Средневековые легенды и западноевропейские литературы
Шрифт:
На бытовавшие в репертуаре жонглеров, а следовательно, и в широких кругах слушателей (от могущественных феодалов и князей церкви до рядовых рыцарей и даже простолюдинов) легенды о Гильоме по мере сложения его «жесты» накладывались новые мотивы, поставляемые повседневной действительностью Средневековья. Полагают, что здесь не могло обойтись без других «Гильомов», не имевших никакого отношения к Гильому Тулузскому, но отложившихся в памяти народа. Было бы упрощением полагать, что их черты автоматически наслаивались на черты прототипа. Но отрицать их даже минимальное участие в формировании образа эпического персонажа, как это делал Ж. Бедье, также, пожалуй, не стоит. Кратко перечислим этих «претендентов» [277] .
277
Ср.: B'edier J. Op. cit. P. 181–183.
Наиболее «ранний» Гильом – это какое-то лицо (быть может, носившее и другое имя), «игравшее значительную роль в 813 г.» [278] . О нем мы ничего не знаем.
Следующий «претендент» – это Гильом Готский, сын Бернара Септиманского, то есть внук Гильома Тулузского. Он был убит в Барселоне в 850 г. Как считал Ж. Бедье, ссылаясь на одну из статей Ф. Лота, этот Гильом не имел отношения к сложению интересующей нас легенды [279] . Но отметим: он был известен как неутомимый борец с сарацинской экспансией, он пал во время какого-то вооруженного конфликта в Барселоне, его отца звали Бернаром,
278
Paris G. Op. cit. P. 67.
279
См.: B'edier J. Op. cit. P. 186. Ср.: Lot F. Vivien et Larchamp // Romania. T. XXXV. 1906. P. 260.
Девятое столетие больше не знает «подходящих» Гильомов. Зато следующий век на них весьма богат. Их по меньшей мере семь.
Это Гильом I Благочестивый, граф Овернский и герцог Аквитанский, умерший в 918 г. С его фигурой связывают отдельные мотивы «Монашества Гильома» [280] , против чего Ж. Бедье решительно возражал [281] . За ним идет Гильом II, прозванный «Молодым», племянник предыдущего, граф Овернский и герцог Аквитанский с 918 по 927 г. Следующий – Гильом I Длинная Шпага, герцог Нормандский с 927 по 942 г. Затем Гильом III, прозванный Разрубающим Железо, граф Тулузский в 950 г. Следующий по времени – Гильом III, прозванный Конопатым, граф Пуатье с 950 по 963 г. За ним идет Гильом I, граф Прованский с 961 по 992 г. Отдельные историки приписывали ему внушительные победы над маврами; как полагал Леон Готье [282] , черты этого графа Прованского дополнили облик эпического Гильома. Позже выяснилось, что граф сражался с сарацинами не более часто и не более доблестно, чем любой его современник [283] , победа же при Фраксинэ, отождествляемая со сражением на реке Орбьё Гильома Тулузского, в действительности была одержана Ромбаутом, братом графа, а не им самим. Упомянем также Гильома Железная Рука, сына Гильома Конопатого, графа Пуатье, герцога Аквитанского в 963–994 гг. О нем мы знаем не слишком много; но вот некоторые важные сведения, на которые обратил внимание В. Клётта [284] . Гильом был братом Аделаиды, жены Гуго Капета, на которой тот женился в 970 г. Уместно предположить, что на определенном этапе эволюции «жесты» этот брак отразился в ней (там король Людовик берет в жены сестру героя Бланшефлор). Можно упомянуть, наконец, Гильома, графа Монтрейского; впрочем, о нем мы почти не располагаем точными сведениями.
280
См.: Paris G. С. r. de: Revillaut Ch. Etude historique et litt'eraire sur l'ouvrage latin intitul'e Vie de Saint Guillaume. P., 1876 // Romania. T. VI. 1877. P. 471.
281
См.: B'edier J. Op. cit. P. 360–364.
282
См.: Gautier L. Les Epop'ees francaises. P., 1882. T. IV. P. 108.
283
См.: B'edier J. Op. cit. P. 185–186.
284
См.: Cloetta W. Op. cit. P. 159–161.
С Гильомом Железная Рука, графом Анжуйским, мы вступаем в XI столетие, время возникновения дошедшего до нас текста самой ранней из рассматриваемых здесь поэм. Этот Гильом был сыном Танкреда Отевильского и стал графом в 1043 г. Во главе отряда нормандских смельчаков он дерзко вторгся в византийские владения в Южной Италии и основал там эфемерное независимое графство. Уже после его смерти его единокровные братья Роджер и Роберт Гвискар завладели Калабрией, а затем и Сицилией и основали там нормандское королевство. Можно предположить, что все эти события как-то отразились – в переосмысленном виде, конечно, сгруппировавшись вокруг одного персонажа – в «Монашестве Гильома» (лессы LI–LXXIX; эпизод с сарацинским «королем» Синагоном). Ж. Бедье, естественно, это отрицал [285] . Одиннадцатый век знал и других Гильомов, которые так или иначе могли сообщить какие-то собственные черты герою «жесты». Один из них – это граф Бёзалю, прозванный «Труннусом» (т. е. «Приставным Носом»), Здесь обращает на себя внимание мотив отрезанного носа (в схватке с сарацинами?) и наличие брата, носившего традиционное для нашего цикла имя Бернара. Ж. Бедье довольно убедительно показывает его непричастность к интересующим нас легендам [286] . Видимо, не имеет к ним отношения и Гильом Монтрейский, командовавший папскими войсками при папах Николае II (1058–1061) и Александре II (1061–1074), хотя на отдельные мотивы и эпизоды поэмы «Коронование Людовика» наличие этого смелого и опытного военачальника в середине XI в. и могло повлиять.
