Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

Соколов что-то объяснял Ревишвили, размахивая руками. Рядом стояли уже шесть человек – почти вся шайка. Где-то поблизости слонялись еще двое. А на подступах к Моховой – еще несколько человек. Подручный Ревишвили махнул выразительно рукой. И тут же к шестерке присоединился еще один человек, работавший поодаль.

– Сейчас все соберутся. Железнов, седлай коней. Перенесите меня в соседнюю комнату, я включу там свет, когда будет нужно.

– За мной, товарищи. – Железнов проверил оружие. Двое чекистов, не говоря ни слова, перенесли Пронина в другую – маленькую – комнату. Там тоже был оборудован наблюдательный пункт с биноклем.

Первым вышел из подъезда Железнов, за ним – Кирий, за ним – другие товарищи. Пронин видел, что Ревишвили пока не заметил врагов. Он наблюдал, как его ребята с мешками и коробками движутся к Кутафьей башне. Соколов не отходит от Ревишвили. Молодец есаул! Железнов с двумя чекистами пошел в обход – к Троицкому мосту. Туда, где враги должны были встретиться с неизвестным предателем.

Над Троицкой башней, над самой рубиновой звездой, ослепительно блеснуло солнце. Блеснуло ненадолго, как это бывает поздней осенью, в пасмурное предзимье. «Кажется, все спортсмены заняли стартовые позиции. Что ж, можно начинать».

...И Пронин включил электричество на полную катушку. Окно засветилось. Тут же Миша Лифшиц отбросил подпиленную решетку, и засадный полк вылез из подвала. Уж тут Ревишвили все понял. Но даже не успел заорать, как Соколов выстрелил ему в ногу. Он не прицеливался, не вытягивал руку, просто выстрелил снизу – и попал. Ревишвили попытался удержаться, но осел. Три человека тут же стали целиться в Соколова. Но им на плечи бросились ребята Лившица. А Кирий, перемахнув через ограду, навалился на самого широкоплечего подпольщика...

Раис отбросил свою метелку и оцепенел, прислонившись к стенке.

– Всем стоять! – крикнул Кирий. – Сдать оружие!

На этом фронте все в порядке. А что же у Троицкой башни? Пронин не мог увидеть в бинокль, что творилось на Троицком мосту.

Железнов по веревочной лестнице поднялся сразу на середину моста: и оказался между кирпичных зубцов. На мосту никого не было. Железнов осторожно прокрался до самых Троицких ворот. Никого! И ворота надежно заперты. Горит огонек в комнате охранника. Железнов подтолкнул ворота. Заперты надежно. И – ни звука что на мосту, что за воротами. Железнов нервно махнул рукой: «Поторопились! Или опоздали. Во всяком случае, нашумели. Теперь он затаится, затихнет. Вот так мы провалили дело. И Иван Николаич ранен...»

Что делать? Москва слезам не верит. Железнов пробежался по мосту и вернулся на Моховую, где Кирий и Лифшиц сортировали пленников.

– Тринадцать человек! – широко улыбался Лифшиц. – Одного ребята с крыши сняли.

Тюремный грузовик уже фыркал возле приемной всесоюзного старосты.

– Всех – в машину, а Ревишвили пойдет с нами.

– Для вас – господин полковник! – негромко бросил Ревишвили.

– Господин? – Кирий поднял густые брови.

– Только так и никак иначе.

– Это точно, генералом вы уже не станете, – нашелся Виктор. Не слишком остроумно, но зато ко времени.

В лифте с Ревишвили ехал Кирий. Третий просто не помещался в кабине!

– Надеть ему наручники? – спросил товарища Лифшиц.

– Шо? Да я его одним пальцем раздавлю.

– Куда вы меня ведете? Что это – тайная тюрьма ГБ напротив Кремля? – спросил Ревишвили Кирия.

– Скоро сам все увидишь.

И он увидел. Он увидел Пронина, восседающего в черном кожаном кресле.

– А, это вы. Какая выдержка! Он даже не соизволил отлежаться в госпитале. – Ревишвили скривил рот. – Герой! Думаете, после этого я признаю вас русским офицером? Вас, обыкновенную пролетарскую сволочь? Вы цыганский барон, а не офицер.

– А вы неосмотрительны, Ревишвили. Неужели вы думали, что я действую в одиночку? На что вы надеялись, если знали, что за вашей группой следят?

– Отвечать на ваши вопросы ниже моего достоинства. – заявил Ревишвили, но все-таки ответил: – Однако вы не нашли меня, пока я сам не вылез из шифоньера... У меня не было оснований подозревать, что вы вышли на наш след. Я видел только попытки... Лихорадочные попытки. А их я вижу уже пятнадцать лет. И перестал бояться.

– Снизили бдительность, проще говоря.

– Это ваш большевистский словарь. Вы же всех подозреваете. И друг друга в первую очередь.

– И подозреваем не без оснований. Вы назовете человека, который должен был впустить вас в Троицкие ворота?

Ревишвили только усмехнулся.

– Вы представляете меня предателем или трусом? Я никогда не был ни тем, ни другим.

– Считайте мой вопрос шуткой. Трусом я вас не считаю. Но своего предателя мы все равно найдем. Если уж сумели арестовать вашу организацию. Мы научились работать.

Пронин давно предложил полковнику стул, но Ревишвили не тронулся с места.

– Нет. Вы не стали профессионалами. Топорная работа, господин чекист. Вы раздавили горстку героев целым выводком лубянских идиотов. Разве так работают профессионалы? Профессионал появился бы в последний момент. Взял бы нас уже на территории Кремля.

– Это спорный вопрос, коллега. Во-первых, мы не хотели рисковать. Не хотели шума. А во-вторых, нельзя гнаться за двумя зайцами. Ваша организация разоблачена, следующий на очереди – человек с той стороны кремлевской стены. Вам пора пересмотреть принципы работы. Ведь это не я сижу во врангелевской контрразведке, а вы угодили к нам. Факты говорят громче слов. Учитесь проигрывать. Выигрывать-то вам уже не придется.

Ревишвили картинно скрестил руки на груди.

– Прошу отправить меня под арест. Буду ждать расстрела молча. Разговаривать с вами не собираюсь.

– Под арест? Извольте.

И тут Ревишвили снова нарушил обещание молчать: он заговорил.

– Вы думаете, что победили? Да, меня вы уничтожите. Браво! Это у вас получилось. Вы, наверное, сейчас испытываете головокружение от успехов, как это принято у советских людей. Что дальше? Наша группа – это маленький островок в океане. Против вас встанут лучшие люди страны.

Надоел Пронину этот господин. Слишком уж он красуется своим надменным презрением, своим непреклонным антисоветизмом. Пожалуй, он не так противен, как приспособленцы, которые на первом же допросе начинают пресмыкаться перед чекистами, лебезить. Ревишвили можно уважать за отвагу. Но его непробиваемая самоуверенность выглядит жалко. Он волевой, но глуповатый человек... И все-таки мы снова сдали работу с помарками. А кремлевский предатель оказался осторожнее, чем нам бы хотелось.