Специальный корреспондент
Шрифт:
Фахнерт скорчил дикую рожу, закрыв один глаз, высунул язык и весь напрягся, когда глядел в подзорную трубу.
— Это "Ласточка", пароходофрегат из Гертона. Не пустил Грэй вперед свой "Секрет". Да и нет на "Секрете" сейчас Артурито, как я могу понять... Летика флотом командует.
Это было плохо. Летика мне нравился, не хотелось бы его угробить. Но — этот ушлый парень был верным вассалом графа, а, как говорят арелатцы — а ля гер ком а ля гер... Да, будь у меня возможность пристрелить его или взять в плен — я бы сделал выбор в пользу второго
Мы за вечер и ночь выпустили по десять выстрелов из каждого орудия для пристрелки, ну, и для того, чтобы обкатать расчеты. Благодаря преторианцам, морячкам-арелатцам и трем бывшим аппенинским наемникам можно было рассчитывать, что наша команда по крайней мере не угробит сама себя и сможет крутить рукоятки, смещая орудие по вертикали и горизонтали до нужных углов, определенных диким расходом снарядов. Буссоль, угломер, азимут — я не вникал во все это, просто отметив для себя, что последние семь выстрелов уже заканчивались мощными всплесками в горловине — и это было именно то, что доктор прописал.
— Кораблик ничего, симпатичный, но старенький, деревянный и червями поточенный... Его хорошая волна в борт течь заставит. Подлости от Сан-Риоля ждут, вот и пустили вперед кого не жалко...
"Ласточка" дымя трубой вышла на нужный курс и, перемалывая воды лопастями гребных колес, решительно двигалась ко входу в бухту. Это был самый ответственный момент — федералисты уже имели возможность обстрелять Сан-Риоль из носовых пушек, но пока что этого не делали. Мы могли попробовать сбить его с курса, но открывать карты преждевременно я не собирался.
Так что пришлось забрать у Фахнерта трубу и навести ее на наблюдательный пункт на Южном мысу. Корректировщик там уже сверился с вешками и поднял над головой табличку с цифрой 3, его коллега с Северного был такого же мнения. Эллинг семафорил букву "F". Эф-три!
Я дернул трубку телефона:
— Кузьма! Залп по ориентиру Эф-Три!
— Принял!
Через какую-то секунду за холмами раздался слитный грохот, а потом вокруг носа пароходофрегата один за другим поднялись белые столбы разрывов. Черт его знает, что они там зарядили, наверное — фугасные. Попасть — не попали, но "Ласточка" остановилась, а потом колеса завертелись в обратном направлении — они давали заднюю!
— Мимо! Отлично, Кузьма! Повторите, пока они не ушли в Эф-Два!
Снова грохнуло, и на сей раз один из снарядов достиг цели: половину кормы пароходофрегата как будто языком корова слизала, начался пожар... Обученный расчет из "ахт-ахт" может делать около двадцати выстрелов в минуту, нам такая скорострельность и не снилась, но до того, как я рявкнул в трубку — Попал! Прекратить огонь!,— орудия выпалили еще по разу, и вспененные взрывами волны захлестнули зияющую пробоину в корпусе "Ласточки".
— И верно, она и так потонет... — одобрил мое решение Фахнерт, и выдернул у меня трубу: — О, "Ярдин" к нему на помощь идет... Ну, этот помоднявее будет, почтовый стальной пароходик... Верткий, ходкий, черта с два вы его так просто потопите! У него и бронирование имеется, всё же не скотину возил, а ценные грузы.
"Помоднявее" — ну и слово, а? Я снова вступил
в противоборство со старым морским волком за подзорную трубу и, завладев оптикой, осмотрел позиции корректировщиков:— Два орудия на Джи-4, два на Джи-3! Бронебойными!
— Принял!
"Ярдин" отделался легким испугом, снаряд сковырнул ему кусок фальшборта и размотал одну из якорных цепей. Остальные ухнули в воду.
– Попал! — заорал я.
Командующий эскадрой — наверное, Летика — быстро сообразил, в чем дело и начал выводить корабли на позицию для прицельного огня напротив горловины. Корректировщик на эллинге тут же сориентировался — споро показал букву, и наша батарея накрыла одну из шхун-рейдеров, превратив ее в груду обломков.
— Убил! — игра в морской бой с настоящими кораблями продолжалась.
Примерно к полудню у эскадры федералистов не выдержали нервы, и они открыли огонь навесом, стараясь попасть хоть куда-нибудь. Бомбы, ядра и снаряды полетели через холмы и воды бухты, и часть из них обрушилась на город... Заполыхали пожары, крыша одного из домов провалилась... Избежать этого было невозможно — у нас не было чудесного средства против бомбардировки. Я утешался мыслью, что войди они в бухту, обстрел велся бы прямой наводкой, и десант был бы уже здесь, на улицах...
— Си-5! Попал! Си-6! Убил! Так их, Кузьма!
Мы утопили три рейдера, считая нахлебавшуюся воды "Ласточку", и повредили еще два, и, кажется, накрыли один из транспортных пароходов. Это был удивительный результат для таких доморощенных артиллеристов, как мы, и я относил его или к разряду фантастики, или на счет слабоумия и отваги федералистов, мечтавших поскорее расправиться с мятежным городом и гнавшим свои корабли вперед навстречу снарядам.
Меня на колокольне сменил оберфельдфебель, Фахнерт остался с ним. Я отправился на батарею пешком, и путь мой лежал сквозь зарева пожаров, ночные отголоски винтовочной стрельбы в предместьях и сосредоточенные лица людей, которые были уверены, что смогут отстоять свой город — несмотря ни на что.
Очень не хотелось их разочаровывать.
XX ОСАДА
У нас не было времени пристрелять возможные места высадки, поэтому мы палили в белый свет как в копеечку, обстреливая прибрежные воды в надежде отпугнуть корабли от берега. Эскадрой федералистов не идиоты командовали — они смекнули, что батарея располагается у основания Северного мыса, и отправили один из рейдеров высадить десантную партию и разобраться с нами. Фахнерт даже сказал, какой именно — переоборудованный чайный клипер "Жан-Поль".
Мэр, конечно, прислал отряд своих ополченцев — уже нюхнувших пороху и извалявшихся в грязи, с огромными шальными глазами и побелевшими костяшками пальцев, сжимающих цевье винтовок. Полсотни бойцов подошли к нашей позиции уже в глубоких сумерках.
— Они прут и прут, прут и прут... — молодой еще парень с закопченным лицом нервно курил у кирпичной стены сарая, — А мы стреляем и стреляем... Отступим чуть повыше — и снова стреляем, а когда они убегут — то возвращаемся пониже и ждем новой атаки... Но иногда не возвращаемся, иногда и остаемся — повыше...