Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
Шрифт:
— Давай, Тимка, за тебя! — провозгласил неожиданно тесчим и добавил: — Хоть ты человек и не военный.
— Можно и за меня, — согласился Тимофей, — но праздник все-таки ваш.
Опрокинули еще по одной.
— А вот скажите, Петр Васильич, вы, стало быть, и в Афгане воевали?
— Было дело, — признался тесчим. — Где я только не воевал! Слыхал про такую организацию — Главное разведуправление Генштаба?
— Да кто же про него теперь не слыхал? «Аквариум» Суворова тиражом в миллион шарахнули, не меньше.
— «Аквариум», — проворчал тесчим. — Я бы сам им такой «аквариум» написал! Да разве
Пошло хорошо. Даже очень. Под квашеную капустку. В конце праздника очень хорошо под квашеную капустку.
— Ты, брат, и не представляешь, что это значит — убить человека, — продолжал тесчим.
— Почему не представляю? — обиделся вдруг Тимофей. — Отлично представляю.
— Э, брат, все вы дюже умные стали, книжек начитались всяких…
— При чем здесь книжки? — обиделся Тимофей еще больше, да и брякнул, спьяну не подумав: — На моей совести, чтоб вы знали, Петр Васильич, два трупа.
— Чего?! Ты так не шути, Тимка. Тесчим нахмурился и погрозил пальцем.
— А я и не шучу, — сказал Тимофей, теряя последний шанс свернуть эту тему.
И он рассказал все, очень подробно рассказал. Все, вплоть до жесткого требования чекистки никому ни слова.
«Да пошла она в баню, коза рыжая! — разобрало вдруг Тимофея. — Тоже мне, тайны мадридского двора. Два месяца прошло. Давно уже повесили это убийство на кого надо, и я никому, конечно, не нужен. А Петр Васильич — Не болтун. Боевой офицер ГРУ! Ему любую тайну доверь — могила!»
После «Кремлевской де люкс» уверенность в этом была стопроцентная. Вот уж действительно закаляет характер. А тесчим вдруг начал расспрашивать, как выглядела та фээсбэшница в умопомрачительном звании полковника да какие глаза у нее были. Как звать? Татьяна? Да еще Вячеславовна? А фамилия, говоришь, Иванова? Забавно, забавно. А чего уж тут забавного? Вот чудак человек! Я ему про убийство. Такое признание сделал, а он какой-то девицей интересуется. Может, права Маринка может, и вправду бабник он, по ночам к любовницам шастает?..
Потом тесчим ушел спать, жестко заявив:
— С меня хватит. Шестьдесят — возраст серьезный.
А Тимофей, хлопнув для бодрости еще одну уже в одиночестве, перешел к водным процедурам, то есть к мытью посуды, в страшном смятении и беспокойстве.
Чем дольше он мыл тарелки и вилки, тем сильнее трезвел, и пьяное его веселье сменялось постепенно почти мистическим ужасом. Что же он наделал, что же натворил такое?! Он же совсем не знает этого человека! С чего он решил, что можно довериться тесчиму? Ведь никакого сочувствия, даже удивления никакого. А вдруг он завтра пойдет и настучит в ментовницу? Да нет, чушь, Веру Афанасьевну-то он любит и Маринку вроде тоже, не будет он им пакостить. Да и что значит им — себе ведь напакостит. Нет, никуда он не пойдет.
«Не пойдет он никуда», — повторил Тимофей про себя, пытаясь успокоиться.
Но заснуть в эту ночь ему было все-таки очень трудно. Первый раз в жизни такое: отлично выпил, закусил отлично — и не может заснуть. Вот чертовщина! А Маринка рядом храпела. Ох, если узнает — она ж его съест!
Наутро ему позвонили. С Лубянки. Холодный голос дежурного офицера объяснил, к какому
подъезду прибыть. Тимофей сделался белый как молоко и совершенно потерял дар речи. Домочадцы ничего не заметили: с похмелья Тимофей, бывало, по-всякому выглядел.Он сначала не хотел «лечиться» — все-таки дело такое, в солидную контору идти, некрасиво как-то… А потом понял, что без привычной дозы не дойдет даже до метро, и рыпил две рюмки коньяка.
Маринке шепнул уже перед дверью:
— Вызвали меня.
— Куда?
— Туда.
А пока ехал, даже не думал, что теперь с ним будет. Только одна мысль занимала Тимофея Редькина, поглощала полностью: «Как же они успели так быстро? Как это возможно? Как?»
Глава двадцать четвертая
— Вот одного я, извини, понять не могу: зачем ты «наружку»-то за ним установила?
Они сидели втроем на квартире у Тополя. Кедр раскуривал трубку, к чему пристрастился в последнее время с целью в очередной раз бросить курить, сам хозяин давил в пепельнице один за другим тощие бычки «Мор», похожие на пережаренную соленую соломку, а Верба досаживала пачку французских сигарет «Руаяль», в которых ментола было явно больше, чем табака.
— Я открываю окно, — объявила Верба. — Лучше умереть от мороза, чем от удушья.
— Ты не ответила на вопрос, — напомнил Тополь.
— Честно? — спросила Верба. — Сама не знаю. Это вы все, даже Пальма, действуете на основании логики, а я доверяю только собственной интуиции.
— Красивый способ, — похвалил Тополь. — Два месяца отслеживать все перемещения какого-то инженера в отставке, чтобы потом, случайно заглянув в личное дело своего тестя, обнаружить знакомую рожу!
— А сам-то! — обиделась Верба. — Снять наблюдение за Ольгой Разгоновой аккурат накануне поездки Зарайского в Старицу на ее машине, накануне убийства Шайтана. И потом те же два месяца робко наблюдать со стороны за службой безопасности господина Кузьмина, которого в итоге преспокойненько укокошивают, не спросив у нас разрешения. Спасибо еще Ольги с ним вместе не было.
— А кстати, — спросил Кедр, — Клен не звонил? Что там новенького по делу Кузьмина?
— Звонил, — сказал Тополь. — Пока немного. Убили его ребята из «девятки». Сама по себе забавная тенденция Это уже не в первый раз идет отстрел бандитов под видом охраны важных лиц. Но самого Кузьмина! Это уже лихо. И неспроста. Платан внедрил нашего человека в фирму Кузьмина еще в ноябре, так что полная информация будет буквально на днях.
— Эх, Леня, Леня, — вздохнул Кедр, — ты как был совком, так совком и остался. «Полная информация», «буквально на днях»… Ты бы еще сказал, что вы «работаете над этим вопросом».
— Вот! — радостно подхватила Верба. — Женька на моей стороне. Ты старый совковый бюрократ, Горбовский, а еще других критикуешь.
— Ладно, дамы и мужики. — Кедр поднялся. — С вами хорошо, но мне пора. Держите в курсе. Надо еще до дома доехать, мальчику обещал сказку перед сном рассказать.
— Мне бы ваши проблемы, господин учитель, — прокомментировал Тополь. — Помнишь старый еврейский анекдот?
— Ага, — отозвался Кедр уже из прихожей, — если учесть, что именно мой наряд дежурит сегодня на Старой площади, проблемы у меня совсем смешные.