Сражайся как девчонка

Если их уже не прикончили, подумала я. Самое паршивое, что здесь все обманчиво мирно. Ссоры пустячные, добыча грошовая, будто это не бунт, а ролевая игра. Убивает бдительность, расслабляет, не дает шанса на выживание. Так людям, запертым во время пожара во вроде бы безопасном месте, кажется, что смерть обойдет их стороной, раз нет открытого пламени. Как бы не так.

— Молчащие хранят, — коротко откликнулся Жак. — Мне с тобой не по пути… Валер, — хмыкнул он. — Но как знаешь. Еда есть? Дом тот плохой.

Он пошел вперед, я за ним. Может, он знает короткую дорогу, и тогда я быстрее доберусь до кровати. Спать. Я голодна, я смертельно устала, и у меня болит все мое несчастное тело. Хуже того, я прекрасно знала, что я лягу и, разумеется, сразу усну, но пробуждение мое будет похоже на ад. И не факт, что я быстро оправлюсь.

— Нет еды, — в спину Жаку буркнула я. Он хромал, но шел быстро, я поспевала за ним с трудом, и каждый шаг отдавался болью. — Что в доме Лазаря могли искать?

— Деньги, — дернул он плечом. — У него постоянно искали деньги. Видела… видел его дом? Узкие окна, на второй этаж не пробраться, не подобраться. Лавка внизу закрывается так, что ее грабь не грабь, там одни травы, дрянь, которую он накосил на полях, а не то, чем он торгует на самом деле. Но чтобы Лазарь удрал без своих трав и денег? Да он легче сдох бы или поджег свой дом.

Я вспомнила горючую жидкость. Выходит, сам Лазарь разлил все специально? Но слова Жака меня утешили. Я не увидела ничего из того, о чем он говорил, ни дома-крепости, ни ловушек, разве что окна, да, успела заметить. Но раз так, это неплохое убежище, пусть там и умирали люди и до сих пор два покойника ждут, пока их предадут либо земле, либо забвению.

— А из-за чего два человека могли друг друга убить? — спросила я. — В кухне дома Лазаря?

Жак остановился, обернулся ко мне. Мальчишка тоже подошел, ему разговор был интересен.

— Это Симон, — представил мне паренька Жак. — Внучок мой, внучатый племянник. Был подмастерьем у сапожника, тот тоже сбежал, гаденыш, а мальчонку оставил добро стеречь.

— Это добро теперь в телеге? — прищурилась я. Жак неприятно ухмыльнулся. — Ладно. Лучше бы там была еда. И хорошо, что у тебя осталась хотя бы одна лошадь.

— Розина — кобыла с характером, — Жак расплылся в злобной ухмылке еще хлеще. — Ходит в упряжи, только дай, а запрячь ее не каждый сможет. Пойдем, Валер. Глянем, какие там у тебя еще секреты припрятаны… в доме Лазаря… да, те два человека, — отмахнулся он. — Говорю же, Лазарь тот еще жук. — Настала очередь мне ухмыльнуться: точно такую же характеристику дали самому Жаку его ночные гости. — Мог оставить на видном месте немного своих настоящих замечательных трав. Их заваривать надо уметь, да и мешать требуется, иначе можно не только кого-то убить…

Очень плохо. Я бы подпрыгнула на месте и поторопила Жака, если бы сама могла за ним успевать. Люсьена может не знать, что за дрянь приготовлена каждому, кто явится в дом, куда его не приглашали. Но Жак, казалось, считал мои опасения, положил руку мне на плечо — я дернулась, потому что в прошлый раз этот успокаивающий жест не принес мне ничего хорошего, — махнул Симону и потащил меня в очередной проулок. Сантиметров сорок, не больше, от стены до стены. Жак в нем застрянет!

Удивительно, но он не сбавил скорость, а вот я отставала все сильнее и сильнее. Я сознавала, что меня «накрыло» — усталостью, голодом, болью, прошло шоковое состояние человека, которого швырнуло из огня да в полымя, с этого света на тот, в условия слишком даже для меня экстремальные… Я потрясла головой, ловя расплывающуюся реальность, и поплелась за Жаком. Нельзя расслабляться, некогда, не сейчас.

