Список Магницкого, или Дети во сне не умирают.

23.04.10

Анжела по четвергам взялась сопровождать этапы в 5-ю психбольницу (г. Чехов Московской области). Она живет поблизости и в 12.00 уже дома. Не зная о ее дополнительном «выходном» (согласовано с серым кардиналом Кошкиного дома Гордеевой), главврач Алексин, человек с «органчиком» в голове, в присутствии меня, двух сестер и стольких же фельдшеров обещал на следующей неделе за поездки по «четвергам намылить Анжеле морду». Анжела несимпатична, но не до такой же степени!

Я и Четверикова сидели в последний день ее работы в столовой за чаем. Она разоткровенничалась: очень обижена на Москву и – конкретно на Кошкин дом: «Здесь не психиатры работают. Психиатров я видела. У меня у самой печатные работы есть, я на конференции ездила… Если у них есть сертификаты, пусть и таблички крупно наберут: «Психиатр». По внутреннему душевному складу – здесь ни одного!» Вспомнила Козьму Пруткова: «Если на клетке с козой написано: лев, не верь глазам своим». Что-то вроде того.

Ночью с 23 на 24.04.10 из карантинной камеры, распилив решетку, сбежал заключенный Локатков, родом из г. Кондопога в Карелии (где были беспорядки на национальной почве).

Локатков хорошо знает тюрьму. Вторая ходка, в первую работал в отряде обслуги! Ночь и день лил дождь: собаки не взяли след. ОМОН и свои рыскали весь день. Вольнонаемных задержали до 19 часов, аттестованных, в том числе сдавшую работу медсмену, – еще дольше («Пока не поймали»).

Я часть времени потратил на запись недостатков по второму этажу (выполнял поручение главврача). Вот они (по другим этажам поручение Алексина не выполнили):

– камера 451: нет раковины для умывания, отсутствует дверь в туалет – по нужде ходят публично; стены зверски исписаны неприличными стихами (автором никто себя не признает);

– камера 452: подтекает унитаз, подле – неубранная невысыхающая лужа;

– камера 455: электророзетки не работают; нет умывальной раковины (в ПБ она используется и для стирки белья – веревки протянуты от окон к туалету через камеры);

– камера 456: не работает розетка, отсутствует дверь на туалете;

– камера 457: не работает розетка; забита труба под раковиной; оконная рама висит на одной петле, из-за чего окно не закрывается ни днем ни ночью, ни в дождь, ни в хорошую погоду;

– камера 459: нет раковины;

– камера 460: нет дверей на туалете, нет крана, унитаза; сломан умывальник;

– камера 462: нет раковины;

– камера 464: нет ни унитаза, ни раковины; сломана розетка;

– камера 466: отсутствует туалетная дверь; постоянный сквозняк из-за выбитого стекла в окне.

Полы с затоптанной грязью повсеместно.

Примечание: там, где нет унитазов, больные справляют нужду «аккуратно» прямо в канализационную трубу.

Больные не мыты три недели, многие завшивлены. Прогулки не было десять дней. Из-за побега (?) завтрак подали в 13.00, обед в 17.00.

В 19.00 на выходе из тюрьмы встретил Д. Б. Крабова (Гиммлера). Разаттестованный под благовидным предлогом ухода на пенсию, выдавший «нагора» бред и галлюцинации, почему и лежал в цивильной психбольнице, дабы отдалить или уклониться от ответственности за инкриминируемую халатность в связи со смертью адвоката Сергея Магницкого, Крабов снова при делах. Ныне – санитарный врач (единственный) в Бутырке.

И на новом месте Дмитрий Борисович суетится да ничего не делает (смотри выше инфо по отсутствию раковин, унитазов, грязи, завшивленности, отсутствию бани, прогулки, наличию тараканов, блох, клопов в камерах Кошкиного дома; «прожарки» – спецобработки завшивленных матрасов и белья душевнобольных – не дождешься).

Магницкий все же кое-чему научил Крабова. Бывший замначальника изолятора по лечебно-профилактической работе более не орет на персонал, разве забудется. ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора): «Дмитрий Борисович такой обходительный стал. С одним зэком по поводу здоровья два часа говорил. Я ему: хватит уже. А он мне: так нельзя; он же – человек. Слушаю и думаю: недавно ты стал добрым, Лжедмитрий!»

