Сталин. Человек, который спас капитализм

После краха на нью-йоркской фондовой бирже в 1929 году и начала всемирной депрессии, что через два года дополнилось отменой Британией золотого стандарта, цены на нефть рухнули. В 1933 году, отчаянно нуждаясь в притоке доходов в казну для содержания большой армии, которая поддерживала его власть и поглощала заодно изрядную часть государственного бюджета, шах аннулировал старый контракт правительства с Англо-персидской компанией и договорился о новом. Согласно ему площади нефтеразработок сокращались, а правительство Ирана получало более высокий процент от нефтяных доходов. Через шестьдесят лет все нефтяные поля должны были вернуться в собственность Ирана. Конечно, этот договор никоим образом не улучшил положения большинства населения страны, а именно крестьян.

С усилением власти Гитлера и благодаря его повышенному вниманию к чистоте арийской расы и учитывая претензии персов на роль прародителей ариев, шахский режим стал перенимать некие внешние нацистские атрибуты. Появились антисемитские лозунги; весьма зажиточное еврейское население было напугано. Армия выучилась ходить по струнке, как и германская армия. В 1938 году была запрещена Туде, иранская компартия. По мере дальнейших успехов Гитлера внешняя политика Ирана повернулась от пробританской линии на прогерманскую. Хотя Иран объявил о своем нейтралитете с началом Второй мировой войны, но симпатии шаха были прогерманские. Когда Германия вторглась в Россию в 1941 году и был создан новый альянс Британии и Советского Союза, необходимо стало иметь дружественный режим в Иране, северные границы которого соприкасались с южными границами Советского Союза. В августе 1941 года британские и русские войска вторглись в Иран, опрокинули шахскую армию, сместили с престола шаха и посадили на трон его сына, Реза Шаха Пехлеви, а также восстановили центральную роль парламента во власти.

В 1951 году на обложке журнала Time в качестве изображения «человека года» была помещена бритая голова Мохаммеда Мосаддыка, премьер-министра Ирана. Недавно избранный на свою должность, он сделал немыслимое. Он национализировал активы Англо-иранской нефтяной компании, в нарушение договора 1933 года, подписанного отцом тогдашнего шаха. Подготовка этого радикального шага правительства Ирана началась еще по окончании Второй мировой войны в 1945 году. В 1945 году советские войска в северном Иране отказались эвакуироваться. Россия ссылалась на договор еще царской России с Британией, где право эксплуатации нефтяных полей на севере Ирана отдавалось России. Несмотря на давление со стороны США и Британии, советские войска не покинули Иран, пока Советский Союз не получил от Ирана права на концессию. Иран изначально предлагал эту концессию, но под нажимом Соединенных Штатов парламент проголосовал за отзыв концессии, 102 голоса против 2, и Мосаддык был в первых рядах противников концессии для СССР. Затем парламент провел закон, согласно которому все нефтяные концессии для зарубежных стран запрещались, а также поручил правительству разрабатывать новые нефтяные месторождения. Соединенные Штаты оказались изобретательны в понуждении Советского Союза все-таки освободить северный Иран, так что парламент заключил договор с США о предоставлении военной помощи и инструкторов. В том же году Англо-иранская нефтяная компания объявила о чистой прибыли в 112 миллионов долларов, из которых всего 19,6 миллиона было выделено иранскому правительству.

В 1949 году ведомый Мосаддыком парламент потребовал пересмотра контракта с Англо-иранской компанией с целью получить больший процент доли в прибылях. Твердая позиция Мосаддыка на переговорах с компанией и его роль лидера Народного фронта позволили ему занять кресло председателя Комитета парламента от нефти. Англо-иранская компания отказалась делить прибыли в отношении 50 на 50, что уже было стандартным условием для других стран Персидского залива. И вот новый премьер-министр предпринял беспрецедентный шаг по национализации компании, в которой основная часть активов принадлежала Британии. Прежде всего, Иранское государство взяло контроль над нефтепереработкой, крупнейшей в мире, которая давала Западной Европе порядка 43 процентов от потребностей в топливе.

Если Иран оказался так удачлив при разрыве контракта, то что могло помешать другим странам зоны Персидского залива, где основные интересы контролировались Соединенными Штатами, сделать аналогичные шаги? Британское правительство отреагировало мгновенно. Оно призвало к всемирному бойкоту иранской нефти и призвало своих союзников к поддержке. Давление усилилось после замораживания банковских счетов Ирана в фунтах стерлингов и введения запрета на экспорт товаров в Иран. Администрация Трумэна поддержала своего союзника по войне и отказалась предоставить кредит Ирану до тех пор, пока спор не будет улажен. Британия подала иск в Международный совет ООН и в Международный суд в Гааге. В свою очередь, Мосаддык, получивший некогда докторскую степень по юриспруденции в университете Лозанны, вылетел в Нью-Йорк, а оттуда — в Гаагу, чтобы представлять свою страну в суде. Мосаддык успешно отстоял иранские действия тем, что они не относятся к юрисдикции суда и, следовательно, не могут им рассматриваться. Мосаддык возвращался на родину через Египет; в Каире его приветствовала огромная возбужденная толпа. Он стал первым лидером на Ближнем Востоке, кто сумел подкрутить хвост британскому льву. По возвращении в Тегеран его встречала еще большая восторженная толпа. Он стал героем иранского народа. Но когда страсти поутихли, на первый план выступила реальность. Всемирное эмбарго на поставки нефти из Ирана грозило подорвать экономику страны, несмотря на то что к бойкоту не присоединились Италия и Япония.

Имея слабую экономику и опасаясь путча со стороны сторонников шаха, в 1952 году Мосаддык попытался захватить контроль за министерством обороны. Когда шах отказал ему в его требованиях, Мосаддык подал в отставку. В результате началась широчайшая забастовка и прошли трехдневные беспорядки в столице, направляемые коммунистами и националистами. Шах уступил и снова призвал Мосаддыка на правление страной, позволив назначить своего министра обороны. Мосаддык взял дело в свои руки и стал постепенно заменять высших офицеров армии, лояльных шаху, на тех, кого выдвигали националисты. Через несколько недель парламент предоставил ему всю полноту власти в стране на шесть месяцев, затем продлил этот срок еще на шесть месяцев. Мосаддык запустил реформу иранской системы налогов и сборов и приобрел контроль за расходами парламента. Он сумел провести через Ассамблею (нижнюю палату) закон, сокращающий срок пребывания сенаторов в должности с шести до двух лет, и все члены сената подали в отставку. В то же время Мосаддык предложил вступить в переговоры с Англо-иранской нефтяной компанией по поводу долгов, которые остались за компанией в результате ее национализации. Тут было два варианта условий. Компания должна была получить 1,4 миллиарда долларов, которые хранились замороженными на ее страховом счете, а Британия должна была отменить всемирное эмбарго на иранскую нефть. Британия и США вдвинули встречное предложение. Обе страны готовы были признать национализацию иранской нефти, если Мосаддык позволит Международному суду в Гааге определить размер компенсации, причитающейся Англо-иранской компании. Поскольку ни одна сторона не хотела принимать аргументы другой стороны, переговоры были сорваны.

Теперь Консервативная партия снова контролировала британский парламент, и старый боевой конь Уинстон Черчилль, опять на посту премьер-министра, решил, что сейчас самое время вернуться к обновленной версии дипломатии канонерок XIX века. Он приказал британской секретной службе разработать и осуществить план умерщвления Мосаддыка. Черчилль уведомил и Трумэна об этой операции, названной «Операция Аякс». Британия планировала провести ее самостоятельно. Мосаддык раскрыл заговор против него. Без колебаний Мосаддык приказал закрыть посольство Британии в Иране и выкинуть к черту всех британских дипломатов. И снова британское правительство не имело выбора, кроме как обратиться за помощью к Америке.

Но в Америке на выборах победил Эйзенхауэр, и администрация Трумэна, доживающая в своих кабинетах последние деньки, не стала вмешиваться. И только Эйзенхауэр спас британскую честь. Главное «наследие» Трумэна, которое он передал бывшему генералу, были «холодная война» и необходимость постоянно поддерживать свое военное превосходство, на случай будущей советской агрессии, исходящей либо от одного из (советских) сателлитов, либо от самой России. Это было начало гонки вооружений и создания военно-промышленного комплекса, что означало колоссальный бюджетный дефицит — именно это изменит лицо капитализма и приведет страну к невиданному процветанию. Но в 1953 году американский народ еще не знал об этом будущем. Американцы устали от войн и выбрали генерала, чтобы он, как военный человек, положил войнам конец.

Глава 6. «Холодная война» на нейтральной передаче — президентство Эйзенхауэра

Когда либеральное крыло Республиканской партии выдвинуло кандидатом в президенты генерала Дуайта Эйзенхауэра, можно было заранее предсказать, что именно его и изберут, учитывая неспособность администрации Трумэна уладить конфликт в Корее миром. И даже те члены партии, которые настойчиво убеждали Трумэна все же выдвигаться, — а это были дважды проигравший на президентских выборах Томас Дьюи и недавно проигравший свои сенатские выборы Гёнри Кэбот Лодж, — не могли одобрить и даже в точности оценить степень политических умений их кандидата. А взлет Эйзенхауэра от подполковника при штабе генерала Дугласа Мак-Артура на Филиппинах до командующего вторжением в Нормандию, которое стало самой крупной десантной операцией за всю историю войн, не мог быть результатом простой случайности.

Достигнув мира с правым крылом партии, за счет привлечения себе в «напарники» Ричарда Никсона, генерал стал планировать свою избирательную стратегию. Игнорируя советы старейшин партии, он решил показать свою независимость от политических пристрастий и обязательств и потому начал свою избирательную кампанию с поездки в традиционно «демократические» южные штаты, с выступлениями в маленьких городишках. Где бы ни останавливался агитационный поезд, везде Эйзенхауэра приветствовали огромные толпы, в которых было немало солдат и офицеров, воевавших под его началом в Северной Африке и Европе. Для этих ветеранов он оставался своим в доску, и прозвище у него было Айк, именно Айк вел их от победы к победе. Это был тот самый душевный настрой, на который он рассчитывал. Он был больше чем кандидат в президенты от республиканцев; он добивался президентства, чтобы объединить американский народ. Он был выше той партизанщины, которая порой сопровождает политические кампании. Всякую грязную работу он оставлял на своего «вице», на Никсона. Этот оригинальный подход Эйзенхауэра оправдался. Впервые со времен Восстановления республиканский кандидат получал большинство в пяти южных штатах. На волне его популярности республиканцы сумели завоевать перевес в обеих палатах конгресса, пусть даже очень незначительный.

Прежний опыт Эйзенхауэра как управленца ограничивался годами его службы в армии в качестве начальника сил вторжения в Нормандию и главы НАТО. В первом случае его роль состояла в делегировании полномочий и наблюдении за тем, как выполняются его указания. В последнем случае хотя ему и удалось установить контроль за чисто военными действиями, но у него не могло быть контроля за политиками из 14 стран, составляющих альянс. Следовательно, и страной он собирался руководить, как военным штабом сборных сил альянса. Как у президента у него была другая роль, где у него не хватало опыта, на который можно опереться. Он был номинальным лидером Республиканской партии, и в этом качестве ему нужно было собрать «под одной крышей» разные фракции партии и привести их к одному знаменателю. Поскольку члены Республиканской партии строго разделялись между консервативным изоляционистским крылом и либералами, он обнаружил, что и в его деятельности как главы партии имеются ограничения. Вдобавок из-за крайне незначительного перевеса в сенате и нижней палате конгресса ему нужно было принимать во внимание возможность лидерства миноритарной партии — демократов. Не привыкший иметь дело с политиканами, которые больше заботились о своих интересах, чем о благе нации, он обратил свое внимание на внешнюю политику.