Сплетающий души
Шрифт:
К вершине я уже скорее полз, чем шел или карабкался. Это занятие требовало всех моих конечностей и сосредоточения. Кроме того, жара стала просто убийственной. Только брызги водопада и потоки воздуха, приводимого в движение мощной струей воды, не давали мне растечься жижицей.
В конце концов крутая трещина в скале привела меня на утес. Я малость отдохнул на гладком каменном склоне, который одновременно служил и выступом, и берегом реки, переливавшейся через его край. Подо мной лежал головокружительный обрыв и цветное пятно сада. Я не видел ни крыши, ни неба — что бы ни существовало над этим странным пейзажем. Огромные волны пара висели
«Уже недалеко».
То, что я искал, было поблизости. Мои кости твердили мне об этом. Мои чувства и инстинкты настаивали. После короткой передышки я еще раз промокнул влажное лицо краем рубашки и начал карабкаться вверх от края утеса, чтобы увидеть, что же лежит за каменистой кручей. Когда я достиг вершины, сердце замерло у меня в груди.
Скала резко обрывалась вниз, переходя в мерцающую равнину — в берег огненного океана, моря солнечного света, колеблющейся золотой глади, которая простиралась далеко, насколько мне хватало глаз. Из этого простора ввысь поднимались столбы переливающегося сияния, золотого, бело-голубого, красно-оранжевого, нарастающие и рассыпающиеся, словно водяные смерчи и гейзеры, которые иногда встречают моряки в человеческом мире. Сверкающая дымка грозила ослепить меня; жар едва не опалял кожу до пузырей. Если я надолго задержусь здесь, у меня не останется сил на спуск.
В этом чуде, как и в лунной двери, как в саду или отодвигающемся Крае, не было чар, только само естество Пределья. И созерцание его оставляло у меня внутри теплое удовлетворение, словно добрая пища или хорошее вино.
Мне не хотелось касаться вещества, наполнявшего море. Даже стоять так близко к обжигающей воде — или огню, или чему бы то ни было — слишком изматывало. Но и отступить я не мог. Потому что огромный полумесяц берега, изогнувшийся вдоль реки там, где она вытекала из моря и тянулась через равнину, чтобы по дороге остыть и низвергнуться с края утеса, покрывал не песок, а золотистая галька размером с кулак, выброшенная морем и рекой.
Эти камни были ключом к жизни Пределья. Море и камни загорались и угасали в том же ритме, что и солнца, согревающие более привычные нам миры. Я не мог объяснить этого, так же как и отвратительную погоду Пределья, его зеленые звезды или отодвигающийся Край. Я просто знал. Если подождать до вечера, когда камни потускнеют, их можно будет собрать и перенести в руках, в мешке или на тележке. Если положить их в песчаную ямку в башне, они станут целебным светом греть и питать маленький садик.
Свет, еда, мир… Я мог этого добиться.
Распределить камни и растения, растущие в саду, стало моей важнейшей заботой. Если мне удастся закончить задуманное, у каждого одинока будут солнечные камни, чтобы выращивать небольшой садик в собственном оплоте. Имена по-прежнему оставались чем-то особенным, что одиноки могли получить только от меня. Я пользовался ими, чтобы отличать тех, кто изменял жизнь к лучшему и подчинялся моим законам. Но хотя из этого мы сделали пышную церемонию — по предложению Роксаны, — камни и растения получал каждый.
Первая партия солнечных камней отправилась в скопление Расселины. Я понес их туда сам, мечтая рассказать согбенному философу о тех новых вещах, которые я увидел. Столь многое случилось с тех пор, как я сидел в его оплоте. Прошли недели. Пока мы
шли сквозь дождь и мглу, я досадовал на то, как грубая колесная повозка Аверо замедляет движение. Когда мы дошли до расселины, я оставил остальных позади и поспешил в мрачное скопление башен. Изможденная и сухорукая молодая женщина вышла вперед, чтобы поприветствовать нас. Мое возбуждение угасло.— Ваш предводитель, — начал я, не замечая холодного дождя, хлещущего по голове, — высокий одинок с кривым плечом… который поет…
— К нашей великой скорби, добрый путник, наш предводитель лишился пределов, — ответила женщина. — Шесть пробуждений тому назад.
— Это был зверь… или он утонул?.. — Но я уже знал ответ.
— Он очень ослаб в недавние холода, — пояснила женщина; ее глаза блестели в свете факелов. — Но счастлив он был, уча нас терпению. Он рассказал нам, как он, скромный одинок, ужинал вместе с королем Пределья, тайно путешествующим по своему королевству. Разве это не чудо? Мы дорожим этой памятью, и она согревает нас сильнее, чем огонь.
Чудо? Я не мог ответить этой женщине. Я не мог поднять на нее глаз. Вся радость моего открытия… мой план… потускнели и рассыпались прахом. Почему я за все эти недели и не подумал послать сюда помощь? Самовлюбленный, тупой дурак. Ведь Паоло предупреждал меня. Слишком заигрался в короля. В бога.
Женщина стояла и ждала, пока я снова найду в этом мире смысл.
— Печаль… скорбь… великая скорбь постигла меня при этом известии, — ответил я ей. — Я так надеялся дать ему… Что ж, мы принесли кое-что, чтобы помочь вам. Мои спутники покажут вам.
Женщина подозвала остальных обитателей расселины, которые робко ожидали ее возле своих оплотов под холодным дождем. Вроун открыл корзину и достал оттуда солнечные камни, объясняя одинокам, как их использовать, чтобы согреть башни и выращивать корни таппы и другие растения, которые Занор вытаскивал из тележки. Я стоял под дождем, размышляя о гордыне, легкомыслии и о том, как мало толку с печали или стыда, когда уже ничего больше нельзя изменить.
Когда объяснения были закончены, я попросил одиноков задержаться еще на миг, прежде чем вернуться в свои оплоты.
— Хоть я не искал и не желал этого места и хоть не дано мне ни опыта, ни мудрости, но так уж вышло, что я — ваш король. Вашему предводителю, — я кивком указал на женщину, — я даю имя Ванайя, которое значит «мудрый последователь», поскольку я вижу, что она следует по стопам вашего великого вождя, а ее собственная добрая душа учится его мудрости и милосердию. Тому же, кто ушел, я дарую имя Даэрли, которое на языке моего народа означает «провидец». Пусть же это имя отныне почитается во всем Пределье, и пусть его жизнь служит всем нам примером и напоминанием.
Напоминанием мне.
Все надежды на то, что мое присутствие в Пределье остановит огненные бури, быстро рухнули. Чем бы ни была вызвана предыдущая передышка, она закончилась. Примерно с того времени, как я нашел солнечные камни, бури начали обрушиваться с такой злобой и постоянством, каких прежде не знали одиноки. Каждые два-три дня мир рассыпался вдребезги от вспышек ослепительной белизны, и я уходил в оплот, выстроенный внутри себя, чтобы снова собрать его воедино. Паоло говорил, что бури прекращались вскоре после того, как я приступал к делу, хотя мне они казались бесконечными. Когда огни догорали, я соскальзывал в забытье и терял ощущение времени.