Спринт до начала гимна

Ибо хотя Хулихен был первым, соперника его видно не было.

Из кино повалил народ.

– Может, идиота понесло не в ту дверь?

Мы стояли и ждали. Скоро во мраке ночи растаяли последние зрители.

Первым в пустое фойе заглянул Тималти:

– Ду-уун!

Ни звука.

– Может, он... там?

И они рывком открыли дверь мужского туалета.

– Ду-ун!

Ни ответа, ни даже аха.

– Боже, - воскликнул Тималти, - неужто сломал ногу и умирает где-нибудь на полу?

– Не иначе!

Кучка людей, как плавающий островок, качнулась в одну сторону, но тут же изменила направление и поплыла в другую, к двери в зал, втекла в нее и двинулась вниз по наклонному проходу; я поспешил следом.

– Ду-ун!

Но встретили нас Кланнери и Нолан, и они молча показали на что-то в глубине зала. Я два раза подпрыгнул, пытаясь заглянуть вперед, через головы. В огромном зале царила полутьма. Я не увидел ничего.

– Ду-ун!

Вдруг у четвертого ряда все остановились, и я услышал испуганные возгласы: оказалось, что Дун сидит на своем месте в четвертом ряду, у прохода, и глаза его закрыты, а руки сложены на груди.

Мертвый?

Да ничего подобного!

Слеза, огромная, сверкающая и прекрасная, скатилась по его щеке. А вот и еще одна, больше и прекраснее прежней, выкатилась из другого глаза. Подбородок у Дуна был влажный, и было ясно, что начал плакать он не сейчас.

Его обступили, над ним склонились, тревожно всматриваясь в лицо.

– Ты что, заболел?

– Плохую новость услышал?

– О боже!
– воскликнул Дун. Он тряхнул головой, будто хотел с нее что-то сбросить.

– О боже, - произнес он наконец, - ведь у нее ангельский голос!

– Ангельский?

– Да, - кивнул он.

Взгляды всех обратились на пустой серебристый экран.

– Это ты... про Дину Дурбин?

Дун всхлипнул:

– У нее голос как у моей дорогой покойной бабушки...

– Что ты плетешь?
– оборвал его Тималти.
– Совсем не такой был у нее голос!

– А кто это может знать лучше меня?
– Дун вытер глаза и высморкался.

– Значит, не побежал ты только из-за этой девки, из-за Дурбин?

– "Только", - горько передразнил его Дун, - "только"! Да это кощунство, бежать после такой музыки! Все равно что прыгнуть во время венчания через алтарь или затанцевать на похоронах.

– Хоть бы предупредил нас, - и Тималти посмотрел на него злым взглядом.

– Как я мог предупредить? Было такое чувство, будто мне бог открыл вдруг глаза и уши. Последнее, что она пела... "Прекрасный остров Иннисфри", да, Кланнери?

– А что еще она пела?
– спросил Фогарти.

– "Что еще она пела"!
– вскипел Тималти.
– Половина из нас потеряла по его милости весь сегодняшний заработок, а его, видите ли, интересует, что еще она пела! Пошел отсюда!

– Оно конечно, деньги правят миром, - согласился Дун, снова смежая веки, но выносить их власть помогает нам музыка.

– Что происходит?
– громко раздалось откуда-то сверху.

Кто-то, перегнувшись через перила балкона, смотрел на нас и дымил сигаретой.

– Из-за чего шум?

– Киномеханик, - прошептал Тималти и уже вслух: - Здорово, Фил! Это мы, команда! У нас тут один небольшой спор по этике, если не хуже - по эстетике. И... э-э... скажи, пожалуйста, нельзя ли еще раз проиграть гимн?

– Гимн? Еще раз?

Те, кто выиграл, обеспокоенно зашевелились, стали переступать с ноги на ногу и подталкивать друг друга локтями.

– Хорошая мысль, - сказал Дун.

– Неплохая, - подтвердил Тималти, теперь сама хитрость.

– Богу было угодно лишить нашего Дуна сил.

– Попался, как рыба на крючок, на фильм тридцать седьмого года, - добавил Фогарти.

– Чтобы все было по-честному...
– И Тималти без тени смущения снова посмотрел вверх.
– Фил, мальчик мой, скажи, пожалуйста, последняя часть фильма еще здесь?

– Не в дамском же туалете, - ответил, попыхивая сигаретой, Фил.

– До чего остроумный малый! Ну а теперь, Фил, голубчик, скажи, пожалуйста, не мог бы ты снова прокрутить последние кадры, повторить для нас конец?

– Только это и нужно?

На какой-то миг всеми овладела растерянность, но мысль о новом состязании слишком соблазняла даже тех, чьи выигрыши ставились теперь под вопрос. Все закивали, и недолгое молчание кончилось.

– В таком случае, - крикнул сверху Фил, - я и сам ставлю шиллинг на Хулихена!

Те, кто выиграл, разразились смехом и победными кликами; они явно собирались выиграть снова. Хулихен благодарно помахал им рукой. Проигравшие стали тормошить Дуна:

– Слышал, как тебя оскорбляют? Не спи, старина!

– Как только девица, черт бы ее побрал, запоет, сразу оглохни!

– Все по местам, быстро!
– И Тималти начал торопливо распихивать на две стороны собравшихся.

– Нет зрителей, - сказал Хулихен, - а какое же это состязание без зрителей, какой это бег с препятствиями?

– Тогда...
– и Фогарти обвел нас, моргая, взглядом, - зрителями будем мы сами!

– Идет!

Довольные, все бросились рассаживаться по креслам.

– Или еще лучше, - послышался откуда-то из передних рядов голос Тималти, почему бы нам не разделиться на две команды? Дун и Хулихен - это само собой, но за каждого болельщика Дуна или, соответственно, Хулихена, который выскочит до того, как гимн приморозит его к месту, будет засчитываться дополнительное очко - согласны?

– Согласны!

– Простите, - сказал я, - но ведь некому судить снаружи.

Все головы повернулись в мою сторону.

– Ах ты, черт!
– вырвалось у Тималти.
– Верно. Нолан, наружу!

Чертыхаясь, Нолан потащился по проходу к дверям.

Из кинобудки наверху показалась голова Фила:

– Ну что, оболтусы, готовы?

– Готовы - если готова девица и готов гимн!

И свет погас.

Оказалось, что я сижу рядом с Дуном, на втором месте от прохода. Я услышал его просящий шепот: