Срочный груз из прошлого

Открылась задняя дверь, и на бледном фоне возникли два квадратных силуэта.

— Выходи, — услышал я.

Что за черт! Меня, оказывается, привезли вовсе не в лес и не в поле. Рядом виднеется какое-то здание, слегка напоминающее нашу среднюю школу… Нет, сопротивляться я не в состоянии. Надо выходить.

Охая и кряхтя, я выполз из машины, и только тогда понял, куда меня привезли. Сволочи!

Я рванулся. Но сопровождающие были начеку. Отделаться от них не было никакой возможности, и я, пока они волокли меня к тускло освещенному входу, начал что-то говорить им, вернее, срывающимся от страха голосом нести жалобную чушь. Сопровождающие, по-видимому, местные санитары, и ухом не вели. Затащив меня на второй этаж и проведя по пустому коридору, они впихнули меня в какую-то комнату, даже, скорее, камеру с голыми шершавыми стенами и гладким металлическим полом. Все это заняло немногим больше полуминуты.

Я плюхнулся на привинченную к стене деревянную скамью. Все, допрыгался. Теперь, надо думать, меня начнут лечить. От атомной шизофрении с осложнениями. Возможно, будет хирургическое вмешательство… Но нет, стоп! Отсюда я все равно рано или поздно выберусь…

Впрочем, я недооценивал нашу исправительно— воспитательную терапию.

Минут через двадцать лязгнул засов, в комнату вошли эти же два санитара и с ними кто-то третий.

Но и сейчас я оказался совсем не на высоте. Меня даже ни разу не стукнули. Просто двое быстренько завернули мне руки к хребту, а третий… Третий закатал мой правый рукав, и я почувствовал боль укола в сгибе руки. Через несколько секунд меня отпустили, и все трое, не оглядываясь на мою персону, вышли из камеры.

Некоторое время я ошарашенно смотрел в закрытую дверь. Мысли скакали, как сумасшедшие — я ожидал всего, чего угодно, но только не этого. Насколько я мог судить по книгам, фильмам и рассказам непосредственных участников, подобных способов обезвреживания неугодных свидетелей отечественная криминалистика еще не знала.

…Железная дверь вдруг изогнулась совершенно неестественным образом, полированный пол мягко поднял свои края, так что его центр, в котором стоял я, медленно стал проваливаться вниз. Яркий свет, бьющий из подвешенной под потолком зарешеченной лампы, стал вдруг материально ощутимым, причем настолько, что я принял сидячее положение, не в силах сопротивляться его давлению.

Сидя на плавно колыхавшемся полу, я отчетливо видел плывущие по воздуху фотоны — мягкие пушистые шарики, которые медленно проходили сквозь меня, вызывая совершенно невероятное наслаждение…

Дальнейшее помню плохо. Через какое-то время я вдруг обнаружил на себе больничную пижаму и растоптанные шлепанцы. Еще я смутно помню неизвестного мне человека в белом, которого иногда называли «Яков Моисеевич», иногда — «доктор Ландберг». Нередко перед собой я видел чью-то усатую физиономию, которая долго и нудно задавала мне однообразные вопросы в моменты просветления. И еще в память врезались стройные женские ноги, появлявшиеся всегда именно в ту минуту, когда я больше всего нуждался в очередном уколе…

Глава восьмая

Какое-то время мы смотрим друг на друга и молчим. Я, конечно, слегка удивлен, потому что Алексей Теплов еще в прошлом году ходил первым штурманом на рефрижераторе и не собирался бросать то место. Он, по всей видимости, поражен еще больше — как это Андрей Маскаев, уже не первый год торчащий на береговой работе, вдруг оказывается во время рейса в камбузе толкача, да еще в таком странном, мягко говоря, виде. Однако он задает мне совсем не тот вопрос, которого я могу ожидать:

— Слышь, мужик, ты кто такой, а?

— Не узнаешь, что ли?

— Нет, конечно… И как ты здесь оказался?

— Леха, как я здесь оказался — про это лучше не спрашивай.

— А откуда ты меня-то знаешь?

— Да я же Андрей, Андрей Маскаев… Господи Боже, Леха, мы же с тобой в одной группе три года учились…

— Андрей?.. Нет, не может быть. Я же тебя узнать не могу. Нет, ты шутишь, наверное; это не ты.

— Да как это — не я? Помнишь, как мы с тобой на «румынке» практику проходили? А как на защите вместе отдувались? Ты что, за полгода забыл, как я выгляжу?

Алексей молчит, глядя на меня с ужасом.

Я, проведя рукой по лицу, нащупываю жесткую бороду. Ну конечно, сразу меня можно и не узнать… Алексей протягивает мне руку, извлекает из щели и говорит:

— Пошли-ка ко мне. Там и поговорим.

При этом он старается смотреть куда угодно, только не на меня. Я говорю:

— Леха, нельзя, чтобы меня здесь увидели. Я вне закона сейчас. Если тебя кто спросит…

— Кто спросит? Кто спросит, тот сам и ответит.

— Так ты кем здесь работаешь? Штурманом? Первым?

— Ага, первым. После Бога… Так что никого не бойся, пошли. Меня долго уговаривать не приходится. Я думаю о каюте — о т е п л о й и с у х о й к а ю т е, и мне становится на все наплевать. Мы выходим из камбуза и идем по коридору. Ноги у меня подкашиваются, я спотыкаюсь и с трудом удерживаю равновесие.

— Ну и ну, — бормочет Алексей и грубовато хватает мой локоть. — Шагай, шагай. Сдается мне, сейчас ты расскажешь весьма занимательную историю.

— Очень занимательную, — соглашаюсь я.

Наконец мы приходим в каюту. Алексей запирает дверь изнутри, садится в широкое мягкое кресло. Я намереваюсь сесть в такое же, но Алексей качает головой:

— Ты хотя бы посмотрел на себя вначале.

Прохожу в смежный отсек, где находится душевая и прочее оборудование — неплохо живут капитаны, черт возьми! — и смотрю в зеркало. Н-да. Неудивительно, что Леха меня сразу не узнал. Я себя тоже сейчас не узнаю. Вместо лица вижу череп, обтянутый заросшей неопрятными волосами кожей. Передо мной, скорее всего, беглый каторжник, причем в последней стадии истощения.

Слышу сзади шаги. Это Алексей.

— Ну как, хорош? — спрашивает он. — Вот что. Возьми вот это. — Он протягивает мне тренировочный костюм и комплект белья. — Лезь в душ и переодевайся. У меня сейчас заканчивается вахта, и потом мы с тобой потолкуем. Лады?

Я киваю в знак согласия — неужели я могу сказать «нет»?.. Алексей уходит и закрывает дверь каюты снаружи. На ключ. Я снимаю с себя отдающий плесенью костюм и включаю воду, поминая Алексея и того, кто поставил его сюда капитаном, самыми лучшими словами, которые еще могу с трудом вспомнить.

* * *

— Есть хочешь, наверное? — спросил Алексей.

— Хочу. Но не сейчас. Я не жрал дня четыре, а то и пять. И недавно чуток перехватил… Дай лучше сигарету.

Алексей бросил пачку на столик. Мы, сидя в мягких, теплых и сухих креслах, закуриваем. Атмосфера комнаты пропитана табачным дымом, но мне от этого кажется, что здесь еще теплее. Алексей, щуря красные от хронической бессонницы глаза, переваривает все услышанное. Мне тоже хочется спать. Я до этого никогда не предполагал, что бывает такая свирепая усталость. Но голова, как ни странно, довольно ясная. Наверное, из меня уже вышла вся эта отрава — я насчитал на руках не так уж много точек от инъекций. Но все-таки наркотик был термоядерный.