Спорим, тебе понравится?

— Ты даже не представляешь себе насколько.

Нет, кажется, представляю.

— Ты опять меня провоцируешь на щекотливые для тебя вопросы? — хмурюсь и ещё плотнее кутаюсь в ветровку и неожиданно для себя понимаю, что из тёплого, уютного мирка я, словно мифическая попаданка, перенеслась в зазеркалье.

И снова холодно. Мокро. И жутко пахнет керосином.

— Истома, — тяжело вздыхает Басов и закатывает глаза с горловым звуком, означающем только одно — его порядком подзаели мои параноидальные настроения.

— Ладно, — уступчиво капитулирую я, но он лишь поднимает ладонь, призывая меня к молчанию, и продолжает рулить по непривычно пустынным улицам нашего города.

Похолодало. И снова накрапывает надоедливый дождь.

— Нет, не ладно. И у меня к тебе есть один конкретный вопрос — кто тот мудак, который внушил тебе такую неуверенность в себе? — фыркает и недовольно кривится.

— Никто, — бурчу я и стыдливо отвожу взгляд, но в голове уже на репите крутятся все уничижительные реплики от дорогой сердцу родительницы.

— Не ври мне, Истома. В жизни каждой красивой девочки существует только два триггера, которые могут расшатать психику и насадить поле грёбаных комплексов, — последние слова фактически зло рубит.

— Ты — мой первый парень.

— Я. Да! И единственный, — поднял Басов указательный палец кверху, улыбнулся плотоядно и зафиналил мне прямо в лоб, — значит, это твои предки расстарались.

— Что? — задыхаюсь я, застигнутая врасплох тем, что Ярослав так легко пришёл к совершенно правильным выводам.

— Кто это был, м-м? Папаша?

— Он умер.

— Оу. Прости. Значит, мамаша?

— Давай сменим тему, ладно? — начинаю ёрзать я на сидении.

— Ладно. Но я прав, и ты знаешь это. У тебя мама-цербер с капитальным сдвигом по кумполу и течью во фляге, которая внушила тебе, что парни не могут тобой восхищаться просто потому, что ты — это ты.

— Ничего такого, — вяло возразила я, но мы оба понимали, что он с точностью снайпера попал в самое яблочко.

— Ага, ага, — закивал Басов активно, — рассказывай мне, а сама запоминай — твоя мать — дура! Кстати, кто она?

— Я не хочу об этом говорить, — отмахиваюсь.

— Мне видится какая-то грымза в роговых очках и с гулькой на голове. Наверное, она бухгалтерша?

— Мимо, — бурчу я, заламывая руки и не зная, как остановить поток его сознания.

— Вахтёрша?

— Яр, — вздыхаю беспомощно.

— Парикмахерша?

— Алё! Мне не нравится этот разговор.

— Мне тоже! Но я хочу знать, кто это женщина, которая обвешала мою любимую девушку таким количеством комплексов, что она стала похожа на дурно украшенную новогоднюю ёлку? — его голос натурально пропитан яростью.

И мой тоже.

— Это моя мама! Ясно тебе! Перестань говорить о ней такие ужасные вещи, — взрываюсь я праведным гневом и дёргаю ручку открывания двери на себя, при очередной остановке на светофоре.

— Ладно, осади, Истома. Ладно! Я её уже почти безгранично люблю за то, что она тебя верно хранила для меня одного, — и парень неожиданно улыбнулся и подмигнул мне так, что стал почти точь-в-точь похож на Люцифера во плоти.

— Замолчи, — покачала я головой.

— Не, не, малая. Всё, теперь ты моя. Я один буду портить.

— Ужас какой, — закрыла я уши.

— И тебе понравится...

— Ну точно.

— Спорим?

Неожиданно машина притормозила и резко свернула с проспекта к большой неоновой вывеске, а я охнула, не ожидая такого крутого виража.

— Приехали.

— А куда?

— Переодеваться. А то заболеешь ещё у меня.

У меня...

Ми-ми-ми. Сю-сю-сю. Но как же приятно, а-а-а!

И уже через полчаса мы оба вышли из магазина облачённые в практически одинаковые спортивные костюмы из мягкого футера с теплым начёсом изнутри. У Басова — нежная мята. У меня — яркая бегония.

На ногах кроссовки в тон.

А затем Ярослав уже стоя на крыльце после шопинга обнял меня за талию и прижал к себе крепко-крепко. Поднял свой навороченный гаджет над нами и сделал фото, смачно целуя меня в щеку, пока я жмурилась от мимолётного лучика солнца, выглянувшего из-за грозового облака.

Всего мгновение и наш снимок улетел в самую популярную в мире социальную сеть с подписью:

«Моя».

— Ты с ума сошёл?

— Чтобы все знали, что ты теперь принадлежишь мне, Истома. Теперь ты недосягаемая и неприкосновенная. Для всех! Выдыхай, — его горячая ладонь скользнула под мягкую ткань худи и обожгла подушечками пальцев поясницу.

Потянула на себя ближе, пока мы оба с томным вздохом не соприкоснулись.

— А если моя мама узнает? — пискнула я, но Басов только одними губами проговорил мне что-то типа «насрать» и молча повёл меня к своей хищной фурии, а там уж врубил на всю катушку давно избитый годами трек, улыбаясь мне от уха до уха.

Забирай меня скорей,

Увози за сто морей,

И целуй меня везде

Я ведь взрослая уже...

— Яр?

— Так, оделись, теперь пора и пёрышки почистить.

— Что?

— И подстричь красиво, чтобы комар носа не подточил, а затем праздновать. И да, я не шутил, сегодня мой день рождения, а ты — главный и самый долгожданный подарок.

— Но...

— Всё, взрываем, малая.

— Скорпионище, — покачала я головой и всё-таки капитулировала его желаниям.

Вероника

— Я могу быть кем угодно, Истома. Главное, чтобы твой.

— Сколько патетики, — буркнула я и отвернулась, смущённо прикладывая ладошки к пылающим от смущения и счастья щекам, ощущая, как в животе, дикими птицами бьются обезумевшие бабочки.

— Если надо, то я вылью тонны горячей ванили, лишь бы тебя растопить и заставить снова в себя поверить.

— Я верю поступкам, Ярослав. Не словам. В моей жизни были и есть люди, которые тысячи раз говорили мне о любви, но на деле показывали совершенно иное.

— Я знаю, как это бывает.

— Неужели? — хмыкнула я, обводя глазами роскошный кожаный салон автомобиля, цепляя взглядом дорогой телефон, а ещё стильные часы и фенечки на его крепких запястьях.

— Я сирота, Истома.