Срочно нужен гробовщик (Сборник)

— А в 1502 году что-то случилось?

— Генриху донесли, что Тиррел помог перебраться в Германию бежавшему из Тауэра стороннику Ричарда. На осаду крепости в Гине Генрих выслал весь стоявший в Кале гарнизон. Но этого ему показалось мало, и он отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой королевской печати. Знаете, что это такое?

Грант кивнул.

— Ну и названия вы, англичане, даете своим чиновникам! Генрих, значит, отправил к Тиррелу лорда-хранителя малой печати с наказом посулить Тиррелу жизнь, если он согласится побеседовать с канцлером казначейства на борту английского корабля, стоявшего в Кале.

— Ну и ну!

— Я вижу, можно не продолжать. Его заточили в Тауэр. А шестого мая 1502 года обезглавили — «в великой спешке и без суда».

— А как же его признание?

— Не было никакого признания.

— Что-о?!

— Не смотрите на меня так, я тут ни при чем.

— А я ведь думал, что он признался в убийстве принцев.

— Так написано в разных книгах. Однако текста признания нет ни в одной, так что сами понимаете…

— То есть текст признания Тирреяа не был опубликован?

— Вот именно. Полидор Верджил, историк, состоявший на службе и содержании у Генриха Седьмого, подробно описывает, как были убиты принцы. Но уже после того, как Тиррела казнили.

— Но коль Тиррел признался, что по настоянию Ричарда убил принцев, почему не было обвинительного заключения и открытого судебного разбирательства?

— Ничего не могу вам ответить.

— Давайте подытожим. При жизни Тиррела о его признании никто ничего не знал.

— Так

— Тиррел признается, что давным-давно, в 1483 году, чуть ли не двадцать лет назад, он прискакал из Уорика в Лондон, получил ключи от коменданта Тауэра… Как бишь его звали?

— Брекенбери. Сэр Роберт Брекенбери.

— Получил от сэра Роберта Брекенбери ключи от замка, убил принцев, вернул ключи и возвратился с докладом к Ричарду в Уорик. Он признается в убийстве, которое до сих пор считалось страшной тайной, — и всё?

— И все.

— Я бы постеснялся пойти в суд с такой историей.

— Да и я не пошел бы. Тут все притянуто за уши.

— А как же Брекенбери? Что, его так и не вызвали в суд, чтобы он подтвердил либо опровергнул показания Тиррела?

— Брекенбери погиб в битве при Босворте.

— Как это кстати: значит, и свидетелей нет. — Грант задумался над новыми сведениями. — А ведь то, что Брекенбери погиб при Босворте, косвенно подтверждает нашу правоту.

— Каким образом?

— Если события развивались именно так, как описывает Вер-джил, то есть если ключи от замка действительно были выданы по приказу Ричарда, об этом не могли не знать подчиненные коменданта. Быть того не может, чтобы ни один из них тотчас же не пересказал Генриху все, что знал, лишь только Тауэр был взят. Тем более, если мальчики исчезли. Брекенбери был мертв, Ричард — мертв. В ответе за принцев оказывался тот, кто после коменданта оставался старшим в замке. И раз он не мог по первому требованию представить мальчиков, живых и здоровых, ничего другого не оставалось, как сказать: «Комендант отдавал на одну ночь ключи от крепости, и с тех пор принцев не видно». А тогда человека, получившего ключи, нашли бы на краю света. Ведь он был главным свидетелем обвинения. И суд над Ричардом стал бы личным триумфом Генриха.

— Вот еще что. Тиррел не мог бы пройти по замку неузнанным: слишком хорошо его знали в Тауэре. И вообще, в том небольшом городишке, каким был в те дни Лондон, он был, безусловно, человеком заметным.

— Тоже верно. Случись все так, как пишут историки, Тиррела отправили бы на эшафот еще в 1485 году. И никто бы за него не вступился. — Грант потянулся за сигаретами. — Итак, Генрих казнил Тиррела в 1502 году и только после казни объявил через придворных историков о признании Тиррела в убийстве принцев?

— Точно.

