Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Полютовал вождь и в Москве. В столице была сосредоточена высшая власть, а он намеревался основательно «почистить» всю систему. Только за полтора года Ежов представил Сталину 383 списка тех, кто подлежал уничтожению. И 12 декабря 1937 года Сталин, по всей видимости, поставил свой собственный рекорд, утвердив 3167 смертных приговоров.
Просили ли его о помиловании? Да, конечно, просили! Только напрасно. И вот какие шедевры письменного творчества остались на письме одного приговоренного к расстрелу генерала.
«Он врет! Расстрелять! И. Сталин».
«Согласен. Прохвост! Собаке — собачья смерть! Берия».
«Изувер! Ворошилов».
«Сволочь! Каганович».
Обрушился
Апогеем кровавой вакханалии стал последний показательный процесс 1938 года, на котором Сталин в последний раз предупредил: отныне никто не смеет становиться у него на пути и пощады не будет никому!
О чем весьма красноречиво напоминал состав подсудимых. Здесь были целых три члена ленинского Политбюро (Бухарин, Рыков и Крестинский), бывший руководитель НКВД Ягода, четыре народных комиссара, четыре дипломата, четыре руководителя республиканского масштаба, трое врачей во главе с патриархом советской медицины профессором Плетневым.
Обвинения? Да все те же! Убийство Куйбышева и Горького, шпионаж, терроризм, реставрация капитализма и подготовка свержения советской власти... Но даже этого показалось мало, и для Бухарина было придумано новое обвинение, из которого следовало, что в 1918 году он собирался... убить Ленина и Сталина и захватить власть!
Как и следовало ожидать, все эти подлые убийцы и наймиты гестапо признались в своих страшных злодеяниях. Кроме одного из пяти членов первого ленинского Политбюро, а впоследствии секретаря ЦК и заместителя наркома по иностранным делам Николая Крестинского! Изувеченный, но не сломленный, он заявил на суде: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого не знал. Я не совершал ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Несколько озадаченный Вышинский поинтересовался, почему же он тогда вводил все это время следователей в заблуждение. И тут же получил исчерпывающий ответ. «Я просто считал, — заявил Крестинский, — что если я расскажу то, что говорю сегодня — что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства».
Наивный ленинец! Даже сейчас он так ничего и не понял и был твердо убежден, что стоит только партии и правительству узнать о том, что происходит в стране, как виновных сразу же накажут. После его отчаянного заявления в зале установилась напряженная тишина. Давно уже стены суда не слышали правды, и она подействовала угнетающе. А может быть, просто каждый из тех, кто сидел по ту сторону подсудимых, уже видел на скамье подсудимых не Бухарина и Крестинского, а себя...
Вышинский спорить не стал и отправил Крестинского в НКВД, откуда он уже на следующий день вернулся человеком совершенно других воззрений. «Вчера, — поспешил он объяснить свое поведение, — под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой
скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать, что я виновен...»Бухарин, по лубянским меркам, продержался долго: целых три месяца. Что объяснялось отнюдь не силой его духа, а тем, что его не били и не пытали. Но стоило только потерявшему терпение следователю пообещать прикончить его жену и только что родившегося сына, он сразу же сдался. Тем не менее он так ни разу и не поддался на издевки Вышинского и вместе с Рыковым несколько раз ставил сталинского холуя в неловкое положение. В ответ на обвинительное заключение он заявил:
«Я признаю себя виновным в том, что являлся одним из руководящих членов «правотроцкистского блока». Из этого следует, что я признаю себя виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией, независимо от того, знал я или не знал, принимал или не принимал прямое участие в том или ином акте».
Конечно, Вышинскому не нравилась избранная Бухариным и Рыковым тактика, которую он назвал «помесью лисы и свиньи», и то, что они напрочь отвергали свое участие в конкретных преступлениях и брали на себя лишь общеполитическую ответственность за деятельность блока. Кто знает, что бы еще наговорил Бухарин, если бы не помнил об обещании Сталина покончить с его женой и сыном. И он, конечно же, «покаялся».
«Переоценивший» в тюрьме свое прошлое, Бухарин признал справедливость вынесенного ему приговора, заявив при этом, что на самом деле он заслуживает наказания «намного более сурового, нежели смерть» (интересно было бы узнать, какого же именно). Поскольку другого такой враг социализма, в какого он «переродился», не заслуживал.
Когда был оглашен приговор, Бухарин взял бумагу и написал: «Коба, зачем тебе была нужна моя смерть?» Но ответа так и не получил, а его послание Сталину было найдено в столе вождя.
Как и всегда в таких случаях, приговоры немедленно приводились в исполнение, а Бухарин надолго исчез из истории одного из самого сложного времени в истории России.
Сами же «чистки» продолжались практически до 1939 года. И за это время помимо и без того уже избитых донельзя партийцев и военных удар был нанесен по дипломатам, комсомольцам, разведчикам и командованию на Дальнем Востоке. Приговор не отличался разнообразием мер, он кончался либо ссылкой в лагерь, либо отправкой в безымянную могилу.
В феврале 1939 года Сталин наконец-то расправился с лидерами так и не ставшей «незалежной» Украины, расстреляв после долгих истязаний бывших членов ее Политбюро Косиора и Чубаря.
Тем не менее уже осенью 1938 года, когда в стране не осталось ни одного учреждения, не затронутого чистками, и с катастрофической быстротой исчезали квалифицированные специалисты, репрессии пошли на убыль. Можно себе представить, что это были за чистки, если сам Сталин был вынужден признать, что они «зашли слишком далеко».
Конечно, страну надо было хоть немного успокоить. И он успокоил ее, найдя очередного козла отпущения в лице... верного Николая Ивановича Ежова. Для чего и предложил Кагановичу создать Комиссию для проверки работы НКВД. А еще через две недели, в декабре 1938 года, на месте Ежова оказался Берия.
Понимал ли Ежов, что это начало конца. Несомненно. И вел себя соответственно. Он все еще считался главой Наркомата водного транспорта и периодически посещал его коллегии. Но ни во что не вмешивался. Человек, именем которого пугали детей, делал из бумаги самолетики, запускал их, подбирал с пола и снова запускал.