Сталин летом сорок первого
Шрифт:
Сначала проплыл за окном переезд со шлагбаумом, затем слева по ходу поезда открылась низина с озерком внизу, в котором плавали гуси, но скоро все заслонил стоящий на запасном пути рабочий поезд, пропускавший скорый. Посохов быстро вышел из купе, чтобы посмотреть на станционное здание, что должно было, вероятно, открыться справа. И вдруг! Нет, этого не могло быть, но это было… Он увидел бодро шагавшего по платформе капитана, того самого капитана, с которым разговорился перед неофициальной частью приёма в Кремле. Сверкнул на груди капитана яркий, горящий революционным пламенем орден Красного Знамени.
– Теремрин! –
– Тише! Какой ещё Теремрин? Где Теремрин? Ты уж, милый мой, бредить начал. Совсем, бедняжечка, заучился…
И платформа, и капитан, вышагивавший по ней, и станционное здание – всё уже скрылось. Из вагонного окна невелик сектор обзора.
Посохов поспешил вернуться в купе. Там и сказал жене, вошедшей следом:
– Я видел на платформе того капитана, которого встретил в Кремле и который представился Теремриным!
– Тебе, наверное, показалось. Откуда он здесь?
– Здесь-то как раз ему и быть!
– Обознался?!
– А орден Красного Знамени!
– Из окна рассмотрел?
– Этот орден, сама знаешь, издалека видать!
Что ж, с этим жена не могла не согласиться. Когда Посохов вернулся из Испании, причём вернулся через Москву, где Михаил Иванович Калинин вручил ему и другим отличившимся командирам награды, она встретила его на станции Старица, что в двенадцати километрах от города.
Его вагон проплыл мимо – она неправильно рассчитала, где ждать. Побежала за поездом, замедлявшим бег, и увидела, как высокий, статный военный спрыгнул с подножки, и прежде чем она узнала в этом военном своего мужа, ослепило её ясное и яркое сияние ордена на его кителе! Орден Красного Знамени сделан действительно здорово и виден издалека.
А между тем поезд миновал Плавск и стал замедлять ход перед длинной, по обыкновению, стоянкой на узловой станции Скуратово.
Вышли на платформу. А навстречу крестьянки окрестных сёл и деревень с самой разнообразной снедью. Огурчики солёные, картошка варёная в мундире, а вот лук зелёный и редисочка уже урожая этого года…
Накупили всего понемногу, чтобы устроить обеденный пир горой. За обедом незаметно промелькнули за окном Чернь и Мценск, город, которому суждено было уже грядущей осенью войти в военную историю страны. Потом Орёл, тоже стоявший на пороге своей знаменитости, которая коснулась его уже в сорок первом, а просияла в сорок третьем году.
После короткой остановки в Орле поезд снова набрал скорость и пошёл ровно, с монотонным перестуком колёс.
Дорога немного разморила, даже сын с дочерью угомонились, и жена, кажется, задремала, а Посохов лежал с открытыми глазами на верхней полке, глядя на сгущающиеся сумерки за окном. Лежал и думал о превратностях судьбы. Неужели он, политработник, можно сказать, полпред партии в Красной армии, может быть сыном царского офицера?
Потом вспомнил о загадочных валунах. С них-то и решил начать разговор с недавним собеседником, ехавшим в соседнем купе. Тихонечко, чтоб не будить задремавших жену и детей, встал, вышел в коридор и постучал к соседям.
– К вам можно?
В купе сидели мужчина и женщина, но совсем не те, что были утром в коридоре.
– Простите, а здесь вот ехали…
– А-а-а, соседи то наши, что ль?! – переспросил мужчина. – Так они в Орле вышли.
Посохов
уже хотел закрыть дверь, но задержался и ещё раз спросил:– Вы не подскажете, а кто этот мужчина, с бородкой?
– Попутчик, – услышал в ответ. – Откуда знать кто. Вроде как учитель. Директор школы, а вот которой и где, не говорил.
О чём ещё было спрашивать? Посохов вернулся в своё купе. Пора было переключаться на отдых. То служба, то вот странное знакомство… Надо и детям время уделить. Пошутил:
– И что это мы на море собрались, когда теперь почти что на курорте служить будем. Одесса! Город у моря!
– На море, хотим на море! – почти одновременно закричали дети.
– И на Волге ещё успеют отдохнуть, – вставила жена. – Не думаю, что ты нас раньше осени заберёшь. Вон какая обстановка. А на зиму Гитлер нападать не решится.
– Это точно, – согласился Посохов и подумал: «Да, мы не Польша и не Франция».
«Всё! – ещё раз сказал он себе. – Теперь отдых и только отдых!»
Руст сорок первого? «Игра» продолжалась
В мае-июне 1941 года крупная игра на дипломатическом поприще продолжалась, набирая обороты и становясь с каждым днём всё напряженнее. Сплошь сыпалась дезинформация из самых различных источников. В дезинформацию включился и сам пахан преступной своры, захватившей власть в Германии, Гитлер, выкормыш бандитствующей европейской демократии.
15 мая 1941 года над аэродромом, расположенном поблизости от стадиона «Динамо», сделал круг огромный по тем временам трёхмоторный германский транспортный самолёт «Юнкерс-52». Этот аэродром, как и аэродром в пойме реки Москвы, мимо которого проходит Волоколамское шоссе, часто тоже называли в ту пору Тушинским. В последствии, уже после войны, он стал именоваться Центральным, известным тренировками парадного расчёта и генеральными репетициями парадов, проходивших на его огромном поле в советское время.
И вот чёрные кресты на крыльях впервые опоганили московское небо, приведя в смятение аэродромные службы. Каким образом, откуда появился этот самолёт? О таких гостях обычно предупреждало начальство, следовали инструкции, как встречать, что делать.
А тут раздался над полем гул моторов, самолёт сделал вираж, быстро снизился и покатился по взлётно-посадочной полосе.
Когда к нему подбежали бойцы и командиры из охраны, когда приблизились сотрудники НКГБ, по трапу спустился офицер люфтваффе и бодрым, слегка насмешливым и дерзким тоном сообщил:
– Прошу передать личное письмо фюрера господину Сталину!
Письмо забрали и отправили в Кремль.
Сталин поинтересовался, каким образом оно получено, и, услышав ответ, ещё не распечатывая конверта, велел вызвать к нему наркома обороны.
Затем не торопясь вскрыл письмо. Сразу стало ясно, что цель послания – объяснить сосредоточение немецких войск близ границ СССР. По этому поводу советская дипломатия уже не раз обращалась к дипломатии германской. Гитлер решил, по-видимому, сам лично снять все недомолвки дипломатов с помощью обращения к Сталину. В письме говорилось, что войска размещены близ границ СССР с целью введения в заблуждение английской разведки. То есть они предназначены для действий против Англии, но пока их держат на востоке. В своём письме Гитлер мудрствовал лукаво: