Спор богинь
Шрифт:
Вулкан не шутил, высказывая свои аргументы, и жизнь должна как-то продолжаться, хотя Астаре и казалось, что она искалечена и смята безжалостной рукой судьбы. Но этого все равно бы не смог понять никто, кроме самого Вулкана.
Вероятно, он и сам сознавал, что, отправляя Acтару домой и не отвечая на ее любовь, он нанес смертельный удар, но не ее телу, а ее душе. Ведь лишь Вулкан мог знать, что их любовь была не только любовью тел, но и душ, и без него все, что он в ней пробудил, умрет, а она останется жить – призраком самой себя.
– Как он мог нанести мне такой удар? – вновь и вновь спрашивала она себя.
И тогда ее образование, ее выучка и самоконтроль,
Впрочем, солнце уже поднялось над лесом, и было ясно, что впереди их ждет жаркий день; поэтому Астара решила не переодеваться и осталась в своем прежнем, легком белом платье. Она намеренно выбрала утром именно его – оно было похоже на платье, в котором она позировала Вулкану как Персефона. Астаре казалось, что оно должно напомнить ему, как он называл ее Афродитой, маленькой богиней.
Ее платье было совершенно белым, а по краю капора шла полоска из маленьких розовых цветочков, и розовые ленты завязывались под подбородком. Одним словом, спускаясь по лестнице в холл, где ждал ее Уильям, Астара выглядела очень мило. Хотя более проницательный человек, чем виконт, мог бы заметить бледность ее лица и остекленевший взор, свидетельствующие о том, что она недавно перенесла шок.
Их уже ждал фаэтон. Необыкновенно красивая четверка гнедых, принадлежавшая Уильяму, готова была сорваться с места, и грумы с трудом сдерживали горячих коней.
Лайонел помог Астаре взобраться в фаэтон.
– Будьте осторожны, – предостерег он. – Такие хрупкие повозки бывают опасными на узких проселочных дорогах.
– Ты пытаешься бросить тень на мое умение править лошадьми? – презрительно усмехнулся Уильям.
– Я больше опасаюсь за Астару, ведь она не такая опытная, как ты, – ответил Лайонел.
Уильям не удостоил его ответом, и Лайонел продолжал:
– Что бы ты ни говорил о своих гнедых, мне лично показалось, что они слишком упрямы, чтобы ими могла править женская рука.
– Я полагаю, что ты можешь доверять моему опыту, – высокомерно заявил Уильям. – К тому же. дядя Родерик рассказывал, что Астара превосходно управляется с вожжами!
Лайонел дотронулся до руки Астары.
– Я готов поверить, что вы превосходны во всем, – сказал он. – Но в то же время я с нетерпением стану ожидать вашего возвращения.
Уильям издал звук, который, вероятно, означал выражение недовольства или раздражения, а потом дал знак грумам, чтобы те отпустили лошадей.
Он щелкнул кнутом, и Лайонел был вынужден отступить назад, однако он стоял и смотрел вслед Астаре и Уильяму, пока те не скрылись между могучих дубов парка.
Потом он вздохнул и побрел в конюшню.
Астара обнаружила, что не способна ощущать ничего, кроме ноющей пустоты в груди.
Ей следовало бы радоваться, что она сидит рядом с великолепным возницей и их мчит четверка "прекрасных лошадей.
Она неплохо разбиралась в лошадях и понимала, что гнедые, превосходно подобранные, с белыми отметинами во лбу, составляли такую редкостную четверку, какая попадается только раз в жизни. А фаэтон Уильяма был более легким и пружинистым и явно превосходил по элегантности все, что она видела в Париже.
Великолепие выезда, который можно было лицезреть только в Англии, завершал чуть сдвинувший набок цилиндр красавец-возница.
Несмотря на предостережения Лайонела, они резво
мчались по обрамленным кустарником дорогам, где, как Астара заметила, еще когда ехала с сэром Родериком из Лондона, росли примулы, фиалки и другие весенние цветы, которых она не видела уже много лет. А по берегам ручьев золотились калужницы, и 1 воздух был наполнен их благоуханием.Однако в сердце Астары царил жестокий зимний холод, и она не в силах была радоваться чуду весны, потому что оно напоминало ей о картине Вулкана – о его Персефоне.
«Как ты мог причинить мне такую боль? Как ты мог заставить меня страдать столь сильно?» – кричала она в душе и думала: неужели он не почувствовал, какой нанес ей удар. Нет, конечно же, он должен понимать, как сильно и жестоко ее обидел!
Поглощенный дорогой, Уильям не разговаривал, и Астара, погрузившись в свои невеселые мысли, уже позабыла о лошадях, о проносившихся мимо полях, обо всем на свете, кроме Вулкана. Она все еще ощущала жар его объятий, у нее даже слегка болели губы от его неистовых поцелуев, и что-то дикое и примитивное, таившееся в ее теле, отзывалось на его страсть. Инстинктивно, с первых мгновений, как только она увидела Вулкана, ей стало ясно, что это тот самый мужчина, который грезился ей в девичьих мечтах. Он был второй половинкой ее души; мужчиной, бывшим ее любовником в прежних реинкарнациях, кого она всегда искала и, в конце концов, опять нашла. И она была исполнена уверенности, что он чувствует то же самое, пусть даже не хочет себе в этом признаться. С первого же момента, как только они посмотрели друг другу в глаза, между ними протянулись незримые нити, а когда он поцеловал ее, она поняла, что он разбудил ее душу и одновременно поработил ее.
Как он мог отвергнуть все это? – негодовала она.
И ради чего? Чтобы исследовать новые уголки мира, проникать в такие места, куда не отваживаются другие, открывать забытые цивилизации? Разве может это быть важнее, чем любовь? Ответ напрашивался сам собой-да, для Вулкана может.
Ей казалось, будто он сбросил ее с небес, куда ее вознесла любовь к нему, в глубочайший и чернейший ад, который оказался гораздо хуже подземного царства Аида, куда каждую осень удалялась Персефона. Она теряла не только его, но и любовь, и всякую надежду на счастье. Пусть Астара и была еще совсем юной, чувствовала она очень глубоко. Вероятно, как верили ее отец с матерью, у нее была «старая душа», инстинктивно хранившая в себе знания и чувства, накопленные во время прежних существований.
И теперь она знала, что отныне ее жизнь в этом, теперешнем теле обречена быть неполной, лишенной глубины. Она будет по-прежнему дышать и жить, потом начнет постепенно стареть, но все, что составляет в ее жизни смысл, перестало для нее существовать с той самой минуты, когда от нее отказался Вулкан.
Внезапно она вернулась к действительности и услышала голос Уильяма. Он говорил ей:
– Я подумал, что вам понравятся здешние виды. Поэтому и привез вас сюда.
Астара огляделась вокруг.
Он был прав. Окрестности поражали своей красотой. Густые перелески чередовались с полями. В садах начинали цвести фруктовые деревья.
– Сколько времени? – спросила она. – Мы не должны заставлять ждать дядю Родерика.
– Если он нас и ждет, то, думаю, напрасно это делает, -усмехнулся Уильям.
– Почему? Что вы хотите этим сказать? Вы же знаете, что он не любит ждать. И с удовольствием ездит с нами верхом на прогулки.
– В это утро ему придется удовольствоваться обществом Лайонела, – ответил Уильям и скаламбурил: – Мы с вами прогуляем прогулку с дядей.