Спецназ
Шрифт:
Рыбу отвели на спортгородок, как я и предполагал, пристегнули за левую руку наручниками к металлической трубе. Затем старшины принесли ему робу, переодели. Он все время молчал и глазами пол сверлил, даже не глянул ни на кого – все делал покорно, как раб.
Лейтенант мне сказал:
– Стриж, Рыбакова до утра под твою ответственность. Завтра утром его примут на «губу». Ужин ему доставить, накормить, в туалет выводить лично под твоим присмотром. Старшина выдаст ему на ночь матрац, одеяло и подушку, пусть спит на полу. Курить – не давать! Не разговаривать!
– Есть, товарищ лейтенант! –
Лейтенант посмотрел на меня усталыми глазами (сколько он не спал, бедный, пока гонялся за Рыбой?) и твердо отчеканил:
– Никаких метелок! Береги это сокровище, как свою невесту, понял?
– Так точно, товарищ лейтенант! Понял!
Я козырнул и внимательно рассмотрел «сокровище». Ничтожный, худой, как высохший камыш, сидел Рыба между железок и даже не шевелился.
Вскоре лейтенант ушел домой отсыпаться, прапорщики разбрелись тоже кто куда.
Я посмотрел на часы – семь часов.
– Дневальный! Ори построение на ужин!
…Мы сидели в столовке с пацанами моей роты, шлепали ложками в тарелках с «борзой» кашей и обсуждали прибытие Рыбы.
– А почему его комендатура сегодня не приняла? Там же есть дежурный лейтеха, пусть бы он и нянчился!
– Нет, мужики, – я отвечал, как более осведомленный. – Начштаба сказал, что его завтра прокурор приедет забирать. Там дело такое – будут шить во всю ивановскую… Так что пока он с нами поживет, крайнюю ночку.
– Позор, блин, на весь округ… За бригаду обидно…
Это точно.
Мы – единственная в округе боевая бригада спецназа, наши из Чечни не вылезают, потери несем, а тут эта сволочь.
С ужина приволокли дневальные для Рыбы тарелку с кашей, хлеб, чай. Смолотил все, даже запаха не осталось.
Приперся ответственный офицер – здоровенный капитан Симаев из первой роты – я доложился. Он пригласил меня в канцелярию.
– Стриж, я с тобой до отбоя, а потом у меня дела… Приду часа в два, ты мне койку свободную в канцелярию притащи, договорились?
– Есть, товарищ капитан! Сделаем.
Офицеру можно и подрыхнуть, конечно… Его забота – батальон проверить вечером и спать уложить, да проследить, чтобы по ночам «скачек» не было. А делать это он будет на боковой, сопя в жесткую солдатскую подушку.
…Батальон прогулялся, проветрился, отметился и «отбился» спать. Хождения прекратились. Взлетка потухла, остались мерцать лишь «дежурки» над тумбочками.
Началось для дежурного по батальону – меня то есть – самое тягомотное время. И спать не ляжешь – надо каждый час дежурному по части докладывать, и телек толком не посмотришь – может нагрянуть так называемый «проверяющий службы войск». А еще этот оборванец, прикованный по мою душу, сидит на спортгородке. Ему матрац кинули, одеяло, подушку выдали – спи! Не хочет… Сидит и в окно на звезды пялится.
Я выбрал свободную «люлю», велел оттащить ее для Симаева в канцелярию, а сам сел в «ленинской» читать книжку.
Из спального расположения долетали какие-то смешки, обрывки слов, мелодии приемников, порою крики сержантов:
– Орлы, засыпаем на три скрипа или сейчас устроим спортивный праздник! Открываю счет – р-раз!
– Кто-то
хочет спать в упоре лежа, я не понял, солдаты?– Дневальный! Когда я усну, радио выключи у меня!
– Внимание, четвертая рота, – налеееее-во! – И скрип истошный. Это значит, вся четвертая рота сейчас будет засыпать на левом боку.
Казарма…
…В три ночи притащился Симаев – кривой, как аксельбант. Аккуратно пробрался в канцелярию, затих там.
…Приходил проверяющий – майор не из нашего батальона – погонял меня по Уставу внутренней службы, я ответил. Походил майор по казарме, во все раковины в умывальной комнате заглянул, вроде, доволен остался.
Голова у меня немного гудела от суеты, спать хотелось ужасно – с четырех до шести утра самые тяжелые часы. Я наказал дневальным чуть что, толкать меня нещадно, а сам прилег на крайнюю к взлетке койку и закрыл глаза.
Очнулся от сильного толчка в плечо.
Надо мною склонился мой дневальный и бешено тряс меня.
– Товарищ младший сержант, товарищ младший сержант! Там Рыба повесился!
Что??? Как???
– Где? – я спрашивал уже на бегу.
Мельком глянул на спортгородок – пусто!
– В туалете! – дневальный чуть не плакал.
– Буди капитана! Срочно! – я завопил, как подстреленный, и бешеным ураганом влетел в туалетную комнату.
Там на брючном ремне, привязанном за трубу под самым потолком, висел Рыба, а второй дневальный держал его за ноги и силился поднять как можно выше.
Я ринулся на кафельную перегородку между унитазами.
Выхватил штык-нож и исступленно начал пилить этот проклятый брючный пояс. Упругий, жесткий, брезентовый, он плохо поддавался тупому лезвию армейского штык-ножа – ведь любому дураку ясно, что штык-нож к «калашу» не точится никогда в жизни! Его задача – колоть и рвать противника, проволоку кусать, а не выкройки вырезать!
Дневальный, красный от ужаса, держал Рыбу и что-то кричал. Я не слышал его, я вообще ничего в эту секунду не слышал, главное – перепилить ремень!
Вжиг-вжиг! Миллиметр за миллиметром!
От напряжения ладони стали влажными.
Наконец, последняя нить лопнула под напором стали, и Рыба мешком рухнул на пол.
– Дышит?
Ребята пощупали Рыбу, похлестали его по щекам.
– Дышит! Успели…
Рыбаков лежал на отполированном кафеле и не подавал никаких признаков жизни. Шея его покраснела, натерлась о жесткий брезент ремня.
В ухо мне кто-то жужжал, оправдываясь:
– Он попросил меня выйти, мол, стесняется… Я вышел… а потом хрипы услышал, шорохи… Заглянул – а он висит, ногами дрыгает… Ну я заорал… Женька прибежал… Потом за тобой побежал…
Рыбаков не шевелился.
Я заревел так, что могли услышать в штабе:
– Встать! Сука!
Ноль движений.
Ах ты тварь!
Я наклонился и тряхнул его за грудки с такой силой, что затрещал китель замызганной робы. Живой он, падла, живой! Глаза дергаются, моргают, хоть и закрыты, губы трясутся. Захотелось вжарить ему между глаз со всей дури!
Тут появился Симаев. И «вжарить» я не успел.
– Что случилось, Стриж?
Я выгнал дневальных и рассказал все, как было, совершенно ничего не утаивая и не скрывая.