Спорим, тебе понравится?

И, на этом самом месте, Максимовская театрально выудила из форменного пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его и вслух принялась читать. А я тут же узнала его — это был мой лист. И мои стихи, оброненные некогда мимо урны.

Благодарю, Боже, за слёзы.

Благодарю, Боже, за радость.

Когда приходят в жизни грозы,

Тебе несу я благодарность.

— Слышь, Туша, а ты уже поблагодарила своего дядьку на облаке за вчерашние грозы, м-м? — язвительно спросила Стеф, и почти вся раздевалка подавилась ядовитым смехом.

Ты избавляешь нас от страха —

Боящийся несовершенен.

Ты научаешь доверяться.

Твои уроки все бесценны.

— О, совершённая наша! А чего же ты так рыдала вчера, раз тебя твоё божок от страха избавил? Или нет, обманул, нехороший? Бесценный урок подкинул через нас, но с остальным напортачил, да? — продолжала глумиться Стефания.

О, мой Господь, пошли мне силы,

Чтоб всё пройти, не унывая.

Остаться верной до могилы,

На Твою милость уповая.

— Ну что, помолилась, идиотка? Готова к новому квесту? — словно гиена ржала Реджи. — Только, смотри, не унывай тут у нас, а то боженька ататайку сделает.

— Сектантка! — выкрикнул кто-то.

— Фанатичка!

— Чокнутая!

Они продолжали безобразно склонять меня на все лады, когда я всё-таки не выдержала, подскочила на ноги и кинулась к веселящейся Марте. Выдрала из её цепких пальцев листок со стихотворением, а затем бросилась бежать прочь из раздевалки к тому, кто молчаливо пообещал мне, что будет скрывать мою тайну. А потом взял и всё разболтал забавы ради.

И почти сразу же я наткнулась на того, кто мне был нужен.

Рафаэль Аммо собственной персоной шёл по школьному коридору в сторону мужской раздевалки, с кем-то переписывался в своём навороченном смартфоне и улыбался.

Один.

— Зачем? — задаю я парню вопрос в лоб, преграждая ему путь.

— Что? — поднимает он на меня глаза и недоумённо кривится. А я его рассматриваю и поверить не могу, что такой красивый и, как говорит мама, безупречный молодой человек сподобился на потеху публике вывалить мой секрет.

Ещё и этот крестик в его ухе. А на деле — ничего святого.

— Зачем ты отдал Марте тот листок со стихами, Рафаэль? Что я тебе сделала, что ты так со мной поступил? — голос дрожит, срывается в визгливые нотки отчаяния, но я ещё держусь.

— Какой листок? — поражённо таращится на меня парень, но я не собираюсь покупаться на его артистические навыки.

— У каждого человека есть что-то личное. У каждого! Наверное, и у тебя тоже. Приятно тебе было бы, если и над твоим сокровенным посмеялись одноклассники, скажи?

— Ты про твои стихи толкуешь, что ли? — поджал он свои идеальные губы.

— Да.

— Погоди, — поднял указательный палец вверх и спустил рюкзак с плеч, доставая из него какую-то пухлую кожаную тетрадь. Покопошился в ней, а затем смачно, так как я никогда ещё в жизни своей не слышала, выматерился.

Трехэтажно!

А затем выдал, смотря на меня тяжело исподлобья:

— Мой косяк. Прости меня.

— Как он к ним попал? — указала я на женскую раздевалку.

— Каком кверху, Ника! — на шумном, раздражённом выдохе, рубанул Аммо и снова глухо ругнулся. — Меня подставили – вот тебе моё слово, что я не вру. Веришь?

Но я отмахнулась от этого оправдания, не в силах пока связно мыслить от шквала негативных эмоций, что уже раскручивали смертоносный огненный торнадо в моей душе.

— А зачем ты его хранил вообще?

— Потому что надо! — с какой-то болезненной настойчивостью выдал он.

— Это не ответ, — упрямо сложила я руки на груди.

— А какой ответ тебя устроит, Ника? От правды ты впадёшь в ужас и, скорее всего, ей не поверишь.

— Что ты имеешь в виду? — сделала я шаг назад и боязливо сглотнула.

— То, что я опоздал. А Яр — мой лучший друг, против которого я никогда не пойду. Только это.

Я же в ответ на его слова лишь хлопала ресницами и медленно, но верно, выпадала в нерастворимый осадок. Мимо проходили учащиеся, глядели на нас с понятным любопытством, а мы только стояли и во все глаза таращились друг на друга.

Что этот парень только что сказал? Неужели намекнул, что я ему симпатична? Вот этому красавчику с идеальными чертами лица и фигурой древнегреческого бога?

Уму непостижимо...

— Прости, Ник. Это Марта, так?

— Так?

— Она стерва, знаешь?

— Представь себе, уже в курсе, — выдохнула я и мой подбородок задрожал.

— Я могу помочь, но только действовать нужно кардинально. Иначе всё лишь усугубится.

— Оу, — всплеснула я дрожащими руками, — ты тоже попросишь стать твоей девушкой?

— А почему нет? Настаивать я не могу, но если это будет твой выбор, то...

— Нет, — отвернулась я и быстро смахнула с ресниц солёную влагу.

— Пожалуйста, не плач, Ника, — сделал шаг ближе Аммо, но я тут же отступила и подняла руку, отгораживаясь от его давящей энергетики.

— Ничего, слёзы содержат психотропные вещества и могут помочь успокоиться безвозмездно, в отличие от...

Недоговорила. Не смогла. Крутанулась на месте и кинулась в спортивный зал, где слепо передвигала конечностями и кивала, выполняя все сорок пять минут урока приказы тренера. Затем дождалась, пока раздевался опустеет, и только тогда осмелилась сунуться туда, чтобы забрать рюкзак и наконец-то покинуть стены гимназии.

Но выйдя на крыльцо тут же напоролась взглядом на две высокие, статные фигуры.

Бассов и Аммо. Настоящие друзья.

Они что-то обсуждали между собой, затем громко, заливисто расхохотались, откинув головы. Дали друг другу «пять», сели на свои блестящие мотоциклы и уехали в закат.

А я продолжила стоять на месте и тупо смотреть им вслед...

Глава 18 – Добрыми намерениями...

Вероника

Весь следующий день я на мандраже, опасаясь новой мерзопакостной выходки от Марты. Да и одноклассницы не перестают сыпать соль на раны, смотрят брезгливо, хихикают, надевают на голову пиджак как платок или, что ещё хуже, осеняют себя крёстным знамением при моём появлении.