Среда Воскресения

Другое дело – с этого мига (чуть раньше или чуть позже) он уже не совсем человек; но – и это не остановило бы женщину.

Более того, эта женщина (кроме рыцарственного Идальго) пришла еще и за Илией Доном Кехана (я бы отметил здесь сходство с той смертью, что когда-нибудь приходит за всеми; но – как нам известно, смерти – нет, а эта женщина есть), поскольку считала себя (и действительно таковой являлась) Вечной Женственностью его сердца… Так, может, затем сердце и вышло, чтобы оставить себя ей? У меня нет ответа.

А потом сердце отпрянуло от двери. Сердце отступило за спину.

Сердце спряталось за Илию; вчера он расстался с этой женщиной навсегда – причем (что особенно умудрено): он позволил ей (а она – позволила ему «позволить») бросить его, а сегодня она сама (как Стихия – безо всяких объяснений) пришла за его сердцем.

Я ничего не объясню тебя!
–

Когда-то мне любимая сказала,

Что только для себя меня любила:

Все остальное сам по мере сил

Я брал себе у жизни запредельной…

– Какая такая запредельная жизнь? Не знаю никакой запредельной жизни! У всего есть предел, даже у меня, – мог бы на все это заявить вороний вопль за окном (а он знает, о чем говорит: перед вестником отступают пределы; но – и сам он всегда в пределах вести), – и здесь вороний вопль был (бы) всего лишь (как и женщина в своем праве) почти прав.

А вот он, Илия Дон Кехана? Он перед нами (как перед зеркалом. Он нелеп и замер на одной ноге. Причем – который словно бы закинул другую ногу прямиком в будущее: такое, какого нет и (скорей всего) никогда не будет, но которому быть должно, ибо – я так хочу!

Илия Дон Кехана есть человек, который закинул ногу – даже не на небо, а за небо. Потому – он прочно стоит, потому и не покачнется.

Кто никогда не выходил из тела,

Тот не любил – когда бы ни была,

Какими бы телами не владела:

Любит пусто -

Как кролик ест хрустящую морковку!

Когда мне остановки сердца

Стали как буквицы, когда мне стали люди

Как буквицы в истрепанной тетради:

Я эти буквицы за руку приводил -

Друг подле друга ставил…

Что тут добавить, кроме умного прочтения данного нам текста жизни? Ведь любимая женщина пришла за и Идальго, и за пророком Илией, причём – исполняя не только свои, но и его (единого в двух) сокровенные чаяния.

Теперь настал тот самый момент, когда (для исполнения всех взаимных чаяний) достаточно открыть перед женщиной дверь (и от счастья не впасть в отчаяние).

И вот они друг друга находили.

И – выходило из их близких тел

Светило яркое: свет выходил из дня!

– Я никогда не сделаю подарка, -

Когда-то мне любимая сказала…

– Все даром сам возьмешь, – она сказала,

Когда она оставила меня.

Разумеется, этот текст был лжив! Подобного разговора меж ними не было да и быть не могло (такие слова не говорят, но – Слово есть Дело), поэтому – текст прозвучал именно таким, каким он обязательно прозвучал бы – когда-нибудь, когда заговорят их души.

Но когда это люди умели сказать друг другу говорить друг другу то, что неопровержимо для всех? Речь шла – о телах, но текст был душою души и правдой правды, он изменил само понимание слова «даром»: даром дается лишь то, что есть у любого из нас, причем – именно здесь и сейчас! Когда человек возвращается (как блудный сын) к своему (почти утраченному) дару, то всегда происходит чудо:

Каждое движение вызывает ропот!

Каждое суждение или даже шепот

Имеют продолжение где-то в Гондурасе

И землетрясение – где-то в Эфиопии!

Как покажет опыт: все вослед идее…

Или на матрасе (где зачали Пушкина),

Или на террасе – видеть метеоры:

Как они сгорают в непреклонной массе…

Или у Радищева (если не отпущены) -

Как они страдают!

Илия Дон Кехана встал на обе ноги (и только в невидимом зеркале ничего не переменилось). Далее – моему Илии Дону Кехана оставалось сделать простую вещь: приложить движение тела к движению души (а в невидимом зеркале это было невозможно)! Хотя, казалось бы – следует всего лишь разобраться с пальцами (то ли – сжимавшими калигулу, то ли – тянущимися к ручке)!

А ещё – оставалось сделать это незначительное (как шевеление губ) движение пальцами, чтобы все (несовместимые) миры совместились «как-то иначе».

Не так, как «доселе» – неудачливо, а получая «новое бытие бытия»; возможно ли это – посредством телесного соития любящих? Или (и скорей всего) подобное любование «напрасными надеждами» на слияние душ в сплетениях тел – очередная правдивая ложь, тупик без выхода (и даже без захождения друг в друга).

Я бросаю взоры! Ты бросаешь взоры!

Взор сдвигает атомы со своей опоры

И срывает дверь со своих петель -

Или как капель!

Или как метель…

И действительно – Идальго оставалось лишь сделать незначительное движение и словно бы открыть уже открытую дверь; впрочем, и в этом не оказалось непосредственной нужды – дверь распахнулась сама по себе! У его любимой женщины был собственный ключ от любых его дверей: он сам ей его вручил… Разумеется, он и об этом забыл!

Но ему напомнили:

Ты поверь, что мы живем в невидимом,

Что теперь все более невиданно.

Вот так и проявляет себя (когда возникает беспросветная нужда в божественном вмешательстве) пресловутый принцип deus ex machina: на пороге распахнутой двери стояла маленькая черноволосая (ослепительно черноволосая) и очень красивая (ослепительно красивая) женщина, перед которой мог быть беспомощен даже тот, кто видит в невидимом.

– Апсара! Никаких сомнений. Зачем она здесь? – так мог бы подумать любой просветлённый; но – Идальго лишь (мысленно) воскликнул:

– Жанна.

Она услышала и то, и это. Спросила:

– Апсара? С чего бы? Нас перед тобой не пятьсот и не две-три сотни тысяч (предполагаемое число апсар в индуистском пантеоне): я совершенно одна. Как и ты.

Он подумал (вослед за её словам) логически: число апсар в "Ахтарваведе", "Махабхарате" и пуранах колеблется от двух-трех десятков до сотен тысяч. В "Ваю-пуране" упоминаются апсары двух видов – "мирские" (лаукика), соблазнявшие людей, и "божественные" (дайвика). К высшему, "божественному" разряду относились апсары, находящиеся в непосредственном услужении у богов и нередко по их поручению соблазнявшие асуров или аскетов, которые своими подвигами достигали чрезмерной власти над мировым порядком и становились равными богам. Соблазненные апсарами, риши теряли свою силу и становились простыми смертными. Так, согласно "Махабхарате", апсара Тилоттама соблазнила братьев Сунду и Упасунду, из-за нее убивших друг друга; апсара Гхритачи – риши Бхарадваджу, ставшего отцом Дроны; апсара Менака – мудреца Вишвамитру, родив от него дочь Шакунталу.