Список на ликвидацию

Ники наклонил голову, целуя мне волосы.

— Когда возьмете одежду для Карлтон, встретимся в мотеле. Надо снять номера для всех твоих помощников.

Я прислонилась головой к груди Ники.

— Как там Бобби Ли? — спросила я.

Я знала, что именно он перекидывался для работы по следу.

— Отключился на заднем сиденье.

— То есть уже перекинулся обратно, — сказала я.

Ники обнял меня за спину, пытаясь привлечь снова к себе.

— Да.

Я пыталась отстранить его и, повернувшись, уперлась ему в грудь плечом. Он попытался меня развернуть к себе, но я упиралась.

— Он несколько часов будет без сознания.

— От шести до восьми, — ответил Эдуард.

— Нет, Бобби Ли — сильный оборотень. Через четыре часа или меньше очнется.

— Приятно знать.

— С нами тут есть и такие, которые вообще не отключаются после обратного превращения.

С одним из них я как раз сейчас обнималась.

— То есть это очень сильные оборотни?

— Ага.

Я позволила себе обнять Ники за талию, и он попытался взять меня совсем в объятия, но я стояла боком, и хотя мы обнимались и сильное тепло его тела обертывалось вокруг меня, отвлекало все же не так сильно.

— Ты ездишь с очень большими собаками, Анита.

— Я из тех, кто любит больших собак.

Я посмотрела Ники в лицо, он поцеловал меня в лоб — нежно-нежно.

— Анита, чем ты там занята?

— Разговариваю с тобой.

— У тебя голос все слабее и слабее.

Ники еще нежнее поцеловал мне бровь.

— Я же не шепчу, Эдуард.

— Я не сказал, что ты шепчешь. У тебя голос становится все слабее и нежнее. Не думал, что Лисандро или Ники так на тебя действуют.

— Лисандро — нет, — ответила я.

Ники целовал мне веко, губами щекоча ресницы. Я подняла голову — он поцеловал меня в щеку, согревая дыханием кожу.

— Если тебя Ники так отвлекает, то последи за собой, Анита.

— Послежу, — ответил я почти шепотом, потому что губы Ники оказались над моими.

— Увидимся в мотеле, — сказал Эдуард.

— До встречи, — прошептала я и нажала кнопку, так что когда губы Ники нашли мои, разговор уже закончился.

Он меня поцеловал, сперва осторожно, потом рука стала тверже, я обернулась к нему, телом к телу. Мы перестали держаться за руки, и я наконец стала таять в его руках, в его объятии, в его поцелуе. Он целовал меня крепко и настойчиво, губами, языком. Чуть прикусил мне нижнюю губу, я тихо застонала, и он прикусил сильнее, чуть оттягивая к себе.

Пришлось сказать:

— Хватит.

Он выпустил мою губу, отодвинулся, чтобы посмотреть мне в лицо — и засмеялся.

— Про твою помаду забыли!

Я заморгала, потом увидела, что у него губы в красной помаде, и даже на открытых в улыбке зубах ее следы. Покачала головой, улыбаясь, протянула руку к его губам, пытаясь стереть алые следы.

Он тихо и коротко засмеялся:

— У тебя еще хуже.

Он провел пальцем под нижней губой, стирая следы помады, мне не видные.

— Обычно я про нее не забываю, — сказала я, но все еще смеясь.

— Значит, соскучилась по мне.

Вид у него был довольный-довольный.

— Мы его не можем вечно сдерживать! — крикнул Лисандро.

Мы с Ники обернулись к ним. Лисандро и Бернардо стояли перед Олафом, и Бернардо держал Олафа за туловище, не пуская. Олаф не очень старался его пройти, но и руки Бернардо просто напоминали ему, чтобы стоял, где стоит, а Лисандро встал вторым эшелоном обороны — на случай, если Олаф попытается прорваться.

Но пугало выражение лица Олафа. Это была ярость, невероятная ярость.

— Ревнует, — сказал Ники.

— Да, — ответила я.

— И сильнее ревнует ко мне. — Я отодвинулась от него, подумав, не смягчит ли это выражение лица Олафа. Ники протянул руку, коснулся моей руки. — Анита, не давай ему на себя давить. Он будет влиять на твою жизнь только в той степени, в которой ты позволишь.

Я не стала отбирать руку у Ники, потому что он был прав: нельзя, чтобы дурацкая ревность Олафа управляла моей жизнью. Чего я не поняла — это почему он так сильно среагировал на Ники. Может быть, он вышел на новый уровень одержимости мною, и сейчас любое мое взаимодействие с другими мужчинами его приводит в бешенство? Тоже плохо, но если дело именно в Ники, то это «плохо» другого сорта.

Понятия не имела, как убедить Олафа отойти от того, что мне казалось сумасшедшей и незаслуженной ревностью. Он мне не любовник, не бойфренд, даже не друг. У него нет права на такой гнев на лице, нет права быть мною одержимым — но как уговорить семифутового серийного убийцу, что ты не его лапочка-зайчик? Уговорить так, чтобы он не попытался тебя убить, и тебе не пришлось его убивать? Я понятия не имела. 

Глава 33

Бернардо разделил нас. Он взял Олафа, оставив Лисандро везти меня и Ники. Нам удалось рассесться по машинам и поехать в мотель, избежав того, чтобы Олаф потерял остатки самообладания. Но Олаф вдруг впал в полное и ледяное спокойствие. Эта резкая перемена настроения пугала больше, чем все, что он мог бы сделать, потому что не могла быть искренней. Как будто он взял эту бешеную ярость и просто запер в сундук, но она никуда не делась. Никуда не делась и найдет выход, да такой, что лучше себе этого не представлять.

Лисандро сел на водительское место. Я хотела сесть назад к Ники, но Лисандро попросил:

— Анита, садись со мной, впереди.

— Зачем? — спросила я.

— Вы с Ники там сильно отвлеклись. В частности, это так достало нашего здоровенного парня. Хотел вас растащить.

— Заставить перестать целоваться — или кости нам переломать? — спросила я.

— Похоже, Бернардо не знал, каковы его намерения, потому и остановил его.

— Я оценила, что вы с Бернардо нас прикрыли.

— Для меня это работа, а Бернардо Эдуарда боится больше, чем Олафа.

— Все равно спасибо.

— Ты садись вперед, это будет лучшая благодарность.

— Анита может сесть со мной, — сказал Ники.

— Мне не хотелось бы вести машину, пока вы двое там занимаетесь делом.

— Мы не для того садимся назад, чтобы «заниматься делом», Лисандро.

Он посмотрел недоуменным взглядом:

— Так отчего тогда не сесть вперед?

Я открыла рот и закрыла. Какая разница? Ники погладил мне пальцами руку, и совершенно естественно было их обнять ладонью. Сразу стало лучше, спокойнее. А, так вот почему это важно. Могла я пообещать, что мы не будем «заниматься делом» на заднем сиденье? Наверное, могла бы. А могла бы обещать, что мы не будем прикасаться друг к другу? Нет, да и какая разница? Что тут такого плохого? Я покачала головой:

— Сяду вперед.

Ники сжал мне руку:

— Начальник ты, а не он.

— Да, но я не могу пообещать, что мы начнем гладить друг друга и не зарвемся, Ники. Здесь он прав.

Я посмотрела ему в лицо, и увидела только желание, почти голод. С тех пор как Ники приехал в Сент-Луис, мы никогда не расставались так надолго. Я подумала: а уезжала ли я так надолго из дому с тех пор, как начался мой роман с Жан-Клодом? Я стояла и держала Ники за руку, и рука ощущалась как якорь во всей этой буре. Будь это Жан-Клод или Мика, насколько сильнее была бы тяга? Может, у меня не просто тоска по дому? Может быть, не только из-за неутоленного ardeur'a так сильно меня ранил корень дерева, что для лечения понадобился секс? Может, дело в том, что я не дома с Жан-Клодом и другими моими мужчинами, и потому так плохо заживала рана?