26.04.10

Насыщенный день. На входе на территорию в девять утра встретил Володю Поспешева. Одет как для спортивного ориентирования: кепка, куртка, брезентовые штаны. Молодится – мол, неполных пятьдесят, а «35 лет в Системе!». С 15-ти, что ли, лет? Сын полка ППС? Ранее из уст Володи звучал меньший срок «безупречной службы».

Володя вывозит из тюрьмы на тележке нехитрый скарб в мешке, разрисованном сотенными евро. Комната 6 на 4 напротив отдела кадров опустела. Володя уходит в пустоту. Замечает меня, подходит: «В психбольницу ложусь. Нашли паранойю. Кто-то ходит за мной. Правда ли это?» Вопрос обращен не только ко мне, но и ко всем сотрудникам, стоящим в очереди на вход. Опять ко мне: «Как закосить? Посоветуй, доктор!» – «Косить, Володя, не надо. Оставайся самим собой. На крайняк, похвали Муссолини и его друга». Володя оживляется: «Муссолини был хороший человек». Он говорит о нем, словно знает лично. Моя очередь входить, и я теряю Володю.

После Крабова Володя – второй человек, которого работа в Кошкином доме научила психически «болеть». Вру! А Элтон, а Чингис с Чингисханом, а инспекторша, укусившая за руку эмведевского психиатра?! «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы!»

А вот Локаткова Василия Васильевича, 1986 года рождения, в отличие от паркурщика Астахова, поймали.

Сбежав из карантийной камеры, он дерзко зашел на коридор, разговаривал с инспектором, принявшим его за работающего в отряде. Заглянул к «друзьям». Попил с ними чаю. На ходу закусывавшим контролерам приятного аппетита желал. Поднялся на крышу. Прошел мимо по обыкновению спавших на вышках постовых (они устают на вторых работах охранниками в гипермаркетах) и соскочил со стены.

Воздух свободы соблазнил выпивкой. Локатков купил пива и прошелся по бульварам. Его задержал патруль около одного из московских вокзалов с бутылкой в руке и ста рублями в кармане.

К задержанию и водворению в Бутырку Локатков отнесся совершенно легковесно. Я его освидетельствовал как психиатр, не найдя у молодого человека ничего, кроме психинфантилизма.

Инфо от фельдшера Людмилы Людочкиной и медсестры II-го психиатрического отделения Аллы Иванцовой: вечером в воскресенье двух душевнобольных убийц Ковалевскую Василису Вадимовну, 1987 г. рождения, и Казачкову Е. Н. (по другой версии – Бякину Викторию Кторовну, 1972 г. рождения) опера водили в 491-ю камеру к смотрящему Кошкиного дома Каримову Сабуху Мустафаевичу, 1984 г. рождения, утех ради. Смотрящий готовился покинуть гостеприимные стены нашего учреждения, получив в институте Сербского индульгенцию в виде диагноза на время совершенных преступлений: «Не сознавал характера своих действий и не мог руководить ими». За поддержание порядка в ПБ в период пребывания, сотрудничество с оперативной службой ему, по его просьбе, решили сделать маленький подарок перед отъездом. Сопровождать до Махачкалы должен медбрат Захарьев.

Возрастная Бякина Виктория Кторовна будто бы сама напросилась. «Но Василиса? – недоумевала Анжела. – Она же – гордая девушка. Поэтесса. Скинхедка, обвиняемая в причастности к убийству тридцати шести таджиков на национальной почве. Считалась лидером преступной группировки, кем-то вроде Софьи Перовской (мои слова, для Анжелы такие имена пролетели в школе мимо)… как она могла согласиться или ее могли принудить делать минет или отдаваться уголовному авторитету?!»

Мы обсуждаем проблему. Пылко спорим. Кто-то предполагает, что инициатива исходила не от смотрящего, а двух молодых оперов, сменивших Гечалаева, отъехавшего на своем джипе бороться с преступностью в 7-м изоляторе. Каримов – ставленник Гечалаева. Гечалаев – осетин, вот и поставил нерусского во главе криминального профсоюза психбольницы.