — надо налаживать контакты с Конгрессом, с конкретными конгрессменами. И кто это сможет сделать лучше, чем многолетний министр иностранных дел Громыко, ставший председателем Президиума Верховного совета? Он уже создал в структуре аппарата Верховного совета международный отдел, взял туда людей из МИД и начал работать. После приема в Москве — пригласим конгрессменов на места, ознакомиться с реальной жизнью наших «штатов». Потом и до побратимства дойдем.

Впрочем, тут работать и работать, дело не на годы — на десятилетия. Но если мы хотим стабилизировать биполярную систему на долгое время (возможно, со временем она станет трех или даже четырехполярной — с ЕС и Китаем) — то эту работу делать надо и плохо, что она не делалась раньше. Как говорится — когда лучше всего сажать яблоню? Двадцать лет назад...

Так получилось, что лидеры моджахедов боялись лететь, потому летели они кружным путем — через Карачи, Бомбей и Париж. Париж потому что Миттеран решил ухватиться за возможность нагадить США и согласился, чтобы Франция стала коспонсором мирного процесса в Афганистане. Из-за этого— в Париже уже был митинг протеста мусульманских мигрантов. Надеюсь, хоть это заставит французов присмотреться, кого они впускают в страну.

И вот — садится в Пулково аэробус Эр Франс, первым выходят не моджахеды, а Эдуар Баладюр, министр экономики, финансов, промышленного и цифрового суверенитета Франции. Он назначен Миттераном представлять Францию на переговорах, и не просто так — он из семьи армянских беженцев, родился в Османской Империи. Помимо прочего, он должен посетить ЛОМО, ряд других советских предприятий и рассмотреть вопрос присоединения Франции к альянсу ЛОМО — Нокиа по разработке мобильных телефонов и персональных компьютеров. Для чего с ним в делегации еще представители Филлипса, Томпсона и других предприятий.

Баладюр христианин, отношение его к радикальному исламу соответствующее, но это он скрывает. Назначая именно его, Миттеран сделал ход в нашу сторону, потому что в Европе большинство относится с сочувствием к отчаянной борьбе афганского народа. Но вряд ли армянин, народ которого пострадал от геноцида — будет относиться к этому так же.

Дальше сходят лидеры моджахедов. Среди них — Масуд, он даже тут держится особняком...

— Добро пожаловать в Ленинград, месье Баладюр

...

— Эту фразу я учил больше часа.

Баладюр улыбается

— У вас отличное произношение, месье Горбачев — переходит он на английский — о и месье Громыко здесь...

— Перепоручаю вас заботам месье Громыко

Сам подхожу к лидерам моджахедов. За спиной — охрана, один из прикрепленных держит каравай

— Я приветствую вас в своем доме ... — говорю я по-арабски

Замешательство. Потом пир Гайлани отвечает за всех

— Да пошлет Аллах удачу и процветание этому дому

— Прошу попробовать этот хлеб как залог гостеприимства этого дома....

Охранник подносит каравай, непривычный — моджахеды, как и все афганцы, едят лепешки, у них нет дрожжей. Я первый отламываю кусочек, чтобы показать, как надо...

Моджахеды повторяют за мной — чтобы они не думали, вековые законы гостеприимства требуют от них вести себя в чужом доме определенным образом, иначе они будут считаться опозоренными и потеряют нанг^[32]

Ахмад Шах Масуд родился в семье полковника полиции Дост Мохаммад Хана, с детства получил хорошее образование — родители отдали его во французский лицей в Кабуле. Потом он поступил в университет, но не на богословский факультет как его враг Хекматияр, а на инженерный. Вообще, до какого-то момента жизненные линии этих двух людей были очень схожи. Оба они восстали против режима и вынуждены были скрываться. Но была разница. Хекматияр учась на богословском факультете, вступил в конфликт с одногруппником — маоистом на религиозной почве (точнее, на том, что одногруппник не признавал Аллаха Всевышнего). Будучи семнадцати лет от роду, Хекматияр организовал заказное убийство сокурсника, но полиция арестовала киллера и Хекматияр вынужден был бежать. Что касается Масуда — то он попался на чистой политике и бежал от армейских солдат, пришедших его арестовать. Взгляды у него тогда были скорее левые, хотя к НДПА он никогда не примыкал.

Примерно в это же самое время был вынужден бежать в Пакистан «теолог» Бурхануддин Раббани — от кровной мести отцов, сыновей которых он совратил. В Пешаваре он станет религиозным лидером сопротивления.

В отличие от лидеров Пешаварской семерки — он все время проводил в Афганистане, в своей провинции, в своем ущелье Пандшер, где был его родовой дом. Население почитало его как военного и религиозного вождя. В отличие от многих других — он не считал конфликт с советскими неразрешимым и полагал перемирие возможным.

На приглашение съездить в Советский союз и принять участие в переговорах, он ответил согласием, хотя прекрасно понимал, чем ему это грозит. В переговорах участвовали только умеренные, не участвовали две фракции ИПА — Хекматияра и Халеса, но они то были самыми опасными и непримиримыми. Иногда Масуд думал что будет после того как война закончится — и мысли были безрадостными. Хекматияра он знал лучше многих, у него был непримиримый характер и глубоко преступные наклонности. Он не станет делить власть ни с кем, а если и склонит голову — то только для вида, рано или поздно он ударит ножом в спину. Он был не менее опасен, чем алкоголик в Кабуле^[33], а то и больше.

И вот он в Ленинграде.

Первое что его поразило — свежий воздух, очень непривычный для него. Он вырос в тех местах, где в деревне тяжелый дух от печей, топящихся кизяком, а в городах — не продохнуть от того же, смешанного с выхлопными газами машин и дымом от многочисленных жаровен, которыми в Кабуле обогревались и готовили на них. И к этому ко всему прибавлялась пыль, мелкая афганская пыль — песок, от которой все афганцы, и мужчины и женщины прикрывали лицо и нос. Здесь же, в Ленинграде воздух был необычно чистым, им можно было дышать и дышать...