Мы выныривали из проулков, сталкивались с людьми и пропадали в проулке новом. Один раз окликнули — «Жак!», но он не повел даже ухом. Затем я услышала ругань и детский плач и не сразу сообразила, что мы пришли, и вот окно, из которого я вылезала.

— Стой! Подсади меня.

Жак остановился, медленно развернулся и неспешно обвел меня взглядом. Неприятный у него взгляд.

— Симон, — окликнул он. Почему нет, у мальчишки получится лучше, чем у меня, пролезть в окно. Пацану не понадобилась даже помощь — он пропал как хорек в дыре, а я пошла на вопли и крики.

— Хватит! — заорала я, высовываясь из переулочка. — Сейчас вам откроют дверь. Все хорошо.

Хорошо, да не очень. Лошадь, мешки, Фредо, Фуко. Что он там жует?.. Анаис, Мишель, младенец, Жизель расселась как барыня на телеге. Остальные или еще не дошли, или вернулись к Рошу, или пропали по дороге сюда. Если Люсьена и ребенок в доме — одиннадцать человек. Очень много. Еды у нас нет.

Жак подошел к телеге, уставился на Фредо. Я посмотрела тоже — все плохо. Настолько, что…

— Мне нужна твоя помощь, — сказала я, дернув Анаис за рукав. — Сейчас нас впустят, и тогда…

Я не договорила. За дверью рухнуло что-то и загремело, потом вылетело стекло, детский плач так хлестнул по ушам, что дернулся даже Фредо, который был вроде бы без сознания. Я представила, что Люсьена сцепилась с Симоном не на жизнь, а на смерть, а может, и не Люсьена, а может, два покойника ожили и в доме зомбиапокалипсис…

Нет. Затихло все, кроме крика ребенка, и дверь приоткрылась. Я робко шагнула вперед.

— Это я, — крикнула я предупредительно, — Валер.

— Ага, я так и понял, — услышала я голос Симона. Он вышел, щурясь на солнце.

Я повернулась.

— Снимайте Фредо, несите его… — если Жак не поможет, Фредо умрет тут же, на улице, от болевого шока. — Заходите все в дом. Жак… А вы?

Жак. Жук Жак, что он вообще делал на той улице? И так спокойно, словно принимал овес для своих кобыл от лабазника?

— Я же сказал, нам с тобой не по пути, — напомнил он и нахмурился. Женщины неловко пытались стащить Фредо, он стонал в голос, и Жак все же отвлекся от меня.

Все, кроме Симона, который теперь не отходил от телеги, и меня, зашли в дом под марш — вопль ребенка. Малыш Жизель проснулся тоже, и я хмыкнула: добро пожаловать в ад. Симон вздрогнул и напрягся: к нам, абсолютно точно к нам, шли два мужика и женщина. Твердым шагом, как хозяева города, и отвратная весть — кто тут хозяин в этот самый час?

Я дождалась, пока Жак вернется. Он закрыл за собой дверь, встал напротив меня, проследил, куда смотрит Симон, и протянул руку к одному из мешков.

— Я дам тебе немного хлеба, а ты взамен заберешь его, — он кивнул на мальчика. — От него мне толку нет. Решай. Только быстро.

— Давай хлеб.

Пока те трое не подошли, и разбирайся с ними сам, старый лис. А они уже близко, и Симон, который следил за ними испуганно, ни слова не говоря, прошмыгнул в дом. Следом — я с двумя кирпичами хлеба, которые успел всучить мне Жак.

Я задвинула засов и осмотрелась.

— Фуко, — приказала я, и тот в два прыжка подскочил ко мне, голодными глазами глядя на хлеб. — Нет. Сперва ты и Симон найдете что-нибудь… вон хотя бы тот стол, перевернете его и задвинете окна. Окно, которое разбито. Потом так же закроете и другие окна. Понятно? Потом — обед. И помните, это все, что у нас пока есть.

Откуда у Жака хлеб? Неважно. Потом спрошу у мальчишки, если он знает, ответит. Или нет.

Жизель сориентировалась быстрее всех. Никакого стыда и смущения женщины этого сословия в эти времена не испытывали: она без малейших колебаний вывалила из робы обе налитые молоком груди и кормила младенцев. За ее спиной стояла измученная Люсьена. Фредо положили прямо на пол, Мишель сидела рядом с ним, и я покачала головой, но — это потом.