Сталин. Портрет на фоне войны

Весьма показательно, что западные страны, также столкнувшись после войны с кризисом идентичности, смогли найти адекватные ответы на исторические вызовы. Отстаивая право на жизнь, капиталистическое общество после Второй мировой войны встало на путь качественной трансформации. Как отмечают экономисты, капиталистический хозяйственный механизм из анархичного, монополизированного и эгоцентрического постепенно превратился в регулируемый, конкурентный и социализированный. Послевоенное «кейнсианское двадцатилетие» с его активной государственной экономической политикой было ознаменовано несколькими реформами, которые в мировой науке признаны весьма успешными. Однако когда государственное регулирование, мощные социальные программы достигли таких масштабов, что стали сдерживать частную инициативу и предпринимательский дух, закономерным стал возврат от социально-дирижистского типа теории и политики к либерально-индивидуалистическому. Доказав тем самым, что один тип теории и политики не может быть абсолютно верен и успешен в различных исторических условиях.

На выбор модели (точнее сказать, консервации прежней) послевоенного социально-экономического развития в Советском Союзе повлияло несколько важнейших обстоятельств. По итогам войны СССР стал великой державой, для поддержания статуса которой необходим был мощный военный потенциал. Но война сильно изменила не только страну, но и самого И.В. Сталина, завершив его эволюцию от революционного деятеля к «российско-державному». Победа еще более возвысила его в народном мнении, вознеся на роль не только партийного, но и общенационального вождя, не оставив тем самым простора для проявлений самостоятельности другим членам руководства. В стране не было и не могло быть реальной, организованной оппозиции. В этих условиях для харизматического лидера, каковым являлся Сталин, и политически и психологически было невозможно разрушить своими руками созданную им же структуру власти.

Главное — советская система еще не вышла за пределы своего исторического времени, обладала определенным запасом прочности. Для СССР итоги войны не были столь однозначно благоприятными, как для США. С одной стороны, в результате того, что Советская армия смогла «выбить дух из германского военного чудовища», международный авторитет «первой в мире страны социализма» неизмеримо вырос. СССР смог выйти из международной изоляции и, заняв почетное место «великой державы», претендовать на роль равноправного партнера Запада в деле послевоенного устройства мира. Тем самым не исключалась возможность реальной интеграции СССР в мировое сообщество. Еще до окончания войны в сенате США обсуждался вопрос о предоставлении Советскому Союзу большого (до 25 млрд долл.) займа для восстановления, разрушенного войной хозяйства. Вместе с тем, уже в последний год войны отношения между союзниками по антигитлеровской коалиции стали осложняться. К этому времени их цели и интересы все больше расходились. Слишком различались устройства двух сверхдержав, менталитет их политических лидеров. Так, Сталин, опираясь на марксистский анализ ситуации, в беседе с президентом Американской торговой палаты Эриком Джонстоном, совершившим поездку в СССР еще в июне 1944 г., предсказывал, что американское правительство после войны столкнется с серьезной длительной безработицей. И из этого анализа делал вывод, что «Соединенные Штаты только из чувства самосохранения будут стремиться посылать в Советский Союз свои продукты на почти любых условиях займа». Но и американская внешняя политика также находилась во власти неверных представлений. В США считалось, что «России придется нелегко без сырья, химического, электрического и железнодорожного оборудования, которые могут предоставить Соединенные Штаты; и что желание получить все это заставит ее поддерживать добрые отношения с США». Вовсе не случайно посол США в СССР Гарриман хотел использовать перспективу американской помощи после войны в качестве инструмента дипломатии. В конечном итоге уже к маю 1945 г. в результате взаимного непонимания вопрос о вкладе Запада в восстановительные работы в Советском Союзе был практически закрыт с двух сторон. После исчезновения общего врага — германского фашизма — их противостояние становится вопросом времени. Победа в войне породила в сознании советской верхушки иллюзию необыкновенной военной и экономической мощи страны, что в свою очередь привело к формированию нереалистического внешнеполитического курса. Борьба за повсеместное распространение коммунистических идей с опорой на «незападный мир» стала в конечном счете главной причиной поражения СССР в «холодной войне». Курс на военное противостояние с Западом оказался губительным для советской экономики, способствовал ее окончательному подчинению интересам военно-промышленного комплекса.

Таким образом, победоносное окончание войны, которое должно было стать точкой отсчета раскрытия сущностных сил советской системы, социальной ориентации экономики, что требовала теория и декларировали партийные документы, становится отправной точкой тотальной милитаризации страны. Однако ужесточение советской позиции и решение Москвы пойти на конфронтацию с Западом было просчетом не только Кремля. Оно было вызвано и многими ошибками в американской политике.

Стремясь выиграть время, Сталин пошел на чрезвычайные меры, чтобы побыстрее, не считаясь со средствами, создать собственное ядерное оружие и тем самым нейтрализовать атомную угрозу со стороны США. Широкомасштабные работы по созданию атомного оружия развернулись в 1946 г., тогда же, в мае, известным постановлением Совета Министров СССР было сформировано третье направление — по развитию ракетной техники. Определенная тенденция к демилитаризации советской экономики имела место до 1948 г. После чего были начаты беспрецедентные по своим масштабам военные приготовления. Как считает ряд авторов, главная причина этого — создание в 1947 г. Западного союза, а затем и НАТО, которые были восприняты советским лидером как приготовление к войне против СССР. Вслед за этим Советский Союз, сокративший в 1945–1948 гг. свои Вооруженные силы с 11 365 тыс. человек до 2874 тысяч, с 1949 г. вновь начал их увеличивать.

Несомненно, на выбор Сталиным пути послевоенного развития оказало влияние и давление определенных кругов из советского ВПК. В 1946–1947 гг. руководители военно-промышленного комплекса — Устинов, Хруничев, Первухин и другие — готовы были лечь костьми, чтобы сохранить, как они писали Сталину, «уникальные военные производства», и требовали наращивания вооружений. За ними стояли сотни тысяч рабочих и ИТР, занятых в оборонных отраслях. Хотя создание в 1949 г. атомной бомбы и победа революции в Китае существенно усиливали позиции СССР на международной арене, конец 40-х гг. отмечен беспрецедентными по своим масштабам военными приготовлениями. В ходе и особенно после корейской войны произошло новое усиление советских военных программ, а экономическое планирование все более подчиняется военному производству. Сталин, очевидно, в это время всерьез опасался войны с западным блоком. Некоторые авторы в связи с военными приготовлениями СССР и особенно итогами совещания военачальников в Кремле в 1951 г. считают, что СССР якобы готовился к превентивной войне. Однако это явное преувеличение. Представляется более верной позиция А.А. Фурсенко, считающего, что военные приготовления велись по причине высокой вероятности возникновения войны с Америкой, и Сталин рассматривал возможность применения ядерного оружия лишь в случае неспровоцированной агрессии против СССР.

Таким образом, с одной стороны, сразу после победы существовала самая большая за все послевоенные годы возможность изменений внешней и внутренней политики СССР, его очередной перестройки. Советское общество жило ожиданиями перемен и готово было их принять, а власть обладала для этого определенными ресурсами. Но, с другой стороны, эта возможность носила скорее теоретический, виртуальный характер. Прежде всего потому, что ситуация не была для страны и власти столь катастрофически разрушительной, как в годы «военного коммунизма», или в Китае после «культурной революции», чтобы кардинально менять курс. Поэтому Сталин, оказавшись в ситуации выбора, практически не имел альтернатив старому курсу. Приняв в сложившихся сразу после войны обстоятельствах ядерный вызов и подчинив послевоенное восстановление страны цели догнать США в области ядерных технологий, он в свою очередь в значительной мере лишает выбора и альтернатив развития страны своих возможных преемников по власти в СССР. В 1946–1989-х гг. главной глобальной проблемой, определявшей все остальные, была гонка вооружений США — СССР. Она началась с совокупных военных расходов всех стран мира порядка 100 млрд долл. в год, а закончилась 1 триллионом, причем с перспективой удвоения каждые 5 лет. Гонка вооружений потребовала крайнего напряжения сил обоих противников. В 70–80-е гг. весь валовой доход человечества не превышал 5–6 триллионов долларов. Даже страны НАТО, вчетверо превосходившие СССР и его союзников экономически и на порядок — технологически, изнывали под этим бременем. Им приходилось тратить на военные нужды целых 16 центов с каждого доллара национального дохода. Для СССР, который для поддержания паритета в вооружениях, вынужден был тратить 88 копеек с рубля (считая с расходами на поддержание союзников), бремя расходов на оборону было несравненно более тяжелым.

Существовала ли в тот период для советского руководства альтернативная стратегия, или Сталин в тех неблагоприятных для развития СССР условиях избрал единственно возможный курс? Сегодня без многих допущений невозможно однозначно ответить на этот вопрос, поскольку по прошествии времени все, что произошло в те первые послевоенные годы, стало казаться неизбежным. Как бы то ни было, курс на гонку вооружений, фактическую изоляцию страны, отгороженность ее от мировой экономики означал автоматическое выпадение из бурно развивающихся инновационных процессов, что неизбежно вело к усугублению отставания и маргинализации страны. Сохранив огромную армию и поставив большую часть Центральной и Восточной Европы в вассальную зависимость, советский лидер лишь усилил враждебность американцев, опасаться которых он объективно имел основания. После 1945 г. любой советский лидер должен был поставить перед собой цель создания ядерного оружия (а в перспективе и достижения ядерного паритета), хотя бы в силу того, что оно имелось у потенциального противника. В своей знаменитой «длинной телеграмме» Джордж Кеннан попытался воспроизвести реакцию Сталина на давление извне: «Интервенция против СССР, какой бы катастрофической она не оказалась для тех, кто ее предпримет, вновь задержала бы развитие советского социализма и должна быть предотвращена любой ценой». Теоретически гонке ядерных вооружений существовала альтернатива. В целях интернационализации секретов атомной энергии и вывода проблемы из плоскости межгосударственных отношений в ООН в 1946 г. была создана Комиссия по атомной энергии. На ее первом заседании Б. Барух от имени США предлагал ввести эффективный международный контроль, после чего США прекращали бы производство ядерного оружия и уничтожили бы существовавшие запасы, а СССР должен быть остановить собственные разработки в ядерной физике. Однако для советского руководства план Баруха оказался неприемлем, поскольку в случае его реализации США сохраняли бы свои передовые технологии и тем самым имели бы громадные преимущества перед СССР. Следовательно, Сталин в первые послевоенные годы, пытаясь любой ценой предотвратить угрозу дальнейшего развития социализма со стороны западного мира, добился обратного результата. Гонка вооружений и изоляция СССР и блока стран «народной» демократии сделали второстепенным то главное, ради чего и создавалась советская система, суть которого во всех программных документах определялась «как всестороннее развитие человека». Победа в Великой Отечественной войне давала основания советским людям надеяться на улучшение жизни, на большую свободу, завоеванную кровью. Но сталинское руководство так и не смогло предложить народу-победителю внятный ответ на этот главный вызов времени, обосновать последовательную стратегию социально-экономического развития страны, роста благосостояния, защиты прав человека.

