Стаб

Говоря это, он давал понять, что не испытывает к этой "силе" ни малейшего уважения. Колоссальный эволюционный скачок человечества он воспринимал как первые шаги младенца, который до этого ползал на четвереньках. Солдаты его армии могли дробить пальцами камни, двигаться со скоростью звука, завоёвывать новые космические империи, но всё равно оставаться скотом в его глазах, потому что даже ребёнок-энит мог убить сильнейшего человеческого бойца щелчком пальцев.

Время, когда физическая мощь довлела над интеллектом, давно прошло.

– Вы сделали нас сильнее, мэтр, - подчеркнул ликтор, заслужив одобрительный взгляд своего хозяина.

– Верность в каждом слове, Рэймс.
– Он коснулся кончиком пальца виска Задиры, словно мог таким образом прочитать его мысли, узнать цели, глупые детские мечты...

Встретить героя из низов Рэймса, например.

Не знаю, как чувствовал себя Задира, поняв, что оказался в руках своего кумира (пусть и не в лучшем смысле), но меня словно ударило током - привело в чувства, но без боли.

Я изо всех сил старался прочувствовать момент и для достижения нужного эффекта подался вперёд и открыл рот.

Так вот, как ты выглядишь.

Он носил чёрное - цвет рабов, хотя как ликтор иерарха мог полноправно надевать красный. Четыре серебряных креста на левой стороне его груди говорили о принадлежности к военной элите и о том, что даже некоторые из энитов должны обращаться к нему на "вы". Никаких идентификационных ошейников, браслетов, колец или пирсинга: похоже, он не уважал бижутерию, которую мечтал получить любой выкормыш приюта. Зато его причёска отвечала статусу полностью - по-военному короткая, с выбритым затылком и висками, как и полагалось ликтору.

Кроме того, что Рэймс был больше меня раза в три и мог удержать в руке на весу не одного Задиру, но и всех его дружков-подлиз, он был силён ещё и как-то по-особенному... не как обычный человек, но и не как эниты... То, что помогло ему вопреки закону, логике и судьбе встать на одну планку с сильными мира сего - вот что на самом деле в нём восхищало.

Ведь кто знает, на что ему пришлось пойти, чтобы занять место одесную... Бэлара?

– Глаз у тебя намётан, - протянул энит, что-то себе уяснив. Он уже было открыл рот, чтобы официально одобрить выбор своего слуги, но мгновение спустя отдёрнул руку и презрительно поморщился.
– А вот это мне нравится в вас меньше всего.

Задира вместе с сознанием потерял контроль над своим мочевым пузырём. Висюлька, которой он так гордился, предала его самым наглым образом: он намочил свои штаны и сапоги своего кумира. (Хотя что-то мне подсказывало, что рядом с ним мочатся не только дети.)

Рэймс отстранил ребёнка от себя, скорее в угоду господину, а не из-за собственной брезгливости.

Что-то пробормотав по поводу грязных животных, энит стянул с рук перчатки и бросил их на пол.

– Бери его, если он так тебе понравился, - добавил он, проходя мимо и даже не взглянув на меня.
– Он не самый плохой вариант... Если не в качестве солдата, то в качестве "куклы".

Я увидел краем глаза, как вздрогнул Рэймс. Решать нужно было на месте, но последние слова иерарха выбили его из равновесия. Очевидно, энит сказал что-то подлое, то, о чём никому, кроме него, говорить не позволялось, потому что остальные поплатились бы жизнью за любой намёк...

Когда он перевёл взгляд со своего господина на отключившегося Задиру, я понял, что последнему никогда генералом не стать. Рэймс не собирался брать его с собой. Даже больше - он смотрел на мальчишку со смесью жалости и презрения и не бросил его так же, как иерарх - перчатки, только лишь из братской солидарности: некогда он и сам был на месте Задиры.

Рэймс колебался всего несколько секунд. Этого как раз хватило мне на то, чтобы пересмотреть всю свою жизнь.

Это было похоже на откровение. Я будто взглянул со стороны на всю эту паршивую ситуацию, на себя, вспомнил, как оказался в этом коридоре и представил, что меня ждёт в ближайшие годы, если я не решусь...

В общем, это было самым безумным, смелым и вместе с тем подлым (по отношению к Задире) поступком в моей жизни.

– Возьми... возьми меня.
– Услышав свой голос, я растерялся. Стараниями Задиры он звучал отвратительно, но беда даже не в этом. Будучи не самым разговорчивым ребёнком, я понял, что теперь просто не могу... не знаю, как ему объяснить.
– Выбери меня... ты не пожалеешь, клянусь. Я буду, кем скажешь. "Мебелью", "куклой"... мне всё равно, что делать, только бы выбраться отсюда. Ты же понимаешь... лучше всех понимаешь, что это за место... Дай мне шанс.

Я замолчал и уставился на него, вполне осознавая возможные последствия своей дерзости. Но мужчина ничего не ответил и, что важнее, не сдвинулся с места. Я принял его оцепенение за внимание, хотя, как я пойму позже, Рэймс был просто шокирован. Он оказался не готов столкнуться с чем-то подобным и предпочёл бы разбираться с вооружёнными до зубов наёмниками. Ведь в таких ситуациях он знал, как себя вести, а тут...

– Мне не выжить здесь, но если ты научишь меня... если заберёшь... я стану самым сильным. Не знаю, как, но я стану, клянусь! И я лучше умру за тебя, чем сдохну здесь, понимаешь?
– Я подполз и вцепился в его штанину.
– Ты не найдёшь никого преданнее меня. Я говорю это не потому, что боюсь умереть здесь, а потому что хочу умереть за тебя...

И я не лгал. В тот момент я действительно в это верил. Он был силён, властен и прекрасен, и я смотрел на него, стараясь донести главную мысль:

Если ты решил спасти меня, сделай это как положено. Доведи дело до конца.

Рэймс посмотрел вглубь коридора: как оказалось, его хозяин наблюдал за развернувшейся драмой и ожидал его ответа с тем же нетерпением, что и я.

– Этот сойдёт, - пробормотал Рэймс, имея в виду Задиру.

Не меня.

Он прошёл мимо, и я послушно разжал пальцы.

Его выбор пал на моего врага. Моего несостоявшегося убийцу. И сделал он это не из-за несомненных качеств последнего, а мне назло и в угоду своему господину. Рэймс оказался хуже Задиры, и именно с этим мне было смириться тяжелее всего.

Кроме того пришлось смиряться с тем, что мои первые чистосердечные, светлые порывы были растоптаны так бесцеремонно, в мгновение ока.

Смотря вслед гостям, я пытался разобраться в собственных чувствах. У меня до сих пор саднило горло, но в груди жгло сильнее. Мне хотелось закричать, но - опять же - у меня болело горло и жгло в груди...

Шаги стихли, и я почувствовал себя ещё хуже - так, словно остался один в целом мире. Заметив оставленные иерархом перчатки, я подполз к ним и натянул на свои грязные ладони. Это было вопиющим преступлением, но я не мог отказать себе в удовольствии - стать сопричастным высшей власти даже таким нелепым, детским способом.

Так я сидел ещё пару минут, сжимая и разжимая кулаки, пока меня не застали за этим занятием надзиратели. Мне влетело... по большей части за испачканную одежду, ну и за то, что я шлялся, где ни попадя тоже.