Сталин и заговор генералов

«Ностальгия» по дореволюционному офицерскому быту находила свое выражение в стремлении к «буржуазным» ценностям жизни. Показательно в этом отношении «персональное дело» того же В. Довбора. Исключенный из партии за пьянство,

В. Довбор неоднократно, и в 1922, и в 1923 гг., подавал заявления о повторном принятии его в РКП (б), но получал отказ. Одна из мотивировок отказа была весьма примечательна: склонность к «буржуазному», «интеллигентскому» образу жизни. Это выражалось в том, что он якобы после службы с удовольствием переодевался в штатский модный костюм, надевал шляпу, брал тросточку и шел гулять и развлекаться⁵⁵⁶. Высшие начальники в этом отношении действовали более масштабно. Командующий Западным фронтом Тухачевский возвратил себе бывшее отцовское имение в Смоленской губернии, где поселил свою родню (мать с сестрами).

«Амурными подвигами» на «женском фронте» прославлен был не один Тухачевский, но и его подчиненные. При этом «красные командиры», как правило, в этом деле утрачивали «классовое чутье» и обычно не руководствовались «классовыми принципами» в выборе объекта ухаживания. «Сексуальная близость» далеко не всегда определялась «социальной близостью». В связи с этим можно привести как образец характерную реакцию полковой парторганизации. В 1924 г. ячейка одного кавполка вынесла следующее постановление (не лишенное некоторой анекдотичности. — С.М.): «Заслушав доклад о коммунистической этике и классовой морали, постановили считать необходимым для каждого коммуниста жениться исключительно на коммунистке, все остальные связи признать неэтичными... Воздержаться всем членам ячейки от половых сношений в течение двух лет для того, чтобы показать пример не на словах, а на деле беспартийным массам»'.

Взяточничество и воровство были распространенными должностными пороками в частях и соединениях Западного фронта. Особенно часты эти случаи были в 4-м стрелковом корпусе, 2-й, 5-й, 8-й стрелковых дивизиях, в 7-й кавалерийской дивизии^{557 558 559}. Несмотря на строгость наказаний, подобные преступления совершались и старшими командирами. Начальник дивизионной школы 5-й стрелковой дивизии С. Эбергардт был предан суду Революционного военного трибунала за то, что дал за корову быка меньшего веса'*. Впрочем, спустя месяц он был освобожден и получил назначение временно исполняющим дела помощника командира 15-го стрелкового палка.

Известно, что по обвинению в хищении казенного имущества было заведено «дело» на командира 7-й кавалерийской дивизии прославленного Г. Гая. Однако вмешался командующий фронтом Тухачевский, и «дело» было закрыто⁵⁶⁰. «За преступление по службе» 18 января 1922 г. был арестован ЧК Белоруссии начальник воздушной эскадрильи-2 Е. Пятосин. Это был кадровый офицер, капитан, летчик с 1913 г., воевавший в 1919 — 1921 гг. в составе войск Западного фронта. Осужденный на 2,5 года, он, однако, был вскоре амнистирован, а 13 сентября 1922 г. назначен начальником штаба ВВС фронта⁵⁶¹.

...Польско-литовско-белорусская этнокультурная ментальная ориентация, социокультурная однородность, принадлежность большинства комсостава к младшим офицерам военного времени — все эти факторы в совокупности определяли ментальный настрой комсостава дивизии на «революционную войну», на «реванш» за варшавское поражение 1920 г. Все они, несомненно, могли связывать грядущую «вспышку» своей военной карьеры с «советизацией» Западной Белоруссии, Польши и Литвы. В этом смысле они и вместе с ними вся дивизия представляли собой весьма благодатный военно-политический и социокультурный материал для новой «революции извне». В этом смысле они были естественной и вполне независимой военной опорой Тухачевского. Но в силу высказанных соображений они вызывали опасение у центральной московской власти.

В ходе Гражданской войны принцип структурирования военной элиты как в Красной Армии, так и в армиях белых был в общем один итог же — «дружинный». Отдельные воинские части и соединения либо изначально, с момента зарождения, либо в ходе боевых действий, особенно победоносных, превращались в относительно независимые боевые единицы. Это было обусловлено их успехом на полях сражений, а сам успех оказывался чаще всего результатом способностей, умения, «боевого счастья» командиров-героев. Таковыми были, в частности, 24-я Железная стрелковая дивизия, 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, 8-я Червоноказачья кавалерийская дивизия, кавалерийская бригада Г. Котовского, Первая конная армия, 45-я стрелковая дивизия, 44-я стрелковая дивизия и др. Такой была и 27-я стрелковая дивизия. Эти «дружины» либо были сформированы «вождями-демиургами», либо обретали «вождей» в ходе боевых действий. Так или иначе, эти «дружины» выдвигали «вождей», олицетворяя и воплощая в них себя. Это была военная элита в своем самом непосредственном смысле: самые умные из самых храбрых, образцовые примеры для подражания. Такого рода «вожди» «дружин» и составляли группу военных лидеров в период войны и в первые послевоенные годы «ожидания войны». Обстановка продолжающейся войны или настороженного ожидания ее возобновления или продолжения под держивала почву для сохранения такой системы структурирования военной элиты.

Структура военной элиты в это время скреплялась на следующих принципах: командир дивизии или отдельной бригады был более непосредственно связан с комсоставом, который в свою очередь непосредственно руководил войсками на поле сражения. Его авторитет, таким образом, определялся отношением к нему командиров на уровне ротных, батальонных, полковых. Он держался до тех пор, пока его признавали своим «вождем» снизу. Авторитет командиров выше начальника дивизии (командующий армией, командующий фронтом) складывался из его репутации в Красной Армии в целом и в стране и благодаря поддержке «снизу» со стороны командиров дивизий. Армейская репутация «вождя» была во многом обусловлена тем, как много командиров дивизий было выдвинуто им из нижестоящих командиров. Такие «креатуры», будучи выдвинутыми вполне заслуженно, обретая авторитет в войсках, несли в военную массу «легенду» вождя. Молва в такой обстановке вполне могла соперничать с официальной пропагандой, тем более в обществе, большинство населения которого было неграмотным.

В такого рода обстановке имела место как стихийно возникавшая и распространявшаяся «легенда», так и создаваемая целенаправленно и преднамеренно. Это могла делать и делала официальная пропаганда, но это могли делать и определенные социальные группы. Это весьма характерно для обстановки социального противоборства. Слава и репутация «вождя» — это всегда «легенда». «Они неразрывно связаны с солдатами, армия их любит, верит им и в этом их сила», — вспоминая именно о М. Тухачевском, писал князь Ф. Касаткин-Ростовский. В связи с вышесказанным интересны рассуждения сотрудника ГПУ, относящиеся к началу 20-х гг.

«Когда в связи с эвакуацией врангелевской армии исчезла ближайшая опасность для советской власти, — писал он в секретном документе, — осталась другая опасность — сама Крас-пая Армия, которую необходимо было перевести на мирное положение, т. е., иначе говоря, отнять у каждого красноармейца привилегию распоряжаться чужим имуществом как своим собственным. После долгих усилий, когда борьба с Красной Армией приняла характер открытых сражений, советской власти удалось временно устранить препятствие к полному повиновению Красной Армии, недовольной прекращением «военного времени» и начавшей форменную войну с той же советской властью, как, например, армия Буденного, Червонное казачество, Богун-ская, Таращанская бригады и т. д.»¹. К этому перечню можно добавить 27-ю стрелковую дивизию, вообще войска Западного фронта, кавалерийскую бригаду, а затем и конный корпус Г. Котовского. Автор цитированной записки весьма выразительно писал о «новом привилегированном сословии» — Красной Армии, начавшей бунтовать в связи с прекращением возможности легкого обогащения, лишившемся своих советских привилегий»^{562 563}.

Задача власти состояла в том, чтобы, во-первых, оторвать популярных, «своих» командиров от их войск; во-вторых, постепенно, незаметно раскассировать спаянные общей боевой судьбой и скрепленные совместно пролитой кровью воинские части и соединения. Эго позволило бы ликвидировать «самостийный» принцип формирования военной элиты, когда выдвинувшийся в ходе победоносных боевых действий военный «вождь» благодаря лично ему преданным офицерам и солдатам определял состав высших командиров. Необходимо было ввести номенклатурный принцип формирования военной элиты. Нет сомнения, что объективным условием старого, «самостийного» принципа формирования и устойчивости военной элиты была обстановка «перманентной войны» или перманентная ее угроза, боевая готовность. Наполеон часто повторял, что его власть держится благодаря войне.

Изучение штабных документов Западного фронта позволяет составить определенные представления о командном составе со_: единений и частей фронта и его военной элите с лета 1922 г. и до апреля 1924 г. Речь идет о фронтовом командовании, о командирах, помощниках командиров и начальниках штабов корпусов, дивизий и полков. Это всего 60 штатных должностей. К августу 1922 г. высший командный состав Западного фронта был представлен следующими лицами:

1. Тухачевский М.Н. (1893—1937) — командующий фронтом (с 24.1.1922, капитан л.-г. Семеновского полка, переведен в Генштаб в 1920, владеет французским и немецким), русский, дворянин (с XIII в.), член РКП (б).