Средневековая Англия. Путеводитель путешественника во времени

Главное англоязычное произведение Гауэра — Confessio Amantis («Исповедь влюбленного»). Одна из причин его успеха — внимательность ко вкусам аудитории. Вам, наверное, покажется, что написать поэму длиной более 30 тысяч строк — не лучший способ привлечь читателей, но он выбрал отличную тему — жалобу на раздор, вызываемый любовью, — и развивает ее через элегантные истории и отступления. В прологе он говорит, что те, кто излагают одну лишь мудрость, лишь притупляют ум читателей, и потому он собирается писать по-другому: «немного похоти и немного мудрости, о большом и малом, чтобы кому-нибудь понравилось, что я пишу». Это неплохой совет для писателя любой эпохи.

Работа над произведением началась со случайной встречи Гауэра с королем Ричардом II. Когда их суда встретились на Темзе, Ричард пригласил Гауэра на борт и попросил его написать что-нибудь лично для него. Естественно, Гауэр был невероятно польщен и сразу же начал писать «книгу для короля Ричарда, которому принадлежит моя верность, со всем почтением моего сердца». Впрочем, через несколько лет Гауэр понял, что совершил огромную ошибку. Король превратился в презренного тирана и уже не заслуживал ни уважения Гауэра, ни тем более посвящения ему величайшего литературного произведения. Так что Гауэр вычеркнул строки, где клянется в верности Ричарду, и вместо этого написал посвящение кузену и сопернику Ричарда, Генриху Ланкастеру (будущему Генриху IV). С тех пор и до конца жизни Гауэр всячески поддерживал Ланкастеров и писал стихи, прославляющие нового короля, на всех трех языках.

Уильям Лэнгленд

Следующим в нашем списке идет писатель, воплощающий собой средневековую социальную критику. Уильям Лэнгленд родился в Шропшире около 1325 года; поэтический дар в нем сочетается с религиозным благочестием. Он — полная противоположность придворному поэту Гауэру Он даже под страхом смерти не станет воспевать короля и аристократов. Его «Видение о Петре Пахаре», с одной стороны, принадлежит к жанру «снавидения», но вместе с тем это страстное жестокое осуждение лицемерия, самовозвеличивания, жадности и мздоимства, особенно среди духовенства. Как и большинство английской поэзии XIV века, «Видение» написано аллитерационным стихом: строки связываются между собой не рифмами, а аллитерацией. Хороший пример — мелодичная первая строка, «In a summer season when soft was the sun» («Летнею порою, когда солнце грело»); еще один пример — знаменитая строка, где он видит «а fair field full of folk» («прекрасное поле, полное народу»).

Как только поэму начали в 70-х годах распространять в списках, ее тут же признали шедевром. Убежденность и чувство справедливости Лэнгленда вкупе с литературным даром гарантировали успех поэмы. Он напрямую осуждает грехи, в которых погрязли люди в повседневной жизни. Их характеристики и слабости были воплощены в виде персонажей. Он не сдерживается, обличая богачей, которые «в веселии и чревоугодии проедают свое богатство, не поделившись и куском хлеба с бедняком…». Осуждает он и все растущую склонность лордов и их семей покидать холлы и проводить большую часть времени в личных покоях:

Мрачен холл во все те дни, Когда лорд и его леди сидят в другом месте. Сейчас богатые едят отдельно, В личных покоях, избегая бедных, Шли в комнате с печной трубой, покинув главный зал, Построенный, чтобы там ели все, И всё для того, чтобы сэкономить то, что потратят другие.

В этом отношении он похож на другого, более раннего социального критика — автора поэмы «Победитель и расточитель», в которой подчеркивается, как важно для лорда иметь хорошую свиту (и, соответственно, поддерживать своих слуг и бедняков). В отличие от них, люди, которые разбогатели благодаря собственным усилиям (например, юристы и врачи), эгоистичны, потому что тратятся только на себя. Но литературный дар Лэнгленда намного превосходит и других протестных поэтов, и почти всех, кто пишет аллитерационным стихом. «We have no letter of our life, how long it shall last» («У нас нет грамоты, где говорится, сколько должна длиться наша жизнь»), — пишет он, размышляя о людях, которые считают долгую жизнь чем-то самим собой разумеющимся, словно ее можно пожаловать королевской хартией или «грамотой». Его критические стрелы в адрес духовенства за лицемерие очень больно жалят:

Я учу каждого слепого скрягу, как стать лучше: Имею в виду аббатов, приоров и всевозможных прелатов, И священников приходских, которые должны проповедовать и направлять Всех людей на путь исправления всеми силами своими… Неученые могут сказать, что в вашем глазу — бревно, А соринка нечистая попала, в основном по вашей вине, В глаза многих и многих людей, вы, проклятые священники!

В 80-х годах (после восстания Уота Тайлера) выходит второе издание поэмы, а около 1390 года — третье. Чосер явно читал ее; в подражание ей написаны еще несколько произведений. На момент смерти Уильям Лэнгленд, возможно, не был богат и не сумел искоренить лицемерие священников, но у него имелись свои сторонники, и он был знаменит.

Автор «Гавейна»

Если у Лэнгленда и есть серьезный конкурент в написании аллитерационных стихов, то это третий поэт из нашего списка. К сожалению, мы не знаем его имени. Он родился в Ланкашире или южном Чешире и хорошо знаком с французскими романами. Он знает «Роман о розе», цитирует рассказы сэра Джона Мандевиля и хорошо осведомлен о том, как работает прислуга в аристократическом доме, так что, скорее всего, как-то связан с рыцарем или даже более высокопоставленным человеком. Но, в общем-то, его личность не имеет особого значения. Четыре его поэмы — «Сэр Еавейн и Зеленый рыцарь», «Жемчужина», «Чистота» и «Терпение» — выдержали испытание временем, так что его самое знаменитое произведение дало ему имя. Прочитайте, например, описание того, как Иона входит во чрево кита:

Как пылинка в двери церкви, влетел он внутрь — Настолько огромны были его челюсти, Иона прошел мимо жабр, через слизь и кровь, Кружась, прошел через пищевод, широкий, как дорога, Переворачивался так, что ноги оказывались выше головы, А затем оказался в месте, огромном, словно зал, Наконец встал на ноги и пошел на ощупь. Он оказался в желудке, зловонном, словно дьявол, Его удел незавиден — сидеть в адски пахнущей грязи…

Главное качество этого поэта — разнообразие его талантов. Он описывает внутренности кита живым поэтичным языком. И нежнейшим образом рассказывает о маленькой жемчужине в аккуратной оправе из золота, с которой не сравнится никакая другая — даже те, что можно найти на Востоке.

Такая округлая, такая блестящая со всех сторон, Такая маленькая, так гладка была ее поверхность. Я и раньше видывал прекрасные драгоценные камни, Но ее ставлю выше любого другого. Как жаль! я потерял ее в саду, Она упала куда-то в траву. Раненный любовью, покинувшей меня, Я оплакиваю эту безупречную жемчужину.

И лишь по прочтении следующих строф вас растрогает и до боли поразит то, что говорит он не о жемчужине, а о маленькой дочери Маргарите, которая умерла, не дожив даже до двух лет. Именно она «упала куда-то в траву». Теперь она лежит в саду, среди цветов, под земляным курганом. Как страшно «вспоминать ее цвет, обрамленный землей — о, земля, ты испортила прекрасную драгоценность». Оплакивая дочь, он чувствует на душе холод, ужасная печаль поражает его сердце, и, несмотря на все свое здравомыслие и веру в утешение во Христе, он не может справиться с собой. В последующем видении он видит дочь, ставшую маленькой королевой рая, и с дальнего берега ручья она говорит с ним, объясняя, что нужно смириться с ее смертью и не падать духом. Но он не может удержаться и пытается пересечь ручей, чтобы коснуться ее. Войдя в холодную воду, он внезапно просыпается — и обнаруживает, что лежит, распростертый, на ее могиле.

«Жемчужины», «Чистоты» и «Терпения» уже вполне достаточно, чтобы войти в четверку лучших поэтов Англии. Но ему принадлежит еще одно, даже более великое произведение: лучшая поэма о короле Артуре из всех существующих, «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь».

Сюжет таков: в Камелоте идет новогодний пир, Артур и его рыцари ждут представления, и тут в зал заходит огромный рыцарь, одетый в зеленое. У рыцаря в руках боевой топор; он предлагает любому из тех, кто обедает за столом Артура, обменяться с ним ударами. Он примет первый удар, а потом, через двенадцать месяцев, тот, кто нанес этот удар, должен будет найти его в Зеленой часовне и, в свою очередь, принять удар от него. Сэр Гавейн, самый младший из рыцарей Артура, принимает вызов и выходит из-за стола. «Возьми же свой мрачный инструмент, — говорит Зеленый рыцарь, — и посмотрим, как ты бьешь». «С радостью, сэр, не сомневайтесь», — отвечает Гавейн и заносит топор. Зеленый рыцарь открывает шею, готовый к удару, и не двигается с места; Гавейн срубает ему голову. К изумлению всех, безголовое тело рыцаря не падает. Оно делает шаг вперед, наклоняется и поднимает голову, укатившуюся под стол. Голова громко смеется и снова напоминает условия вызова. Сэр Гавейн должен принять удар от рыцаря в Зеленой часовне через двенадцать месяцев.