Спицы в колесе Сансары

— А Ромул?

— Что Ромул? Ромул в последнее время так увлекся своим дайвингом и спелеологией, что по полгода его не вижу! То ли есть он, то ли нет. Даже эсэмэски не шлет!

— А в губернаторском секретариате нет подходящих молодых людей?

— Да вы что, тетя! Они же все карьеристы и склочники. Если такой типчик попадет в мою постель, все, прощай мое губернаторство, выкинут с позором. Нет, тут нужно что-то большое, основательное. Может, мне прийти поприсутствовать на вашей фотосессии? Глядишь, Марат и мной заинтересуется.

— А что, это мысль. Приходи.

— Куда, кстати? В ваш старый дом или алейниковский особняк?

— В особняк, конечно. Ой!

— Что?

— Я Марату, похоже, старый адрес дала. Того дома. Вот черт! И телефона нет. Похоже, фотосессия не состоится.

— Да ладно вам. Если он парень настойчивый и любопытный, порасспрашивает о вас соседок и те укажут на особняк. Весь Щедрый знает, как хитро и беспардонно вы его захватили.

— Потому что у меня было задание найти потайную комнату.

— Да я ничего, не осуждаю. Ну что, разлетаемся?

Ведьмы поцеловались и оседлали метлы.

— Я тебе позвоню насчет Марата, не переживай, — пообещала Анна Николаевна, взлетая.

Следом за ней поднялась в воздух и Юля Ветрова.

Анна Николаевна вернулась в дом почти перед рассветом. В доме стояла тишина, и ведьма порадовалась тому, что ее прекрасный малыш спит спокойно.

Она оставила магические причиндалы в кабинете и поднялась в спальню Собхиты. Каково же было ее удивление, когда она не обнаружила ребенка в постели!

— Собхита, ты где? — негромко спросила Анна Николаевна.

Она методично обошла весь дом, зовя мальчика, но того нигде не было. Тогда она вышла в сад.

Тихо шуршала опадающая листва, и в этом шорохе ведьме послышался тихий, едва слышный шепот. Анна Николаевна набросила невидимость и взлетела. И таким манером двинулась к беседке в центре сада. Разговор слышался именно оттуда.

Когда Анна Николаевна приблизилась к беседке, то увидела следующее. В беседке друг напротив друга сидели Собхита и Лекант. Златоперый сын и бескрылый отец.

— Я долго искал тебя, сын, — бесстрастно говорил Лекант. Лицо его ничего не выражало. — И вот наконец нашел. Твоя мать хорошо спрятала тебя.

— Меня зовут Собхита, отец.

— Мне неважно имя того, кто может погубить весь мир. Я призван остановить это.

— Отец, я умею рисовать цветы. А еще у меня есть глобус.

— Я должен убить тебя, сын. Поэтому не стану слушать твоих слов — они обольщают, как слова твоей матери. Ты — сын лжи и клеветы, ты должен умереть.

— Но я же твой сын!

— Против моей воли ты был зачат, но по моей воле ты умрешь.

— Пожалей меня, отец. Поговори со мной. Я не сделал никакого зла.

— Это еще впереди, если я не остановлю тебя.

— Не убивай меня, отец!

Лекант приказал металлическим голосом:

— Встань.

Собхита повиновался, словно сомнамбула. И тогда Лекант занес над его головой меч.

Анна Николаевна закричала:

— Ты не посмеешь!

И, собрав все силы, запустила в Леканта шаровой молнией.

Шамбала

Время неизвестно

До Сангё наши герои добирались без особых приключений. Правда, попали в кабачок, где хозяйка пекла пампушки с человечиной. Пришлось закрыть кабачок, а хозяйку повесить, но это мелочи.

К вечеру третьего дня удальцы подошли к воротам Сангё. Из большой смотровой башни вышли два стражника, вооруженные пиками и мечами, и преградили им путь.

— Кто вы такие и по какой надобности идете в наш город?

— Мы паломники, — сказал за всех Ли Пин, а его люди меж тем цепко оглядывали стены города. — Хотим поклониться правителю города и вручить дары, а также осмотреть ваши святыни.

— Что ж, паломники, проходите. Только сначала заплатите десять лян серебра в казну на благоустройство городских ворот.

— Хорошо.

Оуян Сю отвесил десять лян серебра и с поклонами передал стражникам. Торговаться не приходилось — главное, попасть в город.

Наконец они оказались в Сангё. Они стояли на рыночной площади и осматривались удивленно. Никому из них еще не приходилось видеть такого некрасивого города.

Дома здесь, казалось, были слеплены из грязи и соломы, улицы не подметены, в канавах бурлили помои, и воняло так, что у монаха Куя стали слезиться глаза.

— Что ж, идемте искать постоялый двор, — сказал Ли Пин.

Постоялый двор они нашли не скоро. Уже почти стемнело, когда они наконец увидели старую покосившуюся вывеску, гласившую: «Постоялый двор „Процветание и долголетие“».

— Ну и названьице, — хмыкнул Пей. — Похоже, тут далеко до процветания.

— Тише, Пей, — одернул дружка Друкчен. — Мы в чужом городе, и за нами наверняка следят и подслушивают. Мало ли что может из этого выйти. Людям и за меньшие слова рубили головы.

— Прости, господин, — покаялся Пей.

А Ли Пин уже стучал в ворота постоялого двора. Долго никто не отзывался. Наконец к воротам подошел старик с фонарем в руках.

— Кто вы такие? — прошамкал он, поднимая повыше фонарь.

— Мы добрые паломники, отец, и хотели бы остановиться на постой у вас.

— Что ж, гостям мы всегда рады. Десять лян с каждого за постой, и ни слитком меньше!

Что делать?! Разбойники согласились на такую цену и не стали торговаться. Снова пришлось потрясти мошной.

Старик ввел их в большой зал, ветхий и покосившийся.

— Ужина я вам подать не могу, — сказал старик. — У меня сегодня не готовили. Так что придется вам лечь спать голодными.

— Ничего, у нас с собой есть припасы, — сказал Жуй.

— Ну как угодно, — прошамкал старик. — Я пойду приготовлю одну общую спальню. Вы ведь не против общей спальни?