Среди Йоркширских холмов

— Но она была с тобой такой приветливой, Джим.

— Она была приветливой со всеми. И со мной в том числе. Но она не могла не думать, что я не оправдал ее доверия. Ее нет, а меня мучает, что я стоял в ее мнении невысоко, и ничего уже нельзя исправить.

— У меня есть кое-что, — загадочно улыбнулась Хелен, — чтобы тебя утешить.

Она вышла, и я заинтригованно ждал ее возвращения. Наконец, она вернулась, держа под мышкой что-то вроде картины в рамке.

— Пегги Форд была на аукционе, — сказала она. — И занесла мне вот это. Она висела в спальне старушки, и Пегги подумала, что тебе будет приятно. Вот посмотри.

В рамке была не картина, а картонка. Вверху Молли написала своим бисерным почерком: «Мои самые любимые люди».

А под надписью были наклеены три фотографии — сэр Чарлз Армитидж, Джон Уэйн… и я.

48

Впервые в жизни я видел, чтобы человек снял велосипедные защипки с брючин, выходя из дома.

В этот коттедж меня вызвал некий мистер Колуэлл к заболевшей собаке. Я как раз вылез из машины, когда на крыльцо вышел мужчина, внимательно посмотрел через плечо, нагнулся и снял защипки. И нигде не было видно велосипеда!

— Извините за нескромный вопрос, — сказал я. — Но для чего вам защипки?

Он еще раз посмотрел через плечо, ухмыльнулся и ответил с полной невозмутимостью:

— Здрасьте, мистер Хэрриот. Вот забежал снять показания газового счетчика, ну и обезопасился.

— Обезопасились?

— Ага. От блох.

— Как так — блох?

— Ну да. Колуэллы — люди хорошие, но хозяйка не сказать чтоб такая уж чистюля, и блох у них пруд пруди.

— Но… — Я уставился на него. — Защипки… не понимаю…

— Защипки? — Он засмеялся. — Ну чтобы эти твари мне в брючины не набились. — Он сунул защипки в карман и скрылся за углом, видимо направляясь по следующему адресу.

Я посмеивался ему вслед. Боялся, что к нему в брюки заберутся блохи! Надо же такое придумать. С газовщиком я был знаком много лет, и он всегда казался мне здравомыслящим человеком, и вот нате — настоящая мания. Есть же люди, которые то и дело моют руки. И, конечно, защипки он надевает всякий раз, когда входит в чей-то дом. Я дошел до угла и посмотрел на домики вдоль улицы, но он уже скрылся из виду.

Чего только люди не умудряются вбить себе в голову! Подобные фантазии всегда меня интересовали. Но блошиный комплекс? Что-то новенькое. А вдруг бедняга очень из-за него страдает? Впрочем, расстался он со мной весело насвистывая, а потому, надо полагать, навязчивая идея не оказывает на него гнетущего воздействия. Возвращаясь к своей машине, я улыбался блаженной улыбкой: ведь был четверг, а это — последний вызов, и после него начнется мой выходной день.

Ветеринария составляла суть моей жизни, и ни на какую другую профессию я ее не променял бы, однако в бочке меда имелась ложечка дегтя — занимался я ею круглые сутки. Кроме второй половины четверга. И в четверг я всегда просыпался в радужном настроении, зная, что после полудня мы с Хелен вольными птицами улетим в Бротон. Неторопливо перекусим в одном из чудесных тамошних кафе, потом встретимся с моим приятелем Гордоном Реем, ветеринаром из Боробриджа, и его женой Джин, тоже на краткий срок забывшими про телефон и резиновые сапоги. Вместе побродим по магазинам, выпьем чаю, сходим в кино. Программа, возможно, не ахти какая увлекательная, но нам она сулила благословенный отдых.

