Спасти товарища Сталина! СССР XXI века

Останавливаю руку в воздухе. Стою как семафор.

– Положи пистолет, – командует он.

Опускаю оружие на стол. Инструктор движется ко мне стремительно, останавливается на расстоянии вытянутой руки:

– Ткни меня пальцем в живот.

Хотя желание инструктора кажется странным, вид его выражает крайнюю решимость. Так как он вдвое меня тяжелее и выше, спорить с ним не хочется, и я деликатно тыкаю пальцем в его твердое, словно камень, брюхо.

– А почему ты не стал руками махать, как только что? – интересуется он. – Не повел руку от уха? Или из-за спины?

Вопрос, чувствуется, с подвохом, и хочется пошутить. Но мы в разных весовых категориях, и я сдерживаюсь:

– По кратчайшей.

– Вот! – гудит он, как паровоз. – Именно! Так же и с пистолетом. Пока ты будешь руками махать – цель сбежит. По кратчайшей. Ты не по мишеням в тире стреляешь. И ждать, пока ты закончишь свои дуэльные жесты, никто не будет.

Молниеносно выхватывает из-за ремня пистолет, щелчок затвора и практически слитно, в один звук – выстрел. Гулко звенит гонг.

– Видел? – косит он на меня.

– Видел.

– Действуй, – он опускает пистолет, отходит в полумрак, командует. – Огонь.

Чувствую себя ковбоем, так же рывком хватаю пистолет со стола, тычу стволом в гонг, тяну тугой спусковой крючок. Пах! Пистолет, как живой, прыгает в руке. Промах. С потолка в месте попадания пули осыпается бетонная крошка.

– Нормально, – неожиданно говорит из-за моей спины инструктор. – Продолжай.

Вот как. Издевается. Высаживаю еще четыре патрона в неуязвимый круг и на пятом, наконец, раздается звон. Попал! Еще два выстрела – мимо. Затворная рама застывает, оголив короткий обрезок ствола.

Инструктор неслышно выдвигается из темноты, выкладывает передо мной на стол пять снаряженных обойм:

– Перезаряжай и стреляй. Как отстреляешься – продолжим.

Под его присмотром меняю обойму, возвращаю затвор на место, и он вновь удаляется во тьму.

Стреляю в ненавистный гонг. На второй обойме – два попадания. На третьей – четыре. На последней – три.

– Положить оружие, – он вновь выходит ко мне.

Опускаю пистолет на стол.

– Твои ощущения? – смотрит сверху вниз инструктор.

– Надоело, – признаюсь.

Он хохочет:

– Это правильно! Вот это – верно! Некоторые штатские относятся к оружию слишком трепетно. Особенно те, кто не умеет стрелять. Пистолет для них, что фетиш. И уважают они его, и гладят. И ствол чтобы подлиннее, и калибр побольше. А пистолет не надо любить, это не девка. Им нужно пользоваться. Правильно и эффективно. Это – инструмент. Молоток. И больше ничего. Направь молоток точно, и – гвоздь забит.

Он вновь молниеносно стреляет в гонг.

– Гвоздь забит, – комментирует гулкий звон.

Выкладывает рядком еще пять обойм:

– Повторить. С каждой обоймы три попадания. Если меньше – даю еще обойму.

Мне хочется скорее закончить бесполезное, на мой взгляд, упражнение. Уши оглохли от выстрелов, в горле першит от пороха, и я подхожу к делу с особой тщательностью. Выстрел за выстрелом – приходит тупая механическая усталость, мозг отключается. Прицел – выстрел, прицел – выстрел, прицел – выстрел. Обойма. Затвор. Прицел – выстрел. Прицел – выстрел.

– Хорошо, – как только опустели обоймы, инструктор вновь выкладывает передо мной пять.

– Но я же попал, как говорили – по три раза, – говорю обреченно. – На последней даже шесть раз.

