Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Было холодно и сыро. Молодой человек в осеннем пальто зашел погреться у «буржуйки» в палатке. Там на полу лежал захваченный майдановцами в плен солдат «Беркута» без глаза – он дико стонал, размазывая кровь по лицу. И просил помощи. Просил вызвать скорую.

– Ось тоби помищь! – рыкнул дюжий хлопец, приставляя ствол пистолета ко лбу теряющего сознание бойца.

«Почему хозяин прислал меня к этим людям? Зачем?».

Так спрашивал себя молодой человек в дорогом твидовом пальто, но не находил ответа.

На одном краю Майдана он слышал, что вся эта буча – борьба за демократию. А на другом забравшийся в кузов машины старичок профессорского вида кричал в мегафон:

– Сегодня они лицемерно называют экстремистов-

штурмовиков, прорывающихся к Верховной Раде, борцами за демократию! Это же равносильно тому, что если бы мы объявили поборниками демократии экстремистов, идущих на штурм Капитолия, Вестминстерского дворца, Бундестага или Национального собрания Франции! Либо называли демократами политиков, которые создали революционные органы власти в Вашингтоне, Лондоне, Берлине или Париже!

«Ось визьмэм владу у Кыеви, и до Крыму добэрэмося! На кожному стовби будуть москали колыхатися!»

Выстрелы и взрывы иногда заглушали срывающийся голос старичка, но уставшие люди, слушавшие его, аплодировали.

На Майдане каждый оратор толкал свою правду.

И молодой человек чувствовал, что он оказался в каком-то дурацком положении. Хозяин заставлял его в той ситуации сидеть как бы сразу на двух стульях, приказывая ему переходить то в один лагерь, то в другой и «светиться» там.

Он лишь позже поймет, что на то были особые причины.

Метался он не по своей воле.

Впрочем – обо всем по порядку.

* * *

Он родился и вырос в Симферополе, во время учебы в тамошнем университете дважды менял факультет с географического на биологический, а биологический – снова на географический, но диплома так и не получил – ушел уже с четвертого курса. А поскольку он неплохо пел и играл на старом немецком аккордеоне, доставшемся ему от деда, то некоторое время за скромную зарплату парень развлекал пациентов Симферопольского пансионата для престарелых и инвалидов. И был весьма популярен в кругах «божьих одуванчиков». Но частые похороны своих восторженных и глуховатых почитателей сильно омрачали его солнечную душу и он ушел из пансионата. В общем – продолжал «искать себя», преследуемый родительским ворчанием.

– Я не пойму, кем ты хочешь быть? – иногда спрашивал его отец.

– Человеком, пап, человеком, – отвечал легкомысленный сын.

– Человеком нельзя стать без образования и работы, – еще строже напирал отец, – не хочешь учиться, бери в руки молот!

А чтобы не сидеть на шее у родителей, хлопец продолжал подрабатывать, где мог – сборщиком мебели, рабочим автозаправки, охранником магазина, дворником. Мама вздыхала, но оптимистично приговаривала:

– Ничего-ничего, сынок, многие так начинали…

Звали его Иваном, а фамилия у него была знатная – Потемкин.

– С такой фамилией, молодой человек, вам не улицу подметать надо, а в Верховном Совете Крыма править, – сказал ему с ухмылкой директор домоуправы, листая синий паспорт с желтым трезубцем на обложке.

Дед Ивана еще при жизни, а затем уже и отец (особенно под хорошую рюмку) рассказывали иногда туманную историю о том, что какой-то древней семейной веткой, каким-то запутанным родовым коленом крымские Потемкины имели отношение к фавориту русской царицы. Неправдоподобная, как и все красивые легенды, семейная сага гласила, что светлейший князь имел в баньке грех с таврической красавицей, которая «понесла от него», и когда она родила, то Григорий Александрович, через два года заехавший в ту же деревню и в ту же баньку, признал в кудрявом ангеле своего сына и дал ему свою фамилию, а мать его озолотил так, что жила она безбедно до самой смерти.

