СССР. Жизнь после смерти

В данной статье автор не претендует на доскональный анализ музейной ситуации в постсоветской России. В ней отмечаются характерные черты изменений в существовании музеев, причем внимание концентрируется в первую очередь на провинциальных художественных и историко-культурных музеях, расположенных в рамках наиболее популярных туристских маршрутов. Такие рамки обусловлены тем, что музеи данного круга кажутся нам наиболее показательными. Во-первых, в отличие от музеев в крупных городских центрах, развивающихся и перенимающих зарубежный опыт более активно (что связано с отмеченной В.Л. Глазычевым [133] и Б. Гройсом [134] особенностью больших и преимущественно столичных городов, подчас более укорененных в глобальном пространстве, чем в национальном), провинциальные музеи все еще находятся под влиянием советского прошлого и вынуждены взаимодействовать именно с ним. Во-вторых, художественные и историко-культурные музеи – самый распространенный тип как в современной России, так и в СССР. В-третьих, музеи, расположенные на основных туристских маршрутах, ввиду появления дополнительных доходов не только заняты проблемой выживания, но и имеют хоть какую-то валентность к развитию.

133

Глазычев В.Л.

Город без границ. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2011. С. 8.

134

Гройс Б.Город в эпоху его туристической воспроизводимости // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2003. № 4 (30). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2003/4/grois.html

В рамках данной работы сосредоточимся по большей части на музеях городов «Большого Золотого кольца», а также на некоторых музеях Русского Севера.

Исследователи ближайшего прошлого часто сталкиваются с серьезной проблемой – наличием нетрадиционных для академической науки источников. Так, часто мы вынуждены опираться на данные, которые сложно проверить (показания современников и опыт собственных наблюдений), к тому же и архивы документов, касающиеся последних десятилетий, нередко оказываются недоступными. При исследовании изменений музейных экспозиций проблем у исследователей становится еще больше. Хорошо, если сами музейные работники оставляют достаточно подробные свидетельства о перестройке экспозиций, но в большинстве случаев они не считают необходимым фиксировать текущие изменения иначе как в формальных отчетах, которые не всегда дают возможность оценить масштабы изменений. Они фиксируют не столько реальные изменения, сколько перемещение единиц хранения и экспонирования, для расшифровки этих отчетов вновь приходится прибегать к помощи сотрудников музеев. Мы не пытаемся дать сколь-нибудь полный обзор всех документальных свидетельств, ограничимся лишь собственными наблюдениями и несколькими записанными беседами с сотрудниками музеев и их воспоминаниями.

Безусловно, советская музейная традиция произрастает из опыта, наработанного еще во время расцвета империи. Именно во второй половине XIX – начале XX в. зародились основные направления музейной работы: собирание, хранение, исследование, демонстрация и обучение (разъяснение); а также основные типы музеев: музей изобразительных искусств, более характерный для первой половины XIX в.; художественно-ремесленный музей, активно развивавшийся во второй половине XIX в.; и культурно-исторический музей, появившийся в середине XIX в. [135] Но если в старорежимной России музей был, скорее, достоянием больших городов и явлением все же не столь широко распространенным, то первое десятилетие существования советского государства сопровождалось созданием огромного числа музеев. В первую очередь это происходило за счет экспроприации церковных зданий и ценностей, а также частных коллекций и особняков, принадлежавших семьям дворян и новой буржуазии. Так, на базе Ферапонтова и Кирилло-Белозерского монастырей силами семьи священников и ученых Бриллиантовых был организован единый музей-заповедник. Так появились Переславль-Залесский музей-заповедник, вобравший, помимо ценностей всех переславских монастырей, частные коллекции картин, мебели, вывезенные из ближайших усадеб уезда; ярославские Художественный и Исторический музеи, в основу которых были положены коллекции богатых горожан, местных учебных учреждений, монастырские собрания и документы городского архива; музей-заповедник «Ростовский кремль». На этом первом этапе развития советских музеев их главной задачей была организация хранения и систематизация полученного материала, экспонирование отходило на второй план, к тому же и места для экспонирования первоначально было совсем немного [136] .

135

Калугина Т.П.Художественный музей как феномен культуры. СПб.: Изд. дом «Петрополис», 2008 г. С. 107–111.

136

Так, директор Владимиро-Суздальского музея-заповедника А.И. Аксенова вспоминает, что еще в 1958 г. во Владимире и Суздале в распоряжении музея было всего три здания. (См.: Аксенова А.И.История. Судьба. Музей. Владимир: Посад, 2001. С. 15.)

