Среди пуль

– Грузовики и автобус – обратно, навстречу пешим колоннам!.. Доставить сюда народ, как можно скорее!.. Оружие в ход не пускать!.. Митинг отставить!.. Переговоры веду только я!..

Окруженный охраной, он направился к стеклянному входу. Дверь была заперта. Было слышно, как он стучит в нее кулаком.

Демонстранты приблизились к солдатской цепи, похлопывали солдат по плечам, предлагали сигареты.

– Все, парни, отстояли!.. Сейчас по казармам, греться!.. Бобик в Кремле сдох!.. – Пожилой рабочий, повесив за спину трофейный щит, угощал солдат сигаретами. Те смущенно топтались, а потом дружно потянулись к пачке. Рабочий терпеливо подставлял им зажигалку, от которой они прикуривали. – Теперь власть народа!.. Вашим мамкам, батькам хватит спины гнуть на банкиров!.. Над Москвой-матушкой опять красный флаг!..

Красный Генерал лупил кулаком в дверь. Ему помогали автоматчики. Белосельцев издалека видел Клокотова, который, приблизив губы к стеклу, что-то выкрикивал внутрь здания.

«Еще не поздно, – думал он, – можно подойти к генералу, отвлечь от стеклянных дверей. Поведать о том, что услышал от Каретного на крыше в ячейке для снайпера. Что узнал от Хозяина во время боев у Смоленской». О чем собирался доложить Руцкому, пробиваясь к осажденному Дому, вовлеченный в бег по Москве. Он хотел подойти к генералу, но башня смотрела на него из небес огромным серебряным оком, и он окаменел под ее немигающим взглядом. Не двигался с места.

Пестрым нестройным ворохом подкатили джипы, «Тойоты», микроавтобусы. Из них выскакивали журналисты. Они тащили треноги, телекамеры, щелкали вспышками, разматывали шнуры с микрофонами. Вторглись в толпу, протискиваясь к Красному Генералу, попутно стреляли во все стороны объективами, захватывали в них автоматчиков, демонстрантов со щитами, вялую цепь солдат. Мимо Белосельцева пробежал высокий длинноволосый оператор-иностранец, потряхивая на плече телекамерой. Лицо его было небрито, в капельках пота. На бегу он успел подмигнуть Белосельцеву.

Журналисты облепили Красного Генерала, лезли к нему с гуттаперчевыми набалдашниками, утыкались стеклянными рыльцами телекамер. Раздраженный их появлением, он что-то им отвечал, гневно топорщил усы, поправлял соскальзывающий с плеча автомат.

В это время дверь в телецентр приоткрылась. На пороге появился военный в бронежилете, в сером камуфляже, без шлема и маски-чулка, светловолосый, с короткой стрижкой. На него мгновенно перенацелились телекамеры, потянулись микрофоны. Военный что-то сказал Красному Генералу, тот ответил. Они переговаривались, а к ним, прямо в губы, в носы, тянулись черные губки микрофонов, и Красный Генерал раздраженно махнул рукой, отстраняя назойливые штыри. Светловолосый исчез, и дверь затворилась.

– Чего он там вякал? – спросил долговязый рабочий отходившего от дверей автоматчика. – Пустят нас или как?

– Говорит, доложит начальству. Начальство спустится, с ним и поговорят.

– Чего с ними разговаривать! – зло произнес костлявый парень в вязаной шапочке с утиным носом, держа в руке резиновую дубинку. – Посечь автоматами стекла!.. Облить гадюшник бензином и поджечь!.. А дикторшам подолы на голове завязать и пустить по Москве!.. Пусть, суки, походят!..

Белосельцев протиснулся к стеклянным дверям, всмотрелся в прозрачную плоскость. В тусклом холле двигались люди в камуфляже, в масках, сферических шлемах. Стаскивали ко входу ящики, вешалки, цветные горшки, турникеты. Строили баррикаду. На лестничном спуске, расставив сошки, стоял ручной пулемет. Люди в черных масках и камуфляжах, гибкие и подвижные, напоминали чертей. Белосельцев насчитал полтора десятка бойцов с тяжелыми автоматами и снайперскими винтовками.

