Срочный фрахт

— Это мое дело!

— Конечно, не мое… В трибунале оно будет лежать в папке с надписью «дело коменданта города Бердянска по обвинению» и так далее. Это уж как пить дать!

Комендант затрясся и затоптался на месте.

— Посмотрим, кого раньше трибунал под печать возьмет. Где это видано, чтобы личный состав воровать?

— У вас ловкости рук учился. Вы в каком заведении науки проходили?

Комендант почернел.

— Оскорбление должностного лица?

Притаившийся за горловиной люка Леша слышал, как начальник дивизиона протяжно и лениво зевнул. Потом он сказал скучающим голосом:

— Война объявлена! Сердюк, к орудию! Наводка по цели, которая болтается на стенке. Прицел ясен.

По палубе к носу протопали шаги. Леша, осторожно высунувшийся из люка, увидел, как Сердюк, пряча в усах улыбку, наводил на коменданта носовую пушку. Комендант сразу смолк и начал отступать, стараясь изобразить на лице бесстрашие и независимость. Но, когда Сердюк, оглушительно крякнув, взялся за шнур, комендант повернул и быстро пошел к воротам порта. Леша, заложив пальцы в рот, лихо свистнул вслед бывшему начальству, бежавшему от незаряженной пушки.

— Противник бежал, не приняв боя! — закричал начальник дивизиона, в восторге дрыгая ногами — Отставить пушку!

Леша хохотал, сидя на перекладине трапа. Жизнь на истребителе с каждым часом очаровывала его все больше. Здесь была дружная семья, спаянная и лихая. И начальник был подходящий парень. Служба с ним сулила жизнь, полную приключений и высокого интереса. И моторы истребителя, с которыми его знакомил старший моторист Гордюшенко, были настоящими боевыми моторами, не то, что жалкий, расхлябанный двигатель комендантского «бенца».

За несколько дней Леша вжился в морское дело. Сердюк научил его затягивать форменку поясом, чтоб не было ни одной лишней складочки, и надевать бескозырку в меру набекрень. В Лешиной фигуре появилась подтянутость и ловкость, и самому себе он казался совсем новым человеком. Он уже не говорил: «веревка», «лестница». Он начал называть вещи настоящими солеными именами.

Он попросил у начальника дивизиона разрешения сходить на квартиру за своим сундучком. Начальник разрешил, но дал ему двух сопровождающих военморов с винтовками, опасаясь, что комендант может попытаться умыкнуть обратно похищенную драгоценность. Леша шел между двумя товарищами, думая, как он увидит ненавистную ему теперь Иришу и как холодно распростится с ней.

Ириша отворила ему дверь. Увидя Лешу в необычном наряде и двух суровых военморов с ружьями, Ириша отступила и побледнела:

— Что это, Алексей Васильич? За что вас?.. — Она недоговорила.

Леша горько усмехнулся. Ничего эта глупая, как курица, девчонка не понимала и не могла понять. Она думает, что Лешу Ширикова арестовали и водят под конвоем.

— Ошибаетесь, Ирина Тихоновна, — сказал он сурово, — мы еще повоюем. Довольно мне при тыловых обозах околачиваться. Я теперь военный моряк Красного Рабоче-Крестьянского Флота! Прощайте! — Он взял под мышку сундучок и протянул Ирише руку дощечкой — Не поминайте лихом! И пущай мой зуб вам больше не досаждает. Желаю вам дружка с подходящим зубом!

Ириша машинально пожала ему руку. Один из моряков, подмигнув, обронил Ирише:

— Не плачьте, барышня! Он вернется до вас после первого геройского боя.

Леша вышел с товарищами на улицу. Ириша подбежала к калитке и смотрела вслед уходящим морякам. В туманных глазах ее было задумчивое недоумение.

В машинном отсеке пылал ослепительный белый свет подвешенной к потолку лампы. Над головами по палубе глухо гремели шаги и рокотал якорный анат. Истребитель подрагивал на волне, и в подрагивании чувствовались напряжение и тревога. Резко провыла сирена, и, заглушаемый гулом моторов, прокатился бас Сердюка:

— Отдать кормовой!

Звякнул телеграф, и стрелка указателя стала на «малый вперед». Гордюшенко включил сцепление. Высокий рев стал ниже, истребитель дрогнул и пошел. Леша с блестящими глазами упивался впечатлениями первого морского похода.

— Куда едем? — спросил он у Гордюшенко.

— Едем! — передразнил Гордюшенко. — Вторую неделю флотскую форму носишь, а говорить по-человечьему не научился. Это девки на фаэтонах ездют, а моряки ходют. Понял? А куда идем, туда и придем. Ты это себе на носу зачекань. Про это начальник знает, а нам, машинным духам, одно полагается — верти машинку на столько оборотов, сколько от мостика закажут. Куда идем, до этого нашего интересу быть не должно. Понял?

— Угу, — ответил Леша и хотел все же высказать удивление, почему команда не должна знать, куда идет, но не успел. Телеграф звякнул и снова стал на «полный вперед». И сейчас же случилось непонятное. Палуба вырвалась из-под ног Леши, он сел и гулко хватился головой о заднюю переборку. Ощущение могучего и стремительного движения наполнило все его тело.

— Что это? — растерянно спросил он у Гордюшенко, потирая затылок.

— Привыкай, — равнодушно заметил Гордюшеико, — истребитель, он тебе не биндюг. Когда на полный ход, так держись за воздух, а то улетишь.

Ревели моторы. За тонкой обшивкой рычала и плескалась взмятенная вода, и все летело вперед, пробивая упругость воды и воздуха.

— Можно наверх глазком взглянуть? — спросил Леша.

— Глянь, — снисходительно разрешил Гордюшенко, — только черта ты там углядишь. Ночь да вода.

Леша вскарабкался по трапику и высунулся из люка. Кругом была синяя пустота, пробитая золотыми гвоздиками звезд. В лицо бил необыкновенный ветер. Он был твердый и как будто тер глаза наждаком, вызывая слезы. Матово поблескивали верхушки валов и двумя ревущими стенами подымалась и опадала за бортом пена. От ее вихря кружилась голова, и Леша спустился вниз.

— Протри моторы! — приказал Гордюшенко, перебрасывая Леше ветошку.

Начальник дивизиона стоял на мостике, наклонясь над слабо освещенной картой, по которой карандаш проложил прямую линию курса. Истребитель шел средним ходом в густом и липком, как сметана, тумане. Из морской бездны тянуло острым предрассветным холодком. Начальник дивизиона выпрямился.

— Дойдем до точки, Сердюк, и будем ворочать на обратный, — сказал он, — оперативное задание выполнено, продолжать разведку, в такой непроглядице нет смысла. А посудинка работает неплохо, — тьфу-тьфу, не сглазить. На полном ходу узлов тридцать выжимали.

— Добре ходим, — прогудел Сердюк, и, кашлянув, бросил рулевому: — К повороту!

— Есть к повороту.

По носу промелькнула вешка. Начальник дивизиона засек крестик на линии прокладки и скомандовал:

— Поворот шестнадцать румбов. Курс двести семьдесят три.

— Лево на борт! — грохотнул бас Сердюка.

Мягко зарокотал штурвал, перекладывая руль. Истребитель, резко кренясь, описал короткую дугу и выпрямился. Стрелка картушки уперлась в цифру 273.