Спорим, тебе понравится?

— Ну ты не переживай. Я полностью отвечаю тебе взаимностью, — продолжал отыгрывать бессмертную арию на моих нервах Басов и маскировать всю горечь бытия приторным подсластителем.

— В каких мечтах ты витаешь, человече? — заставила и я себя непринуждённо рассмеяться, хотя изо всех сил пыталась найти внутри себя опровержения его словам.

Ничего подобного. Никакого западания. У меня нет на всё это ни душевных сил, ни элементарного желания. С жизненным кавардаком бы хоть как-то разобраться.

А между тем, пока я занималась самоедством и самокопанием, автомобиль Басова притормозил, а сам он решительно покинул салон, кинув мне лишь короткое и необъяснимое:

— Жди, и я вернусь.

Ну супер...

А я?

А я сидела и тряслась как Каштанка, пока парень размашистым шагом шёл к огромному торговому центру, возле которого мы и запарковались, а затем скрылся за вращающимися дверьми. Но уже спустя минут пятнадцать появился вновь. И не один, а с брендированным пакетом. Затем снова уселся на своё незаконное водительское кресло и протянул мне то, что, видимо, только, что купил.

— Что это?

— Это тебе.

— А мне не надо, — переложила подарок на его колени.

— А я сказал, что надо. Возражения? — тут же вернулся мне пакет обратно.

— Да полно! — завелась я с пол-оборота, но вмиг стихла, когда услышала предостережение, сказанное с поистине дьявольской улыбкой на скуластом лице Басова.

— Произнесёшь хоть одно, и я тебя поцелую, Истома.

— Что? — задохнулась я.

— Взасос.

— ..., - только хлопаю глазами и смотрю на него как баран на новые ворота, а он, видимо, считает, что мне требуются дополнительные пояснения, и продолжает швырять меня в эмоциональный шторм.

— С языком и так, что у тебя туфли с ног послетают и уши в трубочку свернутся. Поняла?

— Какие жуткие перспективы...

— Ты хотела сказать «жаркие»? — улыбается и демонстративно начинает поигрывать серьгой в своём языке.

А мне каждое его движение всё равно, что пинок с ноги в живот. И удары эти растекаются жгучим перцем по венам.

Ой... мама...

Кажется, с мясом отрываю от него взгляд и всё-таки решаюсь заглянуть в пакет. А там уж достаю из него совершенно новую и невероятно стильную ветровку. Такую, о которой могла бы мечтать любая девчонка на моём месте. Она скроена по типу бомбера, нежно-розового цвета с чёрными, голографическими вставками и шевроном с указанием популярного модного бренда - «А/Х».

— Ты с ума сошёл? — шепчу я и качаю головой.

— Сошёл, Истома, — и я чувствую, как ладонь Басова ложится мне на затылок, а затем настойчиво разворачивает к себе, пока между нашими лицами не остаются жалкие сантиметры, искрящиеся от такой же грозы, что бушует за окном.

— Я не могу ее принять, Ярослав, — прикрываю глаза и сглатываю, так как не способна бороться с тем волшебством, что окутывает меня, когда его пальцы начинают нежно проминать мой затылок и чуть зарываться во влажные волосы.

Это. Просто. Отвал башки!

— Почему? — трётся носом о мою щеку.

— Да что я маме-то скажу? — и стон всё-таки позорно, но вырывается из меня.

— Правду. Точнее — полуправду. Девочки нечаянно испортили твою ветровку, а потом взамен купили новую. Вот и всё.

— Я не умею врать, Ярослав.

— Пора учиться, — улыбнулся он, словно Чеширский Кот, и я внезапно от этой фразы словила болезненный спазм за рёбрами.

— Блин..., — облизнула в абсолютном раздрае и нерешительности губы.

— Делай, как я говорю и всё будет нормально. Верь мне. И больше никому.

А затем неожиданно отстранился и снова тронулся, кидая лишь отрывистый вопрос:

— Адрес?

Называю. А уже через четверть часа автомобиль тормозит в тени ракит, на углу моего дома.

А затем и Ярослав тянется ко мне с вполне себе очевидным намерением поцеловать меня. Его глаза буквально жрут мои губы, а руки нещадно тянут к себе.

Сердце стопорится в сахарном спазме.

— Что ты делаешь? — пытаюсь всеми силами отбиться я.

— Как что? — недоумённо хмурится Басов и вопросительно смотрит на меня. — Прощаюсь со своей девушкой.

— А я...

— Что? — прессует меня взглядом.

— А я не она.

— Не понял? — его мощная фигура будто бы вспыхивает недовольством.

— Да что уж тут непонятного? — складываю подаренную ветровку опять в пакет, но почти тут же торможу.

— Одела на себя! Живо! — форменно рявкает, и я с перепугу делаю так, как он велит, а затем затравленно смотрю на парня, который нервно стискивает кожаную оплётку руля и чертыхается.

— Я всё никак не пойму, Истома, тебе в кайф, что ли, в аутах ходить? Так нравится, что тебя шпыняют, травят, издеваются и опускают ниже плинтуса? Отвечай!

— Нет, но...

— Тогда какого х... художника? Кого ты пытаешься обмануть? Я же всё вижу. Ты же как чистый лист, чёрт тебя дери!

Минута зависает между нами и разбивается, а из моего рта вылетает честный ответ. Честнее просто некуда.

— Даже если я на тебе когда-нибудь зависну, Ярослав, то мы и тогда не сможем быть вместе. Мне нельзя дружить с мальчиками. Мне нельзя дружить с тобой. Никогда...

Последнее моё слово разливается между нами смертоносным ядовитым облаком. Травит. И окончательно убивает.

— Уходи, — рубит он коротко и отворачивается, а я задыхаюсь, потому что все внутренности объявили мне забастовку.

Сердце не хочет больше биться, лёгкие качать кислород, а мозги осмысливать происходящее.

Но и это ещё не всё!

Я понуро берусь за ручку двери и тяну её на себя, а потом получаю болезненным предупреждением, которое пугает меня в миллионы раз сильнее, чем те, что со змеиным шипением кидалась в меня Максимовская.

— Готовь броню, Истома. Будет больно...

Глава 22 - Двоечка

Вероника

Как это ни удивительно, но мама съела выдуманную Басовым историю про ветровку. Нет, конечно, скуксилась, как от кислющего лимона, и что-то пробурчала, из той оперы, где от меня вечно одни проблемы, а в остальном же просто отмахнулась, потому как точно так же, как и я попала сегодня под дождь.

И, кажется, простудилась.