Списанная со счетов
Шрифт:
— А получится? — с надеждой.
— Ну попытка не пытка, — Сэлли пожимает плечами и ставит передо мной миску с жидкой картофельной похлёбкой.
Смотрю на неё с благодарностью, хотя внутри разрастается чувство неловкости. Живу тут как иждивенка, за чужой счёт.
— Мне не по себе, что вы с Анией меня кормите…
— Шутишь, Лоривьева? — хозяйка появляется на кухоньке, держа на руках ревущую малышку. — Деньги, что ты дала в день нашего знакомства, стали нашим спасением. Если бы не ты, неизвестно была бы сейчас у нас хоть какая-то крыша над головой.
Ания зачерпывает
— Рада, что смогла помочь вам, — чувство неловкости подтаивает, в груди становится уютнее.
Подмигиваю малышке и засовываю в рот большую ложку похлёбки. Еда окончательно согревает внутренности, делая меня почти счастливой.
— Ани, а у тебя есть бумага и то, чем можно писать?
— Сейчас поищу. Но не уверена, что что-то найдётся.
Бумага здесь — удовольствие не из дешёвых. Да и не нужна она простым людям, мало кто умеет писать.
Быстро доедаю и забираю Мэси из рук Ании. Понянчусь с мелочью, пока мамочка будет искать писчие принадлежности.
Довольная такой сменой няньки Мэси, моментально запускает шаловливые пальчики в мои и без того растрепавшиеся волосы и тянет их на себя.
Больно, но я смеюсь.
Хочется прижать к себе малышку…
Хочется вот также прижать к себе свою собственную малышку…
К горлу подкатывает скребущее ощущение безысходности.
Часто моргаю и зажмуриваюсь. Делаю глубокий вдох, успокаивая не вовремя всколыхнувшиеся эмоции.
Это в прошлой жизни я лишилась шанса иметь детей, а в этой — я вполне себе молодая здоровая деваха со всем необходимым набором внутренних органов.
Последняя мысль мне особенно нравится.
Улыбаюсь и осторожно отцепляю кулачок Мэси от своих прядей, целую маленькие пальчики.
— Нашла! — Ания возвращается, радостно помахивая каким-то письмом, и протягивает мне.
Это оказывается посеревшая, немного мятая расписка из ссудной конторы. Часть её занимают записи, но почти треть листа остаётся чистой. Сгибаю бумагу и отрываю неисписанный кусочек.
Ания кладёт на стол чёрный камушек. Не знаю, из чего он сделан, но выглядит эта штука, как масляный мелок. Я уже видела такие и знаю, что камушком можно писать, хотя это и довольно неудобно.
— Спасибо, Ани, — с некоторым сожалением передаю Мэси её мамочке и возвращаюсь к записке.
В тексте указываю, что хочу обсудить с Рэйнхартом своё деловое предложение. На всякий случай больше ничего не добавляю. Все объяснения при встрече, да и места на бумаге не так много, чтобы что-то расписывать.
Следующие пару часов жду возвращения Сэлли и всё это время не нахожу себе места. Успеваю перемыть накопившуюся посуду и вымести все полы. Надо бы и на чердаке навести порядок, но снаружи уже темнеет, а заниматься уборкой при свече — так себе идея.
— Ну как? — налетаю на Сэлли, как только она переступает порог.
Она отводит глаза и мотает головой.
— Сэл, посмотри на меня, — мягко беру её за плечи. — Даже если ничего не получилось, не беда. У меня сегодня тоже не вышло… стоп, ты что опять плакала?
— Она порвала записку и сказала,
что если ещё раз подойду к их дому, то меня прикажут выпороть, — почти шёпотом.— Леди Орнуа? Это она тебе пригрозила?
Кивает.
— Фу-ты, бред какой! Да нет у неё никакого права тебя пороть! — злюсь и закатываю глаза, мысленно перебирая все лезущие в голову ругательства. — Она просто запугивает! Но я всё равно больше тебя туда одну не отправлю. Кто знает, что может выкинуть эта сумасшедшая.
Вечер уходит на возню с детьми, помощь по дому и подготовку одежды к следующему дню. Перед сном я продумываю варианты и решаю, что стоит попробовать пообщаться с кем-то из представленных мне леди.
Перебираю в голове имена и фамилии.
Как же звали ту молодую миловидную шатенку, которая вместе со своим мужем отдала три тысячи эке за благословение епископа и кувшинчик наисвятейшей воды?
Леди Ваер? Валер? Вайлер?
Кажется, её всё же звали Вайлер… леди Одетта Вайлер!
Ещё я хорошо помню леди Маноли, но к этой подружке ехидны я точно не пойду… как и к старшей леди Бертан… это которая матушка Анриетты.
Засыпаю, пытаясь припомнить другие фамилии, а просыпаюсь в утренних сумерках, чувствуя, что замёрзла.
Снаружи завывает ветер. Сэлли спит, свернувшись калачиком и отвернувшись к стене… точнее, к скату крыши.
Протягиваю руку, чтобы коснуться печной трубы — совсем остыла. Кажется, Ания говорила, что у нас заканчиваются дрова.
Подниматься не хочется.
Хочется ещё немного доспать, чтобы иметь силы. Ворочаюсь, пытаясь согреться. Натягиваю на голову одеяло…
Ну как "одеяло"? Я укрываюсь старой простыней, поверх которой для сохранения тепла раскладываю собственную одежду. С этим тоже срочно нужно что-то делать. Как и со спёртым чердачным воздухом, впитавшим в себя запахи уныния и пыли…
Ай, всё равно уже не засну.
Откидываю “одеяло”. Сажусь. Стягиваю ночные панталоны. Складываю рядом с подушкой. Поднимаюсь и шиплю, пытаясь в остывшей комнате быстро стянуть с себя ночную сорочку. Едва не спотыкаюсь, наступив на собственный подол, путаюсь в длинных рукавах и завязках, что придерживают высокую горловину.
Обнажённую кожу окутывает неприятная зябкость.
Продолжая тихо шипеть и прыгать по холодному полу, пытаюсь попасть ногами в штанины длинных "дневных" панталон. Затем ещё несколько минут борюсь с "дневной" сорочкой, расправляя все складочки и завязывая всё, что требуется завязать.
— Ды-ды-ды… — подхватываю платье и суетливо натягиваю поверх белья.
Рукава сорочки закатываются. Приходится платье снять, потуже перевязать манжеты сорочки, зажать нижние рукава и сделать новую попытку натянуть платье. Причём сначала нижнее платье, а затем уже верхнее.
Вот же напридумывали… зуб даю, это чтобы женщинам жизнь мёдом не казалась!
Спустя пару часов я стою перед дверями особняка Вайлер.
Чтобы найти его, пришлось остановить и расспросить пару извозчиков, катающихся по району с самыми роскошными особняками столицы. Один наорал на меня, за то, что не собираюсь никуда ехать, второй оказался мил и даже согласился бесплатно подвезти.