СПИРИТ III

— В чём дело? Почему вы покинули свои боевые посты? Хотите трибунала? — Лоренз повернулась к незваным визитерам и увидела, что они уже взяли на прицел тех находившихся в рубке офицеров, у кого было разрешение на постоянное ношение оружия.

— Трибунал лучше смерти, Т-шестая, — донесся из толпы голос, принадлежащий немолодому уже аналитику «Зубостая» Ерроксу Унимозу.

На лице Лоренз отразилась неприкрытая неприязнь вперемешку с отвращением.

— Ты что делаешь? Подбиваешь команду на мятеж?

— Я спасаю их от неминуемой гибели от дуг и лучей С-ок… — произнес он.

— Керчер… Странник повелел идти на Тэвар! — повысила голос Лоренз.

— Его не было год. А потом он появляется и указывает нам, каким способом лучше умереть? — хмыкнул Унимозу, замечая включенный режим громкой связи. — Верховный совет «Зубостая» проголосовал за то, чтобы не прорываться через корабли на орбите Свит именно сейчас.

— Какой верховный совет? Ты что несешь, старый маразматик?

— Да да, теперь у нас — прямая демократия, как и положено в цепях Тирипса.

— Это лишь у Спиритов так! — прорычала Лоренз, и тут же её ударило силой. — Керчер… Странник вернётся и убьёт каждого из вашего совета!

— Да, у них так. Может, потому у них четыре странника, а у нас теперь ни одного? — хмыкнул аналитик.

— Да ты бредишь! Охрана, арестовать его и всех, кто участвует в мятеже против Тирипса!

В рубке никто не шелохнулся — слишком уж красноречиво смотрели на всех лучевые винтовки.

— О Тирипс, яви же свою волю! — воззвал в пространство Унимозу.

Все, даже мятежники, посмотрели на него с удивлением. Видано ли, чтобы Тирипс говорил с адептами напрямую?

Воздух неожиданно дернулся и пошел волной. Перед лицами всех посвященных проступили черные буквы:

Адепт Лоуренз отлучена от Тирипса!

— А… — вырвался из её горла то ли вскрик, то ли стон, и девушка, будто разом обессилев, рухнула на колени.

Отлучён адепт Шизи…

Отлучён адепт Вакка…

Отлучён адепт Шануз…

Список оказался длинным. Все, кто воевал на «Зубостае», с трепетом всматривались в мелькавшие имена, невольно ожидая увидеть среди них своё и боясь получить отлучение за что угодно — за недовольство затянувшейся войной, за ропот на лишения, за личные слабости и грехи против системы…

Когда перечень закончился, Унимозу громко произнёс:

— Всех отлученных под арест! Выношу на всеобщее голосование мою кандидатуру на пост нового капитана «Зубостая».

* * *

На меня накатило лютое чувство обреченности, будто единица эмпатии стала вдруг дырочкой не больше монеты, лежащей на дне самого глубокого океана. Оно било в душу сквозь это мизерное отверстие, стараясь просверлить меня насквозь. Жгло так, будто сердце снова принимало лучи турели, стоявшей в тюремной камере.

Трое членов группы повернулись ко мне, и я почувствовал, как вставший Чак положил на мое плечо руку в тяжёлой бронированной перчатке — то ли в знак поддержки и сочувствия, то ли остерегая от очередных глупостей… Эйни транслировала в четвёрку то, что говорило ей предвидение. Планета агонизировала. Всё живое погибало под наступлением существа, бывшего одновременно супероружием и суперхищником.

— Он выпустил сюда генезис, — заключила девушка, опустив взгляд и покачав головой, как будто впервые сталкивалась с действиями отрицательных.

Всем нам, сидящим в этой подземной лаборатории, было понятно, кто это такой — «Он».

— Почему сразу генезис? Почему сначала не разобраться с нами? — произнёс я сквозь боль, ища ответ в глазах группы. После перерождения воспоминания и мыслительные процессы в целом давалась тяжело. Что-то я уже понимал, что-то еще нет.

— Это как в шахматах, — пояснил Чак. — Когда игра завершается, то каждый ход похож на что-то глобальное. Сейчас каждый удар Странника — как атака ферзя.

— Только одной фигуры недостаточно для мата, а для вилки так вообще маловато, — подхватил Мяч. — Поэтому если мы будем вместе, то Анубис отлижет свой собственный мохнатый зад.

— Эйни, — повернулся Чак к лисодевочке, но та, уже зная и сам вопрос, и ответ на него, так как плотно сканировала предвидением ближайшие к развитию с ними линии реальности, быстро отозвалась:

— Генезис будет в этом бункере очень скоро. Надо «шагать» уже сейчас!

Почти сразу же мы увидели, что означало это «скоро». Её видения нашей вероятной смерти транслировались в спирит-канал без какой-либо задержки.

Я первым ступил на более холодный, чем на Свит-236, металлический пол ганимедской базы. Боль, рождаемая эмпатией, чуть поутихла, и это было более чем хорошо. Чувствовать, как умирает целая планета — то еще удовольствие.

— Мы отстаем на один ход, — произнёс я, пропуская команду впереди себя в аппаратную комнату, откуда, как подсказывало предвидение, осуществлялась защита всей солнечной системы. На поверку она оказалась довольно зыбкой и дырявой, словно дуршлаг. Биологические пушки, собранные из доставленных мной же когда-то прототипов, пусть и имели эффект неожиданности, но отнюдь не фатальный для нашего противника. А судя по тому, что рассказали мне земляне, нам предстояло сражаться сразу с двумя флотами.

Группа повернулась ко мне. Мяч и Чак внимательно слушали, а измученная бессонницей Эйни направилась к зарядным станциям, чтобы снять с себя явно надоевшее боевое облачение.

— Он убил двух странников, уничтожил целую планету… — продолжал я. — Мы отстаем от него.

— Странно, что он выпустил генезис на Свит-236. Там же адепты антисистемы и завербованные ими крабы, — заметил Мяч, последовав примеру Эйни.

— Т-шки так могут — жертвовать своими ради чего-то важного. Только вот понять бы, ради чего… — задумчиво произнес Чак и тоже отправился «парковать» свой костюм.

Я так и стоял голым белым тигром посреди округлого зала, залитого мягким белым светом.

— Эй, — хлопнул меня по плечу проходящий мимо Мяч, — надень что-нибудь. Я понимаю, что ты шерстяной и вообще только родился, но нудизм и среди Странников — странность! — Он уже успел скинуть свой боевой костюм и теперь расхаживал, виляя хвостом, в таком же белом, как он сам, термокомбинезоне.

Память всё ещё берегла меня от воспоминаний, зато предвидение раздавало подсказки налево и направо. Сейчас оно говорило, что прямо из холла и налево меня будет ждать моя каюта, где я смогу найти вещи одного со мной размера, то есть свои же вещи.