А на этот раз нас ждало особое удовольствие: сестры, мисс Уитлинг, столпы Дарроубийского музыкального общества, дали Хелен билеты на концерт симфонического оркестра Халлэ. Побываем в Бротоне, вернемся домой переодеться, заедем за сестрами — и назад в Бротон! Дирижировать должен был мой старый кумир сэр Джон Барбиролли, а от одного вида программы просто слюнки текли: «Кориолан», Скрипичный концерт Элгара и Первая симфония Брамса.

Удовлетворенно вздохнув от одного только предвкушения, я постучал в дверь Колуэллов: максимум час — и мы покатим в Бротон.

Открыл хозяин дома — мужчина лет шестидесяти, в рубашке с расстегнутым воротом, небритый, но приветливо улыбающийся.

— Входите-ка, мистер Хэрриот! — воскликнул он с гостеприимным жестом. — Извиняюсь, конечно, что мы вас заставили сюда тащиться, да только машины у нас не имеется, а псу нашему что-то худо.

— Конечно, мистер Колуэлл. Насколько я понял, его ударила машина.

— Ага. Выбежал утром на мостовую перед почтовым фургоном, ну и полетел вверх тормашками. — Улыбка исчезла с его губ, в глазах появилась тревога. — Может, обойдется? Бедняга Рупи! Мы его так прозвали, потому что он лает по-особому — руп, руп!

Дверь вела прямо в комнату, где воздух был куда более спертым и ароматным, чем в коровнике. Мебель покрывала густая пыль, на столе и на полу в живописном беспорядке валялись газеты, одежда и объедки. Да, чистюлей миссис Колуэлл назвать было трудно.

Тут из кухни появилась сама дама и поздоровалась со мной так же приветливо, как и супруг, но глаза у нее покраснели и опухли от слез.

— Ох, мистер Хэрриот, — сказала она дрожащим голосом, — Рули нас насмерть перепугал. Он в жизни ничем не болел, и вот вдруг… А что, если он не выживет?

Я посмотрел на пса, вытянувшегося в корзине у стены. Дворняга, но с заметной примесью спаниеля. Он глядел печальными глазами, полными ужаса.

— Он сам добрался до дома? — спросил я.

— Нет, мы его на руках принесли, — сглотнув, ответил мистер Колуэлл. — Мы думаем, может, ему хребет перешибло.

— Х-м-м… Ну посмотрим. — Я опустился на колени рядом с корзиной, и Колуэллы тоже встали на колени справа и слева от меня. Я оттянул нижнее веко Рули и увидел розовую конъюнктиву.

— Цвет нормальный. Никаких признаков внутренних повреждений. — Я ощупал ноги, ребра, таз и не обнаружил переломов.

— Ну-ка, старина, поглядим, как ты стоишь, — сказал я, осторожно подсунул руку под живот и начал легонько приподнимать моего пациента. Он протестующе заскулил, и хозяева ответили сочувственными возгласами:

— Бедненький Рупи! Потерпи, малыш! Он у нас молодец. — При этом они нежно его поглаживали.

Но я упрямо продолжал его поднимать, пока он, пошатываясь, не встал на все четыре лапы, а потом позволил ему лечь.

— Ну он как будто дешево отделался, — сказал я. — Ушибы, конечно, и подушечки лап у него ободраны, однако уверен, что ничего серьезного нет.

Колуэллы с воплями радости удвоили свои ласки, а Рупи умильно глядел на всех нас большими, трогательно-грустными глазами спаниеля. Он явно извлекал из ситуации все что мог.

Мы все трое поднялись на ноги, и я открыл чемоданчик.

— Ну-с, сделаем пару инъекций, чтобы уменьшить боль и ускорить заживление лап. — Я ввел стероидный препарат, антибиотик и отсчитал несколько пенициллиновых таблеток. — Конечно, он еще в шоке, но, по-моему, немножечко преувеличивает. — Со смехом я потрепал лохматую голову. — Ты, кажется, стреляный воробей, Рупи.