Спи, милый принц
Шрифт:
— Лорд Фрэнсис. Проснитесь, пожалуйста. Пожалуйста, проснитесь. Пожалуйста.
Пауэрскорт, застонав, резко сел в постели.
— Бог ты мой, Уильям, что вы здесь делаете? И который час, Господи прости?
— Все расскажу снаружи, — прошептал Уильям Маккензи. — Вам следует побыстрее одеться и пройти со мной. Только не надевайте сапог, пока мы не выйдем из дома.
С сапогами в руке Пауэрскорт на цыпочках покинул свою спальню, прошел по коридору, которого ни разу не видел, и спустился по лестнице, по которой ни разу не поднимался. Но как Уильям, верный следопыт, отыскал его в темноте? Что происходит? И куда его ведут?
Из дома они
— Уильям, прошу вас, скажите мне, в чем дело? — даже шепот казался здесь громогласным, словно голос старшины на плацу.
— Еще одно тело, мой лорд. Я нашел его час назад, когда производил небольшой обход поместья. И повстречался с одним из людей майора, занимавшимся тем же. Майор уже там. Это примерно в миле отсюда.
Какая обворожительная краткость, подумал Пауэрскорт. Еще одно тело. Боже милостивый. Когда же это кончится?
Холод, похоже, взялся за его уши всерьез. А от них стал, соблюдая очередность, спускаться вниз — кончик носа, губы, руки, пальцы, ступни. Именно эти участки тела, вспомнил вдруг Пауэрскорт, поражала у афинян описанная Фукидидом великая моровая язва, — и сам себе пожелал поддерживать в своей памяти больший порядок. Норфолкское побережье поразила, похоже, язва совершенно иного рода. Два тела за четыре дня — вполне достаточно для теннисного матча в аду или на небесах.
Они уже далеко углубились в лес. Маккензи двигался настолько беззвучно, что по временам Пауэрскорт с испугом думал, что потерял его. Возможно, размышлял Пауэрскорт, сейчас стоит тот самый наитемнейший предрассветный час. А вот и рассветный хор, сказал он себе, когда в деревьях зазвучали резкие крики птиц.
— Почти пришли, — Маккензи все еще говорил шепотом, хотя от Сандринхем-Хауса их отделяла целая миля. Впереди стоял майор Дони, державший в руке подобие факела, отбрасывавшего на деревья фантастические тени.
— Пауэрскорт, дорогой мой лорд Пауэрскорт. Слава Богу, вы пришли.
Он посветил роняющим жгучие капли факелом слева от себя. На земле лежало тело мужчины. В полном парадном мундире Колдстримских гвардейцев. Выглядел он так, точно просто споткнулся и упал. Землю вокруг залила кровь и усеяли кусочки сероватого и бурого вещества, надо полагать, мозга, решил Пауэрскорт. Смахивающее на овсянку вещество это вывалилось и на плечи мужчины, оставив жуткие пятна на эполетах. Лорд Генри Ланкастер, человек, обнаруживший тело принца Эдди, присоединился к своему хозяину в смерти.
— Думаю, он прострелил себе голову. Или ее прострелил кто-то еще. Скоро здесь будет врач. Как по-вашему, Пауэрскорт, убийство или самоубийство?
— Бог весть. Бог весть, — Пауэрскорту захотелось вдруг оказаться дома, в Роуксли — сидеть, просматривая каталоги крупных аукционов, или прогуливаться по своему поместью. — Не стоит ничего трогать, пока не придет врач. Вы позволите?
Позаимствовав у майора Дони самодельный факел, он обошел тело кругом.
— Никаких признаков того, что здесь побывал кто-то еще, нет, мой лорд, — Пауэрскорту всегда казалось, что Маккензи обладает способностью читать его мысли. — Я проверил это прежде, чем здесь появился кто-либо другой. В снегу отпечатки
только одних ног. Отпечатки конских копыт отсутствуют. Если здесь не побывал некто, способный перелетать с дерева на дерево, наподобие какой-нибудь африканской обезьяны, лорд Ланкастер пришел сюда в одиночестве.Тому, что он пришел сюда в одиночестве, удивляться было нечего. Они находились сейчас в сотне-другой ярдов от основной дороги, соединявшей Сандринхем с Вулфертоном, дороги, задуманной так, чтобы поражать гостей принца Уэльского размерами его владений и великолепием поместья. Да уж, думал Пауэрскорт, в поместье есть теперь что показать новым гостям. Один труп, воскрешенный к некоему подобию жизни, ждет разрешения своей участи на чердаке. Другой кулем лежит на земле, и мозги его пятнают темную почву Сандринхема.
Послышались новые шорохи, точно звери какие-то пробирались между деревьями. Под свет факела выступило два новых лица.
— Доктор Спенсер, — поприветствовал своего подчиненного Дони. Проводник доктора, по-видимому, коллега Маккензи по ночному патрулированию, принес с собой самодельные носилки.
— Трупы, когда идут, идут не в одиночку, а толпами [32] , — доктор Спенсер любил щегольнуть знанием классики. — Дайте-ка мне факел.
Доктор скрупулезно осмотрел голову мертвеца. Особое его внимание привлек правый висок. Потом он бросил неодобрительный взгляд на землю. И протянул майору Дони стандартный «кольт».
32
Спенсер перефразировал реплику короля: «Беды, когда идут / Идут не в одиночку, / А толпами» (У. Шекспир. «Гамлет», акт 4, сцена 5).
— Пока я ничего точно сказать не могу. Не сомневаюсь, что вам, джентльмены, хотелось бы уже сейчас получить пищу для ума. Думаю — но до поры настаивать на этом не стану, — что этот человек покончил с собой. Пуля из револьвера в правый висок — в наши дни это весьма распространенный способ самоубийства.
Доктор Спенсер замолчал, огляделся вокруг. Легкие, едва уловимые признаки рассвета уже доходили сюда со стороны приморского Снеттишема.
— Мы должны перенести куда-то тело. Сейчас же, — доктор говорил с властностью профессионального медика, привыкшего распоряжаться живыми и мертвыми.
— Боже милостивый, — такого испуга Пауэрскорт в голосе Дони до сей поры не слышал, — куда же мы его денем? Да еще и в это утро, в это утро, не больше и не меньше. Через несколько часов королевская семья в полном составе соберется в спальне Эдди, чтобы в последний раз проститься с ним. В девять Шепстоун должен вывесить на Нориджских воротах извещение о кончине принца Эдди от инфлюэнцы. Не можем же мы… — при мысли о предстоящем кошмаре у него перехватило дыхание. — Мы не можем оставить еще одно тело в вестибюле или в укромной гостиной, пока наверху разыгрывают смерть от инфлюэнцы.
— Отнесите его в дом Шепстоуна. Он стоит неподалеку отсюда. Так нам удастся некоторое время продержать тело в стороне от большого дома.
Пауэрскорт понимал, что появление еще одного трупа вызовет в Сандринхем-Хаусе вспышку истерии, если не чего-то похуже. Живым вы были там желанным гостем, мысленно сказал он Ланкастеру, которого уже перекладывали на импровизированные носилки, мертвым же вы в этом доме никому не нужны. Вы слишком обременительны. Мы предпочли бы вовсе не думать о вас сегодня.