Он смотрит на меня без выражения:

– Ты должен ненавидеть стрелять. Только тогда твой выстрел будет верным. Без эмоций. Только необходимость. Только в цель. Хороший стрелок ненавидит стрелять. И ты будешь ненавидеть. Это я тебе гарантирую.

15

В кабинете лингвиста мерно гудит вентилятор. Много приборов со светящимися дисплеями, карты на стенах. Удивительно мало книг. Мне представлялось, что лингвист только и делает, что листает словари. Но вместо словаря на столе ноутбук. Лингвист, дама пятидесяти с небольшим, с платиновыми, почти белыми, уложенными тщательнейшим образом волосами, кивает мне царственно:

– Присаживайтесь, Калуга.

Кресло только одно, спинка закинута слишком сильно назад, так что устроиться в нем можно только полулежа, и я опускаюсь на краешек, скромно сложив руки на коленях.

– Устраивайтесь поудобнее, – дама снисходительно улыбается. – Разговор у нас будет долгий.

Прилечь все же не решаюсь. Позволив себе лишь облокотиться, ответно-ожидающе гляжу на лингвиста. Заранее предвкушаю нудные многократные повторы, знакомые по школьным урокам английского и французского – неправильные глаголы, склонения, артикли, от которых сонливость берет сильнее, чем дождливым скучным вечером.

– Польша – государство в Центральной Европе, – читает дама с экрана ноутбука, в ее голосе официальные дикторские интонации, будто она сообщает обращение Верховного Совета к советскому народу по телевизору, а не энциклопедическую справку агенту КГБ. – На севере омывается Балтийским морем. На западе граничит с Демократической Республикой Германии, в настоящее время Германская оккупационная зона Европейского Имамата. На юго-западе и юге с Чешской Советской Социалистической Республикой, в настоящее время Славянская оккупационная зона Европейского Имамата. На юго-востоке, востоке и северо-востоке с Советским Союзом. Кроме того, Польша через Балтийское море граничит со Скандинавской оккупационной зоной Дании и Швеции.

Я неожиданно для себя зевнул, едва успел прикрыть рот ладонью. Дама строго посмотрела на меня сквозь очки в золоченой оправе и продолжила чтение:

– Территория страны триста двенадцать тысяч квадратных километров, шестьдесят девятая в мире и девятая в Европе. Численность населения – сорок два миллиона человек, тридцать пятая в мире. Страна разделена на шестнадцать воеводств, которые в свою очередь делятся на повяты и гмины, – дама щелкнула мышкой, видимо, перелистывая страницу. – Датой создания первого польского государства считается девятьсот шестьдесят шестой год. Тогда Мешко Первый принял христианство. Польша стала королевством в тысяча двадцать пятом году, а в тысяча пятьсот шестьдесят девятом объединилась с Великим княжеством Литовским, образовалась при этом Первая Речь Посполитая. В тысяча семьсот девяносто пятом в результате трех разделов, когда территория была разделена между Пруссией, Австрией и Россией, Польское государство перестало существовать. Польша вновь обрела независимость в тысяча девятьсот восемнадцатом году, после Первой мировой войны. Этот период считается периодом Второй Речи Посполитой. Однако в тысяча девятьсот тридцать девятом году была оккупирована нацистской Германией. После войны Польша вновь обрела независимость, стала свободной социалистической Польской Народной Республикой. В две тысячи тридцать первом году оккупирована войсками Хусейна и до настоящего времени входит в Славянскую оккупационную зону Европейского Имамата, Польский сектор.

Мне действительно захотелось прилечь, но я держался, изображая заинтересованность. Тем более что дама, наконец, отвлеклась от экрана и обратилась ко мне:

– Вдумайтесь, Калуга. Европейское государство. Государство, лежащее на пороге необъятных, диких азиатских просторов из уютных европейских домишек. На перекрестке цивилизаций. На границах влияния религий. И долгие годы сотрясаемое ударами захватчиков, разделенное на части. Разорванные семейные узы. Бесправное положение на своей земле. Вот, что такое вековая история Польши.