Стадион

Когда машина остановилась у ворот, Севочка обернулся к Савве:

— А вы тоже тут живете? — спросил он.

— Нет, мне нужно вернуться в центр.

— Тогда я вас подожду.

Карцев расплатился, но Севочка задержал машину.

— Я поеду с вами назад, — сказал он водителю.

Карцев, простившись, сразу же свернул налево, Ольга и Савва остановились у подъезда.

— Дай мне слово, что ты с ним никуда не пойдешь, — горячо прошептала Ольга, вглядываясь в лицо Саввы.

Савва усмехнулся. Он любил Ольгу, и ее любовь доставляла ему радость, но порою казалась чересчур уж сильной, серьезной, самозабвенной, и это его даже пугало. Ему хотелось, чтобы в чувстве Ольги было больше легкости, чтобы не сказать — легкомысленности.

— Мы еще не поженились, а ты уж говоришь со мной, как сварливая и очень ревнивая жена, — неловко пошутил он.

Но Ольга не приняла его шутки.

— Дай слово, — строго повторила она.

— Ну хорошо, даю честное слово, — смеялся Савва, — только я не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение.

— Он мне ужасно не нравится.

— Что ж, прикажешь уничтожить всех людей, которые тебе не нравятся? Вот какая ты, Оля!

— Да, я такая. Иди, тебя ждут.

В неясном свете фонаря Савва заметил, что она побледнела. Он наклонился и крепко поцеловал ее в губы.

Похитонов вышел на улицу. Севочка стоял возле машины и лениво разглядывал здание института. Савву он встретил, как лучшего своего друга.

— А вы, однако, быстро попрощались со своей подругой, — игриво заметил он, — я уж думал, что мне придется долго ждать.

Они сели в машину.

— Куда же мы теперь? — спросил Севочка.

— Я домой, на Большую Бронную.

— Ваша девушка заставила вас дать слово, что вы никуда со мной не поедете? — засмеялся Севочка. — Признайтесь, дали такое слово?

Савве вдруг стало стыдно признаться в этом. Его охватило раздражение против Ольги с ее вечной требовательностью и нетерпимостью. Из–за нее он оказался в смешном и неловком положении. И он буркнул:

— Никакого слова я не давал.

‘— Значит, едем ужинать.

— Пожалуйста.

— Вот наконец я слышу голос не мальчика, но мужа, — произнес Севочка и велел шоферу ехать к ресторану «Арагви».

Всю дорогу Савва думал только об Ольге, мысленно спорил с нею и сердился, будто девушка была виновата в том, что он нарушил свое обещание.

В ресторане они сеЛи за маленький столик, и Севочка заказал закуску и водку. Савва попробовал было протестовать — не следовало бы пить водку, скоро соревнование.

— Ей–богу, с вами как с девушкой, — рассердился Севочка, — на каждом шагу приходится упрашивать.

Но после первой рюмки упрашивать Савву уже не приходилось. Оба были сильно навеселе, когда Севочка взглянул на часы и сказал:

— Одну минутку, деловой разговор, — и побежал вверх по лестнице к телефону.

Через несколько минут он вернулся.

— Вы знакомы с моей родственницей Волошиной? — спросил он Савву.

— А как же! — стараясь выговаривать слова как можно увереннее и яснее, ответил Савва.

— Едем к ней в гости. Она нас приглашает.

— К ней? Поедем. — Для Саввы сейчас не существовало ничего невозможного.

Он даже не спросил себя, зачем он вдруг поедет к Волошиной. Он был знаком с ней, но не настолько, чтобы бывать у нее в гостях. Но не все ли равно? Ехать так ехать!

Севочка подозвал официанта, расплатился и вышел из ресторана в прекрасном настроении.

Будущий морской волк и адмирал Толя Волошин пока что был обыкновенным нахимовцем, поэтому его вместе с товарищами отправили в Москву не «стрелой», а пассажирским поездом, прибывавшим в Москву среди дня. Ольга Борисовна отпросилась с репетиции, и режиссер отпустил ее довольно охотно. Все равно роль Любови Яровой у Волошиной не выходит, хоть плачь. Вероятно, придется передать роль другой актрисе, а не хотелось бы — Волошина словно создана для Любови Яровой. «Почему она до сих пор не нашла почти ни одной верной черточки, ни одного верного движения или интонации? — ломал себе голову режиссер. — Что ж, время еще есть, подождем, посмотрим».

А пока режиссер машинально перелистывал страницы пьесы, размышляя над причиною неудачи Волошиной, та не шла, а летела к Ленинградскому вокзалу.

Все неприятное, связанное с театром, отодвинулось куда–то далеко, ею владела только одна мысль — сейчас она увидит Толю.

Над Москвою низко нависло хмурое осеннее небо, город казался серым, неприветливым, но Волошина этого не замечала. Выйдя из метро у Казанского вокзала, она быстро перебежала широкую площадь, торопливо прошла на перрон и облегченно вздохнула — еще не прибыл. Прогуливаясь по платформе, она думала только о предстоящей встрече. Как мучительно редко видит она сына! Может быть, ей следовало бы переехать в Ленинград? А в будущем году он закончит училище, поступит в морскую школу и уедет неизвестно куда — в Советском Союзе много морей.

Наконец показался белый султан дыма над паровозом, еще минута — и вереница зеленых вагонов прогремела мимо, и поезд, плавно замедляя ход, остановился. Грохот сменился тишиной. Ольга Борисовна, привстав на цыпочки и вытянув шею, искала глазами нахимовцев. Вот они, эти мальчики, будущие офицеры, и с ними пожилой воспитатель — мичман. Волошина уже не могла совладать с нетерпением и бросилась к сыну.

Тот увидел ее, и с лица его мгновенно слетела сдержанность, подобающая моряку шестнадцати лет. Расталкивая товарищей, Толя побежал навстречу матери.

Волошина жадно вглядывалась в лицо сына. Как он возмужал и похорошел! На верхней губе пробиваются еле заметные усики, а щеки выбриты, хотя, наверное, и брить–то еще нечего. И какое удивительное сходство с отцом!

— Ну, как ты, мама? — смущенно спросил Толя, не уклоняясь, однако, от взволнованных поцелуев матери.

Он бережно взял ее иод руку и гордо, словно приглашая всех полюбоваться, какая у него мать, подвел ее к своему командиру.

— Товарищ мичман, разрешите представить вам мою мать.

Мичман козырнул, щелкнул каблуками и даже слегка растерялся — вот, оказывается, какая красивая мать у его воспитанника!

Да и не только он, все нахимовцы не сводили глаз с Волошиной. Они много о ней слышали, часто обсуждали ее мировые рекорды, гордились ими, и она всегда казалась юношам особым, высшим существом. И вот, пожалуйста, — стоит на перроне высокая, очень красивая женщина и чуть не плачет от радости при виде долговязого Тольки Волошина. Даже странно как–то! Но каждый невольно вспомнил о своей матери.