Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Сегодня уже никто не скажет, кто, выражаясь современным языком, «сливал» на Запад информацию о плохом самочувствии Сталина. Тем не менее принято считать, что сделано это было по линии ведомства Берии.
Возможно, это так, и Лаврентий Павлович любыми правдами и неправдами пытался сбросить Молотова. А заодно бил и по Жукову, которого ненавидел всем своим существом и который со своим огромным авторитетом в армии и народе мог ему помешать в его будущей борьбе за власть. Берия прекрасно понимал: очень скоро начнется драка за власть, и такой человек, как Жуков, может сыграть в ней решающую роль. Особенно, если будет стоять во главе армии.
Значит, надо было как можно дальше и быстрее удалить маршала от эпицентра всех будущих
Если так оно и было, то Лаврентий Павлович хорошо знал, по какому месту бить, и по странному стечению обстоятельств на Западе стали появляться статьи об «ожесточенной закулисной борьбе за власть между маршалом Жуковым и министром иностранных дел Молотовым», которые, как писала «Чикаго трибюн», «пытаются занять место Сталина». При этом западная печать то и дело упоминала о плохом здоровье Сталина, а швейцарская «Базлер нахрихтен» дошла до того, что со ссылкой на «некие турецкие дипломатические источники» сообщила... о его кончине!
Вряд ли Сталина интересовала вся эта чепуха, которую тассовцы назвали «инсинуацией турецких мерзавцев в швейцарской газете», но вот от кого на Запад попадала информация о его плохом здоровье, его не могло не интересовать. Особенно если учесть, что в Вашингтоне ожидали «официального опровержения сообщения, согласно которому состояние здоровья генералиссимуса Сталина вызывает опасение».
Сталин прекрасно помнил, какая возня началась среди ближайшего окружения Ленина при первом же известии об ухудшении его здоровья, и нисколько не сомневался в том, что и сейчас собранные в его кремлевскую банку пауки начали плести свои сети. И можно себе представить ужас Молотова, когда он прочитал в английской «Дейли геральд»: «На сегодняшний день политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова!»
Если умелым режиссером всей этой драмы был действительно Берия, то он своего добился. Сталин был еще не настолько слаб, чтобы над ним можно было глумиться. Даже сейчас он мог одним движением руки расправиться с кем угодно, и то, что сам Молотов, как черт от ладана, открещивался только от одной мысли о том, что именно ему суждено занять его место, уже не принималось в расчет.
Однажды после обильных возлияний Сталин как бы невзначай вдруг заметил, что очень устал, ему трудно управлять огромной страной и скоро он отойдет от дел. «Пусть теперь Вячеслав поработает, — не спуская пронзительного взора с Молотова, заметил он. — Он помоложе...» Не на шутку испуганный Молотов завел речь о невозможности заменить вождя и о том, что Сталин еще силен и может многое.
Сталин слушал «Вячеслава» и... не верил ни единому его слову. Да и чего они стоили, эти самые слова? Сколько раз он сам произносил их только для того, чтобы скрыть свои истинные мысли. Он прожил в политике долгую жизнь, и за все это время не видел ни одного политика с открытой душой, включая самого Ильича. В следующий раз он проверил Молотова, а заодно с ним и Микояна еще более жестоким образом. Во время обеда на юге, где Сталин проводил отпуск, его помощник Поскребышев вдруг заявил:
— Пока вы отдыхаете на юге, товарищ Сталин, Молотов вместе с Микояном подготовили в Москве против вас заговор!
Молотов побледнел, но не проронил ни слова. А горячий Микоян схватил стул и бросился на Поскребышева. И если бы не Сталин, он наверняка ударил бы его.
— Ну что ты орешь? — недовольно сказал Сталин. — Если ничего не было, так нечего и
обращать внимание!Микоян сел на свое место, и обед продолжился. Ему не на кого было обижаться. Здесь никто не мог произнести ни единого слова, не согласовав его со Сталиным. И, конечно же, Поскребышев «выступил» не только с согласия, но и по инициативе самого вождя, который любил устраивать подобные проверки на слабость.
В таких случаях Сталина прежде всего интересовало не то, что поставленный в сложное положение человек будет говорить (говорили все одно и то же), а его первая реакция. Он считал себя великим психологом и был уверен, что какими бы железными нервами и выдержкой ни обладал в чем-то виноватый перед ним человек, застигнутый врасплох, он обязательно себя выдаст. И имей Сталин хоть какие-то данные о готовившемся против него заговоре, вряд ли и Молотов, и Микоян ушли бы с его дачи сами...
Постоянное недомогание, раздражение от иностранной прессы и проколы «Вячеслава» сделали свое дело: Молотов повис над пропастью. И как это ни странно, но в Политбюро у него нашлись заступники, которые осмелились просить за Молотова у вождя. Но когда Сталину сообщили, что тот полностью раскис и даже прослезился, тот презрительно бросил:
— Да что он, институтка, что ли, плакать?
И тогда к Сталину обратился сам Молотов. Признав свои ошибки, он пообещал «делом заслужить» его доверие, потому что «каждый честный большевик» видел, по его мнению, в Сталине не просто личное доверие, а «доверие партии», которое, как теперь выяснялось, было для Молотова дороже жизни. И случилось невероятное. Тот самый Сталин, который всего неделю назад не мог считать Молотова своим заместителем, простил его! К великому неудовольствию Маленкова и Берии, которые полагали, что дни ненавистного им соперника сочтены. Впрочем, кто знает, может быть, они и были сочтены. И Берия, и Маленков, да и сам Молотов слишком хорошо знали Сталина, чтобы верить в сказки о его прощении. Сталин никогда и ничего никому не прощал. Он играл в прощение, а на самом деле лишь откладывал наказание. В свое время он уже «прощал» Каменева и Бухарина, ну а чем его «прощение» закончилось, известно было всем...
Вполне возможно, что, дав по Молотову предварительный залп, Сталин попытался отбить охоту как у самого Вячеслава Михайловича, так и у всех других претендентов на его место. Он как бы говорил всем: «Хотите грызться между собой? Да сколько угодно! Но со мной не шутите!» И теперь, когда Молотов повис над пропастью, ему, конечно же, было уже не до интриг. Да и какие могли быть еще интриги, когда речь шла о спасении жизни?!
По большому счету, охлаждение Сталина к Молотову началось еще до войны. Да и вообще их отношения складывались далеко не безоблачно. Их знакомство и первая совместная работа в 1912 году в редакции газеты «Правда» ознаменовалась скандалом, и вряд ли Молотов, познав на себе всю тяжесть сталинского характера, числил тогда еще Кобу в своих друзьях.
Вряд ли добавил теплоты в их отношения и 1917 год, когда вернувшийся из ссылки Сталин самым бесцеремонным образом вышвырнул Молотова из все той же «Правды» и, вопреки его противодействию, стал проводить ту самую политику, против которой выступал сам Ленин.
Да, в последующие годы Молотов ни разу не перешел дорогу Сталину, и внешне все выглядело прекрасно. Они дружили семьями, и в январе 1939 года Сталин сделал жену Молотова — Полину Жемчужину — наркомом рыбной промышленности и депутатом Верховного Совета. Но уже в 1937 году Сталин начал охладевать к своему соратнику, который все больше и больше превращался в подручного вождя. И когда полетело со своих постов несколько помощников Молотова, тот даже не пытался их защитить. Когда же в 1939 году он стал наркомом иностранных дел, многим стало ясно: это начало конца. Отправив Молотова на Смоленскую площадь, Сталин как бы отодвинул его от всех других дел.