Список Семи

— Разумеется, Джек, — сказал Дойл.

Встав из-за столика, Спаркс направился к дверям вагона. Дойл не успел ничего сказать и сидел в оцепенении, глядя перед собой. Через некоторое время он, слегка пошатываясь, направился к купе в конце вагона. Раздвинув занавески, Дойл увидел спящую Эйлин. Она дышала ровно и спокойно. Стараясь не шуметь, Дойл забрался на верхнюю полку и уснул, едва коснувшись головой подушки.

* * *

Открыв глаза, Дойл долгое время не мог сообразить, где он и что с ним. Поезд стоял, в окно пробивался яркий дневной свет. Дойл посмотрел на часы: половина третьего дня. Он выглянул в окно — похоже, это был тот же самый грузовой двор в Баттерси, где они уже были однажды. Дойл спустился вниз и увидел, что полка, на которой спала Эйлин, пуста. В вагоне никого не было…

Спрыгнув на землю, Дойл растерялся: паровоз исчез, а вагон стоял на запасном пути. Он кинулся к дежурному по станции, однако тот не мог сказать ничего вразумительного.

— Вы видели паровоз, который притащил этот вагон? — размахивая руками, спросил Дойл. — Куда он подевался?

— Уехал рано утром, — ответил дежурный.

— Там была леди…

— Извиняюсь, сэр, но никакой леди я не видал.

— Вы не могли ее не заметить.

— Может, кто и видал, сэр, только не я.

— Так у кого же мне узнать?

Дежурный указал Дойлу на рабочих по станции, видевших, как прибыл паровоз. Они дружно утверждали, что из вагона никто не выходил и никакой леди они не приметили.

Должно быть, так оно и было, потому что не заметить Эйлин они просто не могли.

Дойл хотел было оставить дежурному визитную карточку, но вспомнил, что его вещи остались в Рэвенскаре. К своему удивлению, он обнаружил в кармане пачку пятифунтовых банкнот и серебряный амулет Спаркса. Вероятно, Джек подсунул их, когда Дойл спал. Пересчитав деньги, Дойл понял, что у него в руках сумма, превышающая его годовой доход.

Дойл вернулся в вагон и перерыл все в поисках письма или записки, но ничего не нашел. Надев пальто, он вышел из вагона и направился прочь со станции.

Небо сплошь затянуло облаками, погода была безветренной и не очень холодной. Проголодавшись, Дойл зашел в ближайший паб и заказал пирог с мясом, вспомнив при этом Барри. Потом попросил сигару и, расплатившись, направился в сторону Темзы, к Ламбетскому мосту.

Он остановился посередине моста и, глядя на темно-серые воды реки, пытался обдумать, как жить дальше.

Возобновить врачебную деятельность? Он сомневался, что его пациенты захотят у него лечиться. Для начала не мешает подыскать жилье и приобрести кое-какие вещи. Нет. Сейчас он заниматься этим не будет. Обратиться в полицию? Об этом нечего и думать.

Так ничего и не решив, Дойл двинулся дальше мимо Парламента к набережной Виктории, пока не добрался до шпиля Клеопатры. Сколько времени минуло с того дня, когда они стояли здесь с Джеком и тот рассказывал о своем брате? Неужели меньше двух недель? Дойлу казалось, что прошла целая вечность.

Он свернул с набережной и пошел в сторону Стрэнда. Купил кожаный чемодан, пару ботинок, рубашки, брюки, белье, а также бритвенный прибор. Затем у довольно известного портного заказал себе костюм. Заказ будет готов через день или два, если джентльмен согласен, — сказали ему. Дойл не возражал, ибо спешить ему было некуда.

Сложив покупки в чемодан, он отправился в гостиницу «Мелвин» и снял номер на втором этаже, заплатив за пять дней вперед. В регистрационной книге он записался как Мило Смайли, эсквайр. Клерк за стойкой был ему незнаком и никакого интереса к нему не проявил.

Приняв душ, Дойл вернулся в номер и переоделся. Полиция, вероятно, разыскивала его, однако Дойла это совсем не волновало. Вечером он вышел прогуляться, купил в книжной лавке две книги: «Приключения Гекльберри Финна» и перевод «Бхагавадгиты». Потом поужинал в ресторане и вернулся в гостиницу. Он читал Марка Твена, пока не заснул.

На следующий день Дойл отправился на улицу Монтегю. Квартира Спаркса была закрыта, никаких признаков, что кто-то живет там, не было. Наводить справки у соседей представлялось бессмысленным.

На обратном пути он купил шляпу и зонтик и забрал готовый костюм.

Дойл примерял костюм, разглядывая себя в зеркале. В этот момент в номер постучали. Джентльмена внизу ожидает экипаж, сообщил мальчик-посыльный. Дойл ответил, что через минуту спустится.

Надев шляпу, пальто и прихватив зонтик, Дойл спустился. Кебмен был ему незнаком, но в экипаже его ждал не кто иной, как инспектор Клод Лебу.

— Здравствуйте, Клод.

— Здравствуйте, Артур, — вежливо поздоровался Лебу.

Дойл сел напротив инспектора. Лебу дал знак кебмену, и экипаж покатил по улице.

Лебу посматривал в окно, избегая встречаться с Дойлом взглядом. Казалось, он недоволен собой, а вовсе не Дойлом.

— У вас все в порядке, Клод? — спросил Дойл.

— Лучше не бывает, — ответил Лебу.

Они ехали минут двадцать, Лебу дважды смотрел на часы, заметно нервничая. Дойл услышал, как открываются ворота; въехав во двор, экипаж остановился. Лебу вышел первым и провел Дойла к дверям, где их приветствовал внушительного вида немолодой джентльмен, очевидно облаченный какими-то важными полномочиями. Его лицо показалось Дойлу знакомым, но вспомнить, где он видел это лицо, Дойл не мог. Джентльмен поблагодарил Лебу и, распрощавшись с ним, пригласил Дойла следовать за собой.

Они миновали слабо освещенную прихожую, прошли по узкому коридору, обшитому деревянными панелями, и оказались в небольшой, но очень уютной гостиной. Мебель в гостиной была дорогой, но неброской. Указав на диванчик, джентльмен предложил Дойлу сесть.

— Подождите, пожалуйста, здесь, — сказал он. Это были первые слова, которые он произнес с момента встречи.

Дойл кивнул, снял пальто и шляпу и сел. Джентльмен вышел из комнаты, и Дойл остался один.

Он услышал звук ее мягких, неторопливых шагов в коридоре, а затем и ее властный голос, который спрашивал что-то у человека, сопровождавшего Дойла в гостиную.

Дверь распахнулась, и Дойл вскочил с диванчика, приветствуя ее стоя. Он не мог поверить, что видит ее так близко. Она была ниже, чем он представлял себе, не выше пяти футов.

Держалась она столь величественно и прямо, что казалась выше ростом. Ее лицо — простое и строгое — было с детства знакомо ему так же хорошо, как и лицо матери; но в нем не было той непреклонности и суровости, которыми отличались ее портреты. Скромное черное платье с белоснежным воротничком, белая шаль, наброшенная на плечи, — этот образ был дорог любому английскому мальчишке. Увидев Дойла, она улыбнулась ослепительной улыбкой, чем привела его в полное замешательство.