— И даже не удосужился объяснить, почему Тиррел так долго оставался безнаказанным?

— Насколько мне известно, никаких объяснений не было. Генрих всегда был скользкий, как угорь. Он никогда не шел прямо к цели, будь то убийство или что другое. Предпочитал окольные пути. Годами выжидал, не отваживаясь на расправу с неугодными, пока не находился благовидный предлог. Кривой у него был мозг, лукавый. Знаете, чем он отметил свое, восшествие на престол?

— Нет.

— Придя к власти, он казнил по обвинению в измене нескольких дворян, выступивших на стороне Ричарда в битве при Босворте. И знаете, как он придал обвинению видимость законности? Проще не бывает: приказал считать началом своего царствования день, предшествовавший битве. Тот, кто способен на такое, способен на все. — Каррадайн взял протянутую инспектором сигарету и добавил злорадно — Но эта затея ему с рук не сошла. Нет, не сошла. Англичане тут же дали ему понять, что не намерены глядеть сквозь пальцы на королевские забавы. И сделали это безукоризненно.

— Как?

— Совершенно по-английски: Генриху вручили парламентский акт и заставили придерживаться его буквы, а стояло в акте следующее: того, кто служит суверенному государю своей страны, впоследствии нельзя ни обвинить в измене, ни приговорить к тюремному заключению или конфискации имущества. Такая бескомпромиссная вежливость совершенно в английском духе. Не было ни криков возмущения королевской властью, ни разбитых окон. Депутаты вежливо вручили скупой, бесстрастный акт, и Генриху пришлось проглотить пилюлю. В душе он, наверное, с ума сходил от злости. Ну, мне пора. Очень рад, что вам лучше. Наша поездка в Гринвич не за горами. Кстати, что там такого особенного, в этом Гринвиче?

— Несколько архитектурных памятников. Да и сама прогулка на катере — тоже дело не последнее.

— И это все?

— Есть там еще парочка недурственных погребков.

— Раз так, мы едем в Гринвич.

После ухода Каррадайна Грант поудобнее устроился и, куря сигарету за сигаретой, углубился в размышления о престолонаследниках из дома Йорков, процветавших во время царствования Ричарда, а при Генрихе нашедших безвременный конец.

Возможно, кое-кто был наказан по заслугам. По рассказу Брента трудно судить: он сделал только беглый обзор судеб Йорков, не вникая в детали и не давая оценок. Но быть того не может, чтобы виновны были все без исключения, кто представлял хоть какую-то угрозу для династии Тюдоров, — вероятность такого совпадения слишком мала.

Без большого энтузиазма Грант взглянул на книгу, которую принес Брент. Джеймс Гэрднер, «Жизнь и царствование Ричарда III». По мнению Брента, д-ру Гэрднеру стоило уделить часок-дру-гой. Это «фантастический» писатель, заверял он.

На первый взгляд, книга казалась не слишком занимательной, но самая скучная книга о Ричарде лучше любой другой. Прочитав всего пару страниц, Грант понял, почему Брент назвал автора «фантастическим». Д-р Гэрднер был непоколебимо убежден, что Ричард — убийца, но, как честный и, в общем-то, добросовестный историк, не считал возможным утаивать факты. Вот и приходилось изворачиваться: пытаясь подогнать теорию к фактам, Гэрднер совершал неимоверные, просто фантастические курбеты — этакого цирка Грант давно не видал.

Не отдавая себе отчета, до какой степени противоречивы его воззрения, Гэрднер признавал мудрость Ричарда, обаяние и широту души, талант полководца и государственного деятеля, отмечал любовь к нему простого народа и доверие к его суду, разделяемое даже его заклятыми врагами, — и тут же на одном дыхании рассказывал о клевете Ричарда на мать и об убийстве беспомощных ребятишек. Выложив жуткую басню — такова, мол, традиционная точка зрения, — доктор с удовольствием присоединял свой голос к общему хору. В характере Ричарда, по мнению доктора, не было ничего подлого или низкого, но он был убийцей невинных малюток. Даже враги верили в его справедливость, но он убил племянников. Он был безукоризненно честен, но убил из корысти.