285
См.: B'edier J. Op. cit. P. 186–195.
286
См.: B'edier J. Op. cit. P. 196–200.
Двух Гильомов «поставило» XII столетие. Они были братьями, хотя и носили одинаковое имя, что нередко случалось в многодетных семьях, к тому же если у их глав было несколько жен. Первый был сеньором Монпелье, принимал участие в осаде Альмерии в 1147 г., придя на помощь королю Кастилии Альфонсу VII. Это можно сопоставить с описанной в «Монашестве Гильома» осадой Палермо. После смерти жены Гильом, как и наш герой, ушел в монастырь. Его брат, сеньор Оммела, женился после 1126 г. на некоей Тибурк, графине Оранжской. Еще одного Гильома, носившего кличку Короткий Нос, упоминает Г. Парис [287] , но сведений о нем никаких нет.
287
См.: Paris G. La litt'erature francaise au Moyen Age. P. 67.
Как уже говорилось, в науке существует немало точек зрения относительно прототипов героя нашей «жесты». Но сводятся они к двум отчетливо противостоящим концепциям. Одной из них придерживался Ж. Бедье. Он видел лишь одного прототипа – Гильома Тулузского, ставшего затем местным католическим святым под именем Гильома Желлонского, чье латинское житие было составлено, с вполне понятным умыслом, в первой половине XII в. Вокруг реальных фактов его жизни концентрировались романтические истории, и постепенно – в интересах монахов монастырей «Тулузской дороги» (Via Tolosana) – сложилась эпическая биография героя.
Фердинан Лот полагал, что нельзя исключать воздействия на формирование легенды каких-то исторических лиц и событий IX и X вв. [288] , то есть слияния в художественном образе черт нескольких реальных персонажей. Множественность прототипов наиболее последовательно отстаивал еще Леон Готье, писавший: «Чтобы создать легенду о нашем Гильоме, сплавили легенды или истории о нескольких Гильомах. Точнее говоря, их не сплавили, а создали из них амальгаму. Из каждой из легенд взяли одну или несколько черт, которые довольно искусно скомпоновали и все их связали с историей центрального Гильома» [289] . Показательно, что один из последних исследователей «Жесты Гильома», Жан Фрапье, не встает безоговорочно на ту или другую точку зрения [290] .
288
См.: Lot F. Etudes sur les l'egendes 'epiques francaises. P., 1970. P. 250.
289
См.: Gautier L. Op. cit. T. IV. P. 92.
290
См.: Frappier J. Op. cit. T. I. P. 66.
Но,
помимо вопроса о прототипах, есть проблема отражения в «жесте» тех или иных исторических событий VIII–XI вв. Ограничимся «малой жестой», то есть упомянутыми выше шестью «основными» поэмами.В «Отрочестве Гильома» можно сопоставить с описываемой в произведении осадой Нарбонна лишь неоднократные нападения на этот город сарацинских отрядов (такие нападения имели место в 721, 793, 1018–1019 гг. [291] ).
Больше достоверных исторических фактов отразилось в поэме «Коронование Людовика». Все пять основных эпизодов произведения отмечены «воспоминанием» о конкретных исторических событиях, хотя все они выступают в произведении в переосмысленном виде. Так, сцена коронования Карлом сына бесспорно может быть соотнесена с торжественным событием 813 г., когда Людовик был коронован в Ахене. Но уже Ж. Бедье [292] отмечал разительное отличие исторического факта от его трактовки в поэме. Главное и решающее изменение, внесенное поэтом, – это участие Гильома в событии и его драматический характер. Все остальные отличия продиктованы этим. Мифологизация истории здесь выявляется со всей очевидностью. Во втором эпизоде поэмы видели отзвуки осады сарацинами Салерно в 873 г., но Марио Рок убедительно показал, что здесь скорее изображено нападение на Рим в 846 г. арабского флота, поднявшегося по Тибру на легких судах и основательно разграбивших Вечный город [293] . Третий эпизод «Коронования» – пленение короля Людовика в Туре – отразил не какое-то одно историческое событие, а общую атмосферу борьбы королевской власти с непокорными феодалами. При этом противниками короля выступали его собственные сыновья (Пипин, Лотарь и др.). Правда, высказывались предположения, что здесь как-то переосмыслены отдельные факты правлений Людовика IV Заморского, Людовика V Ленивого или же Карла Лотарингского (середина и вторая половина X в.), когда королевская власть подвергалась особенно сильным ударам, вовлеченная в стихию феодальной анархии. Это тоже можно принимать в расчет. Как очень верно писал Ж. Фрапье, «трувер не думал ни о каком конкретном событии. Тем не менее, даже не обращаясь к помощи какой-либо хроники, он, конечно, знал, что последние Каролинги и первые Капетинги должны были не раз вести борьбу против восстававших вассалов. Они знали, что слабое королевство нуждалось в заступниках. И вот на этом историческом фоне они плели свои измышления» [294] . Четвертый эпизод «Коронования» рассказывает о том, как Гильом освободил Рим, захваченный немецким узурпатором. Тут опять-таки видели отражение ожесточенного соперничества из-за французского престола Ги Сполетского и Эда (в 891 г. Ги захватил Рим, где папа Стефан VI короновал его императорской короной), либо одно из многочисленных военных столкновений с немецкими войсками кого-то из Оттонов. Наконец, в последнем эпизоде поэмы, повествующем о смутах во французском королевстве, нашло отражение не какое-то одно историческое событие, а общая обстановка конца X–XI столетия, когда королевский домен катастрофически уменьшался, раздираемый непокорными феодалами; к моменту смерти Генриха I (незадачливого мужа Анны Ярославны) домен этот вообще ограничивался Парижским районом (1060).
291
См.: Henry P. Introduction // Enfances Guillaume, chanson de geste du XIII si`ecle. P., 1935. P. XLI.
292
См.:B'edierJ. Op. cit. P. 225. Ср.: Frappier J. Les Chansons de geste du cycle de Guillaume d'Orange. P., 1967. T. II. P. 91–94.
293
См.:RoquesM. L''el'ement historique dans «Fierabras» et dans la branche. II du «Couronement Loo"is» // Romania. T. XXX. 1901. p. 161–181.
294
См.: Frappier J. Op. cit. T. II. P. 104.
Историческая основа «Нимской телеги» несколько иная. Отметим прежде всего, что при Каролингах Ним не находился под мавританским владычеством. Мавры захватывали город в 719 и 737 гг., направлялись к его стенам, но так и не доходили до них в 793 г. Таким образом, никакого отвоевания Нима Гильомом или каким-нибудь другим франкским военачальником не было и не могло быть. Но другие города Прованса и Лангедока сарацины брали, их у них отвоевывали (например, Нарбонн, Жерону, Барселону). Поэтому мотив отвоевания пришел в поэму из реальной действительности.
«Взятие Оранжа» также не имеет точной исторической основы, хотя этот город в долине Роны и находился в VIII в. под сарацинским владычеством. Но Гильом Тулузский никогда его не брал штурмом. Впрочем, в латинском жизнеописании св. Вильгельма, составленном монахами Желлоны, этот захват города представлен как одно из самых славных воинских свершений героя. Здесь рассказывается, что Гильом «вошел в Септиманию и, перейдя Рону, расположил свои войска вокруг стен Оранжа, который сарацины во главе с их Тибо давно уже держали в своих руках. Гильом быстро разбил и обратил в бегство захватчиков, хотя в дальнейшем ему пришлось немало претерпеть в Оранже и из-за Оранжа, что он перенес весьма достойно. После того как он с великим трудом завоевал этот город, с согласия всех своих людей он решил оставить его себе и сделал его главной своей резиденцией. Вот почему город этот из-за славы столь великого воина почитается теперь на всем белом свете» [295] . Действительно, как увидим, в эпической традиции завоевание Оранжа постепенно стало центральным событием в поэтической биографии Гильома.
295
Цит. по кн.: B'edier J. Op. cit. P. 117.
Относительно того, почему имя героя «жесты» оказалось связанным с Оранжем, высказывалось немало догадок. Наиболее эффектно, но все-таки не до конца убедительно предположение Анри Грегуара [296] , полагавшего, что Оранж привлек эпических певцов своими замечательными сооружениями римской эпохи, в частности термами, театром и триумфальной аркой (хорошо сохранилась до наших дней), воздвигнутой в память о победе Мария над тевтонским вождем Тевтободом (102 г. до н. э.). Как полагал А. Грегуар (к нему осторожно присоединился и Ж. Фрапье [297] ), трансформация имени этого тевтона-великана, изображенного на арке (Teutobodus-Theobaldus-Thibaud), объясняет явно неарабское звучание имени первого мужа Орабль. Конечно, в сознании средневекового европейца могла происходить подмена древнеримских реалий заместившими их арабскими: Ю. Балтрушайтис верно подметил, что и греко-римские постройки, и постройки мусульманские нередко смешивались, попадая в один недифференцированный разряд «нехристианских» [298] . К этому можно добавить, что подчас греко-римская постройка обрастала добавлениями и пристройками иного, мавританского стиля.
296
См.: Gr'egoire H. Les monuments inspirateurs. Comment Guillaume de Toulouse devint Guillaume d'Orange // Provence historique. T. 1. 1950. P. 32–44.
297
См.: Frappier J. Op. cit. T. II. P. 276–278.
298
См.: Baltrusaitis J. Le Moyen Age fantastique, antiquit'e et exotisme dans l'art gothique. P., 1955. P. 8.