Спринт до начала гимна

– Сначала, - перебил его Хулихен, - выясни, захочет ли он теперь, когда все узнал, сделать ставку.

Взгляды, скрестившиеся на мне, вопрошали: неужели все сказанное брошено на ветер?

– Захочу, - ответил я.

Присутствующие единодушно признали меня лучшим представителем рода человеческого.

– Надо со всеми вас познакомить, - сказал Тималти.
– Фогарти, главный судья на выходе. Нолан и Кланнери, судьи в проходе между креслами. Кланси засекает время. И болельщики - О'Нил, Бэньон и ребята Келли, вон сколько их! Пошли!

Словно щетки огромной улицеуборочной машины, одной из этих уродин, захватили и потащили меня. Чуть не на плечах восторженных людей я поплыл вниз по улице, туда, куда созвездиями мерцающих огоньков нас зазывал кинотеатр. Тималти шагал, размахивая руками, где-то сбоку и, надрываясь, знакомил меня с основными правилами.

– Многое, конечно, зависит от кинотеатра!

– Конечно!
– соглашался я.

– Есть кинотеатры щедрые, с широкой натурой, проходы и двери в них широкие, а туалеты, те даже еще просторней, еще шире; в некоторых столько кафеля, что от одного эха не знаешь куда деваться. А есть кинотеатры-скупердяи, мышеловки, там даже в главном проходе не вздохнешь, сиденья бьют тебя по коленям, а через наружную дверь, когда спешишь после сеанса в кафе-кондитерскую напротив, где мужской туалет, протиснуться можно только боком. Каждый кинотеатр оценивается со всех сторон, оцениваются условия в нем до, во время и после спринта, и все учитывается. Принимается во внимание также, кто зрители: мужчины и женщины вперемежку, одни мужчины, одни женщины, или - это самое худшее - одна детвора (на дневных сеансах). С детьми, конечно, испытываешь искушение хватать их в охапку, как сено, и откидывать в стороны, так что мы это бросили и теперь ходим в основном на вечерние сюда, в "Графтон"!

Наконец-то мы остановились. Мерцающие разноцветные огоньки отражались у нас в глазах и окрашивали наши лица.

– Идеальный кинотеатр, - сказал Фогарти.

– Почему?
– спросил я.

– Проходы, - объяснил Кланнерй, - не слишком широкие, но и не слишком узкие, выходы размещены удачно, дверные петли смазаны, среди публики много наших болельщиков, а те, кто не болеет, все равно посторонятся, когда по проходу как ветер мчится спринтер.

Меня озарило:

– Вы... специально создаете препятствия?

– Ну да! Иногда меняем выходы, когда к старым уже примерились. Или наденем зимнее пальто на одного, а летнее на другого. Или посадим одного в шестом ряду, а другого - в третьем. А уж если спринтер стал быстроногим до неприличия, мы нагружаем его самым тяжелым грузом, какой у нас есть...

– Алкоголем?

– Ну конечно! Например, Дун у нас быстроногий как серна, так что его надо нагрузить вдвойне. Нолан!

И Тималти протянул фляжку:

– На, беги к Дуну, пусть глотнет пару раз как следует!

Нолан побежал.

– Этот и так уже обошел за вечер все "Четыре провинции", - кивнул Тималти на Хулихена, - с него хватит. Теперь они с Дуном на равных.

– Отправляйся, Хулихен, - сказал Фогарти, - ни пуха тебе, ни пера. Через пять минут ты стрелой вылетишь на улицу, станешь победителем! Первым!

– Давайте сверим часы, - предложил Кланси.

– С чем, с моим задом?
– сердито отозвался Тималти.
– Хоть у кого-нибудь из нас есть на руке что-нибудь, кроме грязи? Часы у тебя одного. Хулихен, в зал!

Будто отправляясь в кругосветное путешествие, Хулихен с каждым из нас обменялся рукопожатием, а потом, махнув всем рукой, скрылся в темноте зала - и в тот же миг оттуда появился Нолан. В победно поднятой руке он держал полупустую фляжку.

– Дело сделано, Дун под грузом!

– Прекрасно! Кланнери, скорей к бегунам, проверь, сидят ли оба, как договорено, в четвертом ряду, по сторонам прохода, в кепках и шарфах, застегнуты ли до половины пальто, как полагается, и доложи мне.

Кланнери растворился во мраке зала.

– А билетеры?
– спросил я.

– Смотрят картину, - ответил Тималти, - ноги-то ведь у них не железные. Билетеры мешать не станут.

– Десять тринадцать!
– объявил Кланси.
– Через две минуты...

– ...старт, - сказал я.

– Ну что за умница!
– умилился Тималти.

Из зала вприпрыжку выбежал Кланнери:

– Готовы! Оба на местах, и все в порядке!

– Картина заканчивается! Всегда можно догадаться по музыке - к концу любого фильма музыка будто вырывается на свободу!

– Гремит вовсю, - согласился Кланнери.
– И певицу слышно, и оркестр, и хор. Пожалуй, завтра посмотрю целиком - уж очень музыка хороша.

– Да ну?
– загоготал Кланси, а за ним и остальные.

– Нет, правда, что это за мотив?

– Провались ты со своим мотивом!
– взорвался Тималти.
– Осталась одна минута, а его мотив интересует! Заключайте пари. Кто ставит на Дуна? Кто на Хулихена?

Поднялся галдеж, и замелькали деньги, в основном шиллинги. Я протянул Тималти четыре шиллинга:

– На Дуна.

– Да ведь вы его в глаза не видели!

– Темная лошадка, - проговорил я, понизив голос.

– Хорошо сказано!
– и Тималти повернулся к остальным.
– Судьи Нолан, Кланнери - в проход! Следите, чтобы, пока картина не кончится, ни тот, ни другой не двинулись с места!

Счастливые как дети, Кланнери и Нолан во мгновение ока скрылись за дверью зала.

– А теперь освободим им дорогу. Мистер Дуглас, сюда, пожалуйста, ко мне!

Все бросились строиться по сторонам обоих закрытых пока главных выходов.

– Фогарти, приложи ухо к двери!

Фогарти приложил. Глаза его широко раскрылись:

– До чего же она громкая, эта чертова музыка!

Один из братьев Келли толкнул другого локтем:

– Скоро кончится. Кому полагается умереть, сейчас умирает, а тот, кому жить, над ним наклоняется.

– Еще сильней загремела!
– оповестил нас Фогарти, не отнимая уха от дверной панели.
– Вот: та-тамм! Значит, на экране уже КОНЕЦ!

– Бегут!
– вырвалось у меня.

– Приготовиться!
– скомандовал Тималти.

Мы все смотрели теперь, не отрываясь, на дверь.

– Гимн!

– Смирно!

Мы выпрямились. Кто-то отсалютовал.

Но взгляды по-прежнему были устремлены на дверь.

– Кто-то бежит, - прислушался Фогарти.

– Успел до гимна, а это главное...

Дверь распахнулась.

Хулихен вылетел наружу, запыхавшийся, но с улыбкой победителя.

– Хулихен!
– закричали те, кто выиграл пари.

– А Дун, - еще громче заорали те, кто проиграл, - Дун где?