Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Рютин и члены его группы были исключены из партии как «выродки, враги коммунизма и советской власти, предатели дела партии и рабочего класса, которые под флагом мнимого «марксизма-ленинизма» попытались создать буржуазно-кулацкую организацию для реставрации капитализма и кулачества в СССР».
Свой срок (10 лет) Рютин отбывал на Урале, в бывшей царской тюрьме. Он очень быстро сломался и писал жене: «Я живу теперь одной надеждой: партия и ЦК простят, в конце концов, своего блудного сына...» Впрочем, надеялся он зря. Сталин забыл и думать о нем. Его теперь занимали совсем другие люди. Киров, Калинин, Косиор, Орджоникидзе и Куйбышев — все те, кто составил группу «умеренных».
Это были заслуженные и уважаемые в партии и стране люди, но, как теперь выяснялось, не его... Конечно,
Киров был тоже не лучше. Это надо же, назначить ярого бухаринца (да еще замешанного в деле Рютина) П. Петровского на должность руководителя Ленинградского горкома партии, а заодно и редактором «Ленинградской правды»! А его призывы во время кампании на Украине и Северном Кавказе к сдержанности в отношении к бегущим из своих сел и станиц голодным крестьянам?!
Конечно, это не повод, чтобы избавляться от Серго и Мироныча. Но... разве о такой партии он мечтал? Да нет, конечно! Он видел в своей партии своеобразный орден, в котором с любым вольнодумием будет покончено раз и навсегда и где слово магистра будет законом. А тут...
Не нравились Сталину уверения «умеренных» в том, что переломный период пройден, что пора прекратить запугивания и террор и переходить к нормальной жизни — радостной и спокойной. И это в то время, когда в стране полным ходом шло социалистическое строительство и классовая борьба просто не могла не обостряться по определению... его, сталинскому...
Конечно, до такого разгула террора, который очень скоро захлестнет страну, было еще далеко, но и совершенно безобидными эти годы назвать было нельзя. Уже прошло «шахтинское дело», и в жизнь советских людей прочно вошло понятие «враг народа». Как и печально знаменитые фургоны с надписью: «Хлеб», на которых этих самых врагов увозили каждое утро.
Как и столь почитаемые им Иван Грозный и Петр Великий, Сталин не стал изобретать ничего нового и в своей репрессивной деятельности опирался на ОГПУ, которое являлось, по сути, тайной полицией и инквизицией одновременно. Связь между Сталиным и его тайной полицией была очень тесной, и ставший, в сущности, первым человеком в ОГПУ (его председатель Менжинский все время болел) Г. Ягода подчинялся лично Сталину и отвечал за охрану вождя. А его сотрудники уже тогда относились к наиболее привилегированному слою советской элиты.
Было у ОГПУ и еще одно преимущество, с помощью которого Сталин мог успешно решать те вопросы, которые выходили за рамки административной и юридической практики: и насильственное выселение кулаков, и фальсификация улик на судебных процессах, и выбивание с помощью пыток «чистосердечных показаний» у подследственных, и аресты, и исчезновения как отдельных граждан, так и целых групп, и убийства непокорных.
Если говорить откровенно, то этих непокорных должно было быть в стране, наверное, во много раз больше. Ибо никогда еще за всю историю России ее народ не подвергался таким лишениям и истязаниям, как в годы «Великого перелома». Но в то же время сила этих потрясений создавала иллюзию, что создание индустриальной державы было подобно чуду и лишний раз должна была подтвердить величие задумавшего их человека.
Нет, не зря в свое время Сталин так восхищался инквизицией, сумевшей заставить население многих католических стран жить в постоянном страхе. Для этого надо было не только дать ей известную свободу действий, но и окружить плотной завесой таинственности. И именно деятельность этой мощной и беспощадной организации во многом определяла всю внутреннюю жизнь в Советском Союзе.
А сражаться ей было с кем! В деревне это были кулаки и подкулачники, на заводах и стройках — буржуазные спецы и те, кто не верил в сталинских «планов громадье», ну а в культуре — поэты «золотой бревенчатой избы», воспевавшие не «пробки в Моссельпроме»,
а ту уходящую Русь, которую так ненавидели большевики.В отличие от прямого насилия в деревне, на заводах и фабриках представители ОГПУ занимались запугиванием тех инженеров, служащих и рабочих, которые с недоверием относились к спущенным им сверху и явно нереальным планам. Как правило, это были бывшие буржуазные специалисты, хорошо знавшие свою специальность и мало что понимавшие в учении Маркса, Энгельса, Ленина, а теперь и Сталина. Они были вообще беззащитны, эти самые специалисты. И в случае чего Сталин отыгрывался именно на них. Так, в январе 1933 года были преданы суду шесть английских инженеров из фирмы «Метро Вимкерс» и десять русских специалистов за «вредительство» на электростанциях.
Во многом уже начинавшиеся репрессии объяснялись резким ухудшением уровня жизни в СССР. Кто был повинен в этом ухудшении? Ну, конечно же, не руководство страны и сам Сталин, а все те же классовые враги!
Мы уже упоминали о «шахтинском» процессе 1928 года, который, по сути, и задал тон всем последующим событиям. Особенно после того, как Сталин в своем обращении к Центральному Комитету произнес свою знаменитую фразу о том, что «шахтинцы» сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности». Легковерная страна все восприняла как надо, и множество советских организаций во главе с Академией наук потребовали смертной казни для осмелившихся мешать великому делу строительства социализма преступников.
Прошло еще совсем немного времени, и на новом процессе, теперь уже промпартии, была осуждена группа видных технических специалистов, обвиненных во вредительстве и контрреволюционной деятельности. Затем настала очередь бывших меньшевиков, занимавших высокие посты в хозяйственных и плановых организациях. Их обвинили в создании тайной организации «Союзное бюро» и намерении затормозить экономическое развитие страны.
Уже очень скоро эти процессы стали такими же привычными для советской жизни, как сводки о новых хозяйственных свершениях. И люди очень удивились бы, если бы открыли ту же «Правду» и не обнаружили в ней сообщения о раскрытии очередного заговора и ареста врагов. Как все эти, в общем-то нормальные, люди сознавались в том, чего никогда не только не делали, но даже не замышляли? Да все так же, под пытками...
Да, пытки были узаконены только в 1937 году, но «эти совершенно правильные», по мнению ЦК, методы вовсю применялись и раньше. Пытавшихся сохранить свое лицо арестованных жестоко избивали, неделями не давали спать, сажали в ледяной или, наоборот, жаркий карцер.
Весьма характерной для того времени была судьба чудом уцелевшего во время своего 24-летнего пребывания в лагерях М.П. Якубовича, который был одним из главных обвиняемых на процессе «Союзного бюро».
Да, на суде он признался в предъявленных ему нелепых обвинениях, но сделал это только после долгих пыток и попытки самоубийства. «Следователи ОГПУ, — писал он в своем письме Генеральному прокурору СССР в 1967 году, — и не стремились ни в коей мере вскрыть действительные политические связи и действительно политическую позицию Икова или кого-либо другого из обвиняемых. У них была готова схема «вредительской» организации, которая могла быть сконструирована только при участии крупных и влиятельных работников государственного аппарата...»
Лупил Сталин и интеллигенцию. Причем вместе с инженерами в тюрьмы бросали и гуманитариев. Именно тогда были арестованы корифеи советской и мировой науки академики Платонов, Тарле, Лихачев, Бахтин, Таланов и многие другие.
Тяжелое положение сложилось и в общественных науках, и в литературе. Да и какая только борьба не велась в те годы! В экономике — против «контрреволюционной рубнищины», в биологии — против «райковщины», в литературоведении — против «воронинщины» и так далее.
Надо ли говорить, что во всех этих случаях преследователи любой свободной мысли опирались на идеи и положения великого Сталина? И стоило ему только написать довольно сумбурную работу «О некоторых вопросах истории большевизма», как по ней прокатилась первая волна репрессий против ее наиболее талантливых представителей.