Подкатили грузовики, автобус и легковушки. Они доставили новую порцию демонстрантов, отхватив ее от медленной многотысячной толпы, которая двигалась к телецентру, запрудила проспект где-то между Колхозной и Рижским вокзалом. Люди выскакивали из машин, смешивались с теми, что уже осадили вход в телецентр. Расспрашивали, вникали в обстановку, заражались нетерпением, веселой агрессивностью по отношению к ненавистным дикторам и телеведущим.

Люди сгружали из машин трофейные щиты, транспаранты. Белосельцев заметил парня в красной вязаной шапочке, держащего на плече гранатомет с торчащей луковицей гранаты.

– Товарищи! – истово и певуче разнесся над толпой знакомый голос Трибуна, пропущенный сквозь мегафон. С первых же слов привычно и радостно, как чтец-декламатор, он поймал дрожащую, страстную интонацию. – Мы пришли к этому проклятому идолу, который денно и нощно поливает ядом души нашего народа!.. Оскорбляет все самое святое и светлое!.. Настала пора, товарищи, заткнуть глотку этому идолу!.. Выгнать с телевидения дикторов-русофобов, чьи руки в бриллиантах, и выпустить на экраны тружеников, чьи руки в мазуте и машинном масле!..

Толпа задышала, засвистела, словно в печи включили форсунки и в них загорелось кинжальное синее пламя.

Белосельцев почувствовал это изменение температуры, новую, вброшенную в массы людей горючую смесь. Красная шапочка гранатометчика медленно перемещалась, как поплавок, под которым невидимо двигалась рыба, уже захватившая наживку. Поблескивали стволы автоматов. Качались в вечернем воздухе отсырелые красные флаги. Летал, певуче расширялся голос Трибуна, упоенно декламирующего свои призывы, от которых, как от колдовских стихов, начинала кружиться голова.

И над всем из фиолетовых сумерек возносилась башня, наполовину в вечернем тумане, в последних отблесках дня. Белосельцеву казалось, что башня презрительно улыбается с высоты этому беспокойному скоплению людей, жестяным виршам упоенного оратора. Посылает на землю едва различимые снопы лучей, управляет этими лучами всем нетерпеливым скоплением. Готовит завороженную толпу к неведомому действу.

Вдруг снова налетела на толпу, завязла в ней, медленно сквозь нее стала пробираться реанимационная машина. Она истошно выла, кидала во все стороны фиолетовые сполохи. Прорвалась сквозь людскую гущу и понеслась, одинокая, пугающая и бессмысленная.

– Чего мы тут топчемся! Ебануть их как следует! – ругнулся детина, напяливший на свое тучное тело тесный, незастегнутый бронежилет. – Генерал, дай им как следует!

– Давай сюда грузовик!.. Протараним, как мэрию!.. – весело выкрикнул парень в клетчатой кепке. – Давай я за баранку сяду!

– Товарищи!.. – певуче вещал Трибун, невидимый в толпе. – Враг разгромлен!.. Поступила последняя информация!.. Вертолет с Ельциным и его приспешниками поднялся из Кремля и улетел в неизвестном направлении!.. Москва наша, товарищи!.. Мы должны взять телецентр и объявить соотечественникам о нашей победе!..

В толпу вкатил грузовик. Он сигналил, медленно пробирался, направляясь к козырьку застекленного входа. За рулем сидел знакомый Белосельцеву водитель с азиатским лицом. Он завороженно улыбался, сладко зажмуривал узкие глаза. За грузовиком на мгновение раскрывалось пустое пространство. Белосельцев шагнул в него и, окруженный толпой, двинулся за кузовом, приближаясь к строению.

У входа Красный Генерал взывал к кому-то сквозь толстое стекло. В слабо освещенном туманном углублении холла двигались все те же черные обезьяноподобные люди. Юноша с гранатометом зябко перескакивал с одной ноги на другую, держал гранатомет под мышкой, как студенты держат пенал с чертежами. Клокотов прижимался лицом к стеклу, показывая кому-то внутри кассету. Журналисты цокали камерами, водили окулярами. Азартно, неутомимо снимал длинноволосый репортер-иностранец, весь блестящий от пота.