* * *

В синем паспорте «громадянына

Украины» крымчанин Иван Потемкин значился русским, как и отец. Мама же была украинкой, полтавчанкой, родом из знаменитого гоголевского села Большие Сорочинцы. Сколько помнил себя Иван, в семье его никто и никогда не заводил разговоров о русской и украинской крови – жили с этим так же привычно, как с голубым летним небом над головой, как с белым снегом зимой.

Правда, случалось иногда, что мать и отец спорили о том, каким же писателем считать Николая Гоголя – украинским или русским – но диспуты эти так ни к чему и не приводили. Зато с какой теплотой родители его вспоминали далекий летний дождь в кораблестроительном Николаеве, где на парковой танцплощадке под цветущими каштанами русский стажер симферопольского завода «Фиолент» пригласил на танго «Нинон» украинскую медсестру из полтавских Сорочинцев, приехавшую в гости к сестре…

А когда собирались у Потемкиных гости, когда весело гомонила захмелевшая компания, все охотно откликались на предложение отца «ударить песняка» – и дружно пели-орали то «Ой, мороз, мороз», то «Запрягайте, хлопци, коней», то «Из-за острова на стрежень» (кто-то пел «на стержень»), то «Ты казала в понедилок»…

А когда приезжал к отцу из Рязани его родной брат, дядя Никанор, и они вместе сидели на кухне за бутылкой водки, еще в детстве слышал Иван долгие разговоры про историю Крыма, про какого-то хана Гирея, про какой-то трудно выговариваемый русско-турецкий договор, про Хрущева (которого почему-то раздраженно называли то «кукурузником», то «дураком», то «авантюристом»).

И лишь в старшие школьные годы стал понимать Иван смысл тех шумных разговоров на кухне и про хана Гирея, и про 1954 год, когда Крым отдали Украине – мама в те разговоры никогда не вмешивалась, лишь причитала со вздохом:

– Ох, и договоритесь вы, хлопцы, ох, и договоритесь. С такими разговорами в кутузку загремите.

– Потемкины мы, По-тем-ки-ны! – грозным тоном говорил уже крепко выпивший отец, и пристукивал рабочим кулаком по столу, – у нас с Крымом одна кровь – русская! А украинский Крым – это недоразумение!

Со временем Майдан стал похож на готовый к долгой осаде доморощенный военный лагерь

Мама с таким испугом в очах смотрела на него, что Ивану становилось страшно.

– Я тут Ванин школьный учебник по истории Крыма посмотрел, – так же темпераментно продолжал разговор дядя Никанор, – это же какое позорище! Про Потемкина – двенадцать строчек! А про адмирала Нахимова – еще меньше! А про адмирала Ушакова – вообще – ни строчки! И ведь из 43 морских сражений он не проиграл ни одного… Под его командованием не был потерян ни один российский корабль, ни один матрос не попал в плен к врагу! К тому же Ушаков был одним из создателей Черноморского флота, а затем и его командиром! Благодаря его победам над турецким флотом, Россия смогла установить прочный мир в Крыму! Зато про пьяных украинских матросов, взбунтовавшихся на Черном море в 18 году – аж три страницы! И что пишут, брехуны никчемные?! Что украинцы создали Черноморский флот!

И вот надо же было Ивану в тот момент вспомнить давний рассказ школьного учителя истории Коломийца о том, как запорожские казаки, а не русские, у турков Крым отвоевали. Улучив момент во время хмельного разговора отца с дядей Никанором, он сказал об этом тихим, робким голосом. И ему в ту минуту показалось, что оба они потеряли дар речи, прожигая его полными удивления и возмущения глазами.

– Что?! – сухим, жгучим, задыхающимся голосом еле вымолвил отец и сжал в руке рюмку водки так, что, казалось, она вот-вот лопнет, – Чтооо?!!! – уже совсем громко и грозно воскликнул он, – Повтори!!!

Поделиться с друзьями: