Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Крестьянский вопрос настойчиво стучался в двери Политбюро и требовал своего решения. Особенно это стало ясным после того, как летом и осенью 1924 года начались массовые волнения крестьян, недовольных своей и без того тяжелой жизнью.
Наряду с непосильным для многих продналогом, который мало чем отличался от продразверстки, крестьяне жаловались на недоступные им цены на промышленные товары при очень низкой закупочной цене на хлеб. Давили на них и непосильные налоги, за неуплату которых следовала «конфискация имущества». При этом коммунисты от таких наказаний почему-то освобождались.
Но более всего обеспокоило руководство страны требование крестьян создать
Нападения на сельских активистов, массовые избиения, убийства селькоров и деревенских коммунистов осенью 1924 и весной 1925 годов стали обычным явлением и освещались в центральной прессе в соответствующем духе. Что еще больше настраивало рабочих против крестьян, и все чаще слышались призывы покончить с новой экономической политикой.
Венцом крестьянских волнений явилось восстание крестьян в Грузии в конце августа 1924 года. Конечно, внесли в него свою лепту и меньшевики, чьи позиции все еще были очень сильны в Грузии и которые еще в 1922 году создали подпольный Комитет борьбы за независимость Грузии. И все же главными организаторами народного восстания были большевики со своей бездумной политикой на селе. Жили бы грузинские крестьяне достойно, никакие меньшевики с эсерами не подняли бы их на борьбу.
Восстание началось 28 августа 1924 года в Чиатуре и охватило преимущественно сельские районы Западной Грузии. Москва отреагировала так, как только и могла реагировать: насилием. Уже через несколько дней восстание было подавлено Красной Армией и частями ОГПУ. И по сей день, по неуточ-ненным данным, тысячи людей пали в неравном бою или были ликвидированы чекистами, многие арестованы и сосланы в трудовые лагеря на север.
Как всегда, не обошлось и без большевистской таинственности. ОГПУ знало о намерении находившегося в Париже меньшевистского правительства Грузии поднять восстание, но по каким-то своим причинам не приняло превентивных мер. Знал ли о грядущем восстании Сталин? Конечно, знал. И не от кого-нибудь, а от самого Берии. Почему допустил его? Знал только он один.
Но догадаться можно. Лучше всего на людей действуют не слова и увещевания, а наглядный пример. Возможно, именно таким примером и стало подавление восстания в Грузии. Чтобы другим неповадно было...
На состоявшемся сразу же после подавления восстания собрании партийных секретарей деревни Сталин назвал восстание в Грузии «бутафорским, не народным, а искусственным», и возможным оно стало только потому, что «в некоторых местах меньшевикам удалось вовлечь часть крестьянской массы». Однако уже на октябрьском пленуме ЦК он ушел от дешевой идеологии для малограмотных и назвал основной причиной грузинского бунта плохое экономическое положение крестьянства и очень высокие цены на промышленные товары.
На том же пленуме «крестьянофил» Зиновьев, как его окрестило московское студенчество, говорил о полном игнорировании партией коренных крестьянских интересов. «Крестьянством, — вещал он, — мы начинаем интересоваться лишь тогда, когда нужно брать продналог».
Новый защитник крестьян предложил покончить с грубой антирелигиозной пропагандой на селе, «окрестьянить народные комиссариаты и местные исполкомы и... увеличить число беспартийных крестьян. Повторил он и выдвинутый им еще в июне
лозунг «Лицом к деревне», которым отныне должна была руководствоваться партия.С лозунгом согласились все, поскольку понимали опасность дальнейшего пренебрежения к крестьянам. А вот с остальным... «Я думаю, — заявил Сталин, — что создание такой фракции означало бы начало организации политической партии крестьян. Я против... Руль должен остаться в руках партии теперь больше, чем когда бы то ни было. А потому лучше воздержаться от таких экспериментов...» Оно и понятно. Судьбы десятков миллионов людей и в конечном счете судьба страны его мало волновали, а вот возможность потерять «руль» пугала уже по-настоящему.
Возникла бурная дискуссия с Зиновьевым, и, в конце концов, слово «фракция» было заменено на «группу». Постановление пленума рекомендовало членам ЦК и ЦКК поехать на два-три месяца в деревню и своими глазами увидеть, как там обстоят дела.
Что же касается грузинского урока, то партия восприняла его как «тревожный сигнал» и решила пересмотреть всю свою политику в отношении деревни, чтобы избежать подобных эксцессов в будущем. Особенно проявил «заботу» о крестьянах Сталин, заговоривший о необходимости «чуткого подхода» к ним. В своем обращении к сельским секретарям он подчеркивал: «Не только учить беспартийных, но и учиться у них. А учиться нам есть чему».
Для оживления крестьянской жизни октябрьский пленум принял решение провести свободные выборы в Советы. Крестьяне и не думали идти в сельсоветы, где заседали одни коммунисты, и президиум ЦИК признал осенние выборы во всех областях, где доля участвовавших была ниже 35%, недействительными и провести в следующем году повторные выборы.
Лидеры партии намеревались таким образом привлечь беспартийных крестьян к работе в Советах, передав им часть полномочий совершенно непопулярных в деревне и малоэффективных сельских партийных ячеек. Что лишний раз говорило о непонимании всех тех процессов, которые происходили на селе. Позиции партии были очень слабы, и сельсоветы могли превратиться в оплот зажиточных крестьян, что, в конце концов, во многих районах и случилось.
Но как бы там ни было, пленум принял зиновьевский лозунг и провозгласил курс «Лицом к деревне», который должен был наложить свой отпечаток на всю внутриполитическую жизнь страны и изменить эту самую жизнь к лучшему.
Что и говорить, намерения были, конечно, благие, дело было за малым: действительно повернуться лицом к деревне в условиях становившейся все более могущественной системы партийной бюрократии, которая уже начинала сращиваться с хозяйственной и советской. Это и было главной причиной неэффективного управления советской экономикой.
Вот что писал об этом самом управлении председатель ВСНХ Ф. Дзержинский: «Из поездки своей... я вынес твердое убеждение о непригодности в настоящее время нашей системы управления, базирующейся на всеобщем недоверии, требующей от подчиненных органов всевозможных отчетов, справок, сведений.., губящей всякое живое дело и растрачивающей колоссальные средства и силы».
Комментарии, как принято говорить в подобных случаях, излишни, особенно если учесть, что эти слова принадлежат не какому-то там отъявленному оппозиционеру, а одному из ведущих партийцев. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку партия и на самом деле вырождалась. «Подавляющее большинство ее, — говорил Троцкому А. Иоффе, — во всяком случае, решающее большинство — чиновники; они гораздо больше заинтересованы в назначениях, повышениях, льготах, привилегиях, чем в вопросах социалистической теории или в событиях международной революции».