Однако уже в начале 1930-х годов функция музеев довольно резко изменяется: они становятся одним из основных центров пропаганды. Во главу угла ставится уже не столько экспонирование и исследование, сколько дидактический подход, где «подлинник» оказывается в одном ряду с другими способами воздействия на зрителя: плакатом, моделью, макетом, копией [137] . Музейная экспозиция с этого момента начинает строиться на принципах марксизма-ленинизма, главной ее задачей становится не простой «кунсткамерный» показ произведений искусства или предметов исторического быта, а разъяснение советскому народу сути исторического процесса и классовой борьбы на наглядных примерах. Музей здесь включается в ту же систему отношений с населением, что выставки и демонстрации, т. е. начинает представлять часть некоего почти ритуального действа [138] . Даже если не вдаваться в суть внутрикультурных механизмов и исторических предпосылок, видим, что советское музейное дело на данном этапе делает довольно большой рывок по сравнению с европейским, пойдя по пути максимального «обвеществления» экспозиции [139] .

137

Закс А.Б.Из истории экспозиционной мысли советских музеев (1917–1936) // Труды НИИ музееведения. 1970. № 22. С. 147.

138

Глебкин В.В.Ритуал в советской культуре. М.: Янус-К, 1998.

139

Следы этой западной позиции характерно проявились в конфликте французского Министерства по делам культуры и П. Бурдье, настаивавшего на образовательной функции музея (подробнее об этом см.: Vincent Dubois.Cultural capital theory vs. cultural policy beliefs: How Pierre Bourdieu could have become a cultural policy advisor and why he did not // Poetics. Vol. 39. 2011. P. 491–506. URL:com/science/article/pii/S0304422Xl 1000726).

В послесталинский период происходит постепенный отказ от такого радикального перепрофилирования музеев. Большинство из них вновь принимает вид классической историко-культурной и (или) художественной экспозиции, хотя и сохранившей ориентацию на марксистско-ленинский стадиальный подход и огромное количество неподлинных экспонатов, реконструкций и моделей, но все же избавившейся от истеричной борьбы с «вещевизмом». За весь послесталинский период мы не обнаруживаем никаких качественных изменений в функционировании советских музеев – лишь техническое усовершенствование. Советский музей окончательно оформляется в особый тип учреждения, функции которого сводятся к классической музейной триаде «хранение, исследование, демонстрация», к ней спорадически прибавляется и просвещение.

В 20-летие после распада СССР музеи оказываются в довольно сложной экономической, кадровой, социальной, культурной ситуации, из которой ищут различные стратегии выхода.

Первой из таких стратегий стали банальный отказ от историко-культурной составляющей музея либо снижение ее значения, сопровождающееся выработкой новых дискурсивных практик и переосмыслением трактовок. В большинстве музеев двух самых популярных туристских маршрутов Европейской России – «Золотое кольцо» и «Русский Север» – мы обнаруживаем, что последняя кардинальная перестройка исторической экспозиции происходила в начале 1990-х годов, и с тех пор экспозиция либо вовсе не менялась, либо постепенно сокращалась. При этом основной акцент смещался в сторону выставки предметов, памятников зодчества и художественной экспозиции, являющихся максимальным воплощением подлинности. Здесь мы видим, как постепенно бывшие исторические и археологические экспозиции замещаются собраниями колокольчиков, изделий из золота и серебра, диковинных вещей и животных, предметов обихода, расположенных по тематическим группам. И единственное, что может задать здесь хоть какую-то хронологическую упорядоченность, – это речь экскурсовода.

Так, в музее-заповеднике «Ростовский кремль» историческая экспозиция исчезла еще в 1980-х годах, ее место заняла коллекция живописи, а ее функции отчасти были переданы экспозициям по истории ростовского музея и археологии Ростовской земли, которые не претерпевали серьезных изменений с начала 1990-х годов. По словам сотрудников музея, разговоры о восстановлении исторической экспозиции (в материальном или виртуальном виде) постоянно ведутся, но до реального воплощения дело не доходит. В большинстве других рассмотренных музеев исторические экспозиции замораживаются так же, как археологическая экспозиция в Ростове. Такая ситуация обнаруживается и в ГИАХМ «Угличский кремль», где даже подписи и «легенды» залов сохранились с советских времен, и в суздальском «музейном граде» в Спасо-Евфимиевом монастыре, и в Переславль-Залесском музее-заповеднике. Иногда происходит сокращение исторической экспозиции, как это произошло в музее фресок Дионисия в Ферапонтове, где с 2006 по 2011 г. она уменьшилась вдвое. Исключением здесь стала экспозиция ярославского музея-заповедника «Княжество. Уезд. Губерния», которая в ходе подготовки к 1000-летию Ярославля была кардинально перестроена (но до изменений также соответствовала всем основным идеям советской дидактической школы), зато без изменений осталась во многом дублирующая ее экспозиция в Музее города Ярославля, которая также в основе своей была создана в начале 1990-х годов.

Основными причинами трансформаций историко-культурных экспозиций являются, по нашему мнению, некоторая растерянность музейных работников перед лицом новых реалий, отсутствие единой стратегии существования музея, основной линии трактовки исторических событий, утраченной с крушением советского подхода к интерпретации истории, на котором были основаны советские исторические экспозиции. Пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, музеи, которые после распада СССР помимо проблем чисто экономических (сокращение бюджета) и кадровых (до недавнего времени средний возраст музейного сотрудника составлял 40–50 лет) обнаружили проблемы еще и идеологические, отложили их решение до тех пор, пока не станет ясна государственная идеология. Поскольку к настоящему моменту кроме панпатриотизма никаких жестких систем государство не предложило, в ближайшее время, видимо, не следует ожидать всплесков активности в этом направлении.

Следует также отметить, что одновременно в политике практически всех этих музеев, как было сказано выше, происходит смещение акцента в сторону памятников архитектуры и коллекций предметов искусства. Так, основным экскурсионным пространством для туристов (даже поздней осенью и зимой) в Ростовском кремле становятся именно памятники архитектуры, летом к ним добавляется большой фресковый ансамбль, на зиму закрытый для посещений, а основными экспозициями – отдел древнерусского искусства и Белая палата. В Угличе, Борисоглебске, Юрьеве-Польском, Переславле-Залесском, Кириллове, Ферапонтовом монастыре, отчасти в Суздале, во Владимире, в Новгороде и Ярославле именно фресковая живопись, архитектура и художественные собрания становятся ключевыми в экскурсионном дискурсе [140] . Да и сами экскурсоводы теперь не стараются встраивать местную историю и местные памятники в общероссийский контекст, а принимают функцию рассказчиков исторических анекдотов, ретрансляторов мифов, легенд, поверий, часто создавая их заново и провоцируя экскурсантов на проведение определенного набора ритуальных действий «на удачу».

140

Интересно, что наиболее популярными объектами для посещения среди всех памятников становятся колокольни, звонницы, башни и стены, с которых открывается вид на окрестности.

Эта внешняя бутафорская интерактивность при условии абсолютного запрета на прикосновение к подлинным экспонатам становится второй стратегией развития музеев. Во всех музеях обязательно создается развлекательный отдел. В длинных коридорах владимирских палат создана игровая экспозиция для всех возрастов, полностью основанная на технологии включения посетителя в игровое пространство. Здесь можно провести сватовство и свадьбу, написать грамоту, поучиться в земской школе, поучаствовать в старорусском чаепитии [141] . Аналогичные интерактивные экспозиции обнаруживаются и в Суздальском музее (Детский музейный центр), и в Переславле-Залесском («Переславль 100 лет назад»), и в Белозерске (Гридница), и в Ярославле («Ярмарка»), и в многочисленных музеях деревянного зодчества (в Торжке, Новгороде, Суздале и т. д.). Музей-заповедник «Ростовский кремль» предлагает посетителям нарядиться в костюмы персонажей комедии Л. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», которая снималась в Ростове. Одновременно музеи становятся площадками для культурных мероприятий и акций различного масштаба: фестивалей колокольного звона, масленичных, рождественских, новогодних мероприятий.

141

Об этом восторженно пишет в своей книге директор музея-заповедника А.И. Аксенова. См.: Аксенова А.И.История. Судьба. Музей. Владимир: Посад, 2001. С. 198–209.

Еще один важный элемент изменений – возрастающее значение художественно-ремесленной части экспозиций. Местные промыслы становятся одним из главных музейных брендов. Керамика различных техник, производство украшений, тканей, эмали, стекла – все это в музейном пространстве начинает играть неожиданно большую роль и становится одной из наиболее посещаемых частей экспозиции. В то же время за последние 10 лет повысился интерес к музейным сокровищницам. В экспозициях переславского, ростовского, ярославского, кирилловского, новгородского музеев появились большие собрания предметов из драгоценных металлов и тканей.