Следовательно, уже в середине 40-х гг. в СССР возникают условия, делающие весьма вероятным назревание внутреннего социально-политического кризиса, и его проявление становится лишь вопросом времени. Справедливости ради следует отметить, что Сталин предпринимал определенные усилия, чтобы смягчить тяжелое бремя вооружений. Его настораживали изменения в настроениях советского общества. Готовясь к проведению в феврале 1947 г. пленума ЦК КПСС, Сталин набросал на листочке план выступления из четырех пунктов. Под пунктом первым значилось: «В области международных отношений — добиваться мирного сосуществования между государствами; сделать невозможными агрессивные войны». Чтобы поставить преграду агрессии, а главное выиграть время в гонке вооружений, Сталин планировал «бороться за запрещение атомного оружия и других массово-истребительных средств войны, направив движение масс на сохранение мира; создавать союзы государств для сопротивления агрессии и обуздания агрессоров. Это единственный пункт в короткой сталинской записке, который был более или менее детально расписан. Что говорит в пользу того, что Сталин действительно придавал данному вопросу важное значение. Также четко сформулирован и второй пункт, который определял главную внутриполитическую задачу: сохранение и усиление советского государства с его армией, его органами разведки. При этом Сталин уточнил формулировку — пока существует капиталистическое окружение. Весьма показательно, что Сталин весьма лаконично обозначил задачи в области экономического и культурного строительства, не сделав специального акцента на социальных вопросах.

Анализ источников показывает, что в послевоенные годы Сталин вовсе не считал вопросы социальной политики первостепенными и был далек от понимания их истинной остроты, в то время как миллионы людей в СССР голодали, и было немало случаев голодной смерти. «Говорят (у нас) низкая зарплата, иронизировал он в начале 1947 г. — У нас зарплата зависит от того, кто как работает. Хорошо человек работает, и зарплату получает хорошую». Двумя годами ранее, когда в СССР в апреле 1945 г. находилась делегация Польши во главе с председателем Крайовой Рады Народовой Б. Берутом, Сталин охотно давал советы об организации производства: «Надо заинтересовать инженеров, желающих работать с вами. Надо заинтересовать их. На государственных предприятиях надо платить хорошие премии, так, как это делается у нас». (Сталин, скорее всего, имел в виду работы над ядерной и ракетной программами, где действительно платили много.)

Для вождя «социалка» была скорее лишь средством решения иных вопросов. В те же послевоенные годы он, в частности, предлагал сделать Москву как столицу красивой. «Надо помнить, что столица укрепляет государство». Таким образом, для Сталина доминирующая задача социально-экономической политики этих лет — всемерное укрепление государства. Однако в популистских целях в составленном «сгоряча на второй день после войны» плане 4-й пятилетки, принятом по докладу председателя Госплана СССР Н.А. Вознесенского, в качестве одной из важнейших ставилась задача создания в стране «обилия основных предметов потребления» для обеспечения материального благополучия народов СССР». Выдвигая эту задачу, правительство вовсе не собиралось пересматривать другие приоритеты и прежде всего максимально быстрое развитие тяжелой индустрии. За счет некоторого расширения производства товаров широкого потребления власть рассчитывала, как это уже имело место в середине 30-х гг., сбить нараставшую волну инфляции. В Законе «О пятилетнем плане, принятом Верховным Советом СССР» ставилась задача первоочередного восстановления и развития тяжелой промышленности и железнодорожного транспорта, достижения технического прогресса во всех областях, повышения обороноспособности страны. Задания пятилетнего плана предусматривали восстановление довоенного уровня промышленного производства уже в 1948 г., а к концу пятилетки его превышение на 48 %.

О сохранении старых приоритетов, а также основных принципов и целей экономической политики Сталин говорил и Э. Джонстону. В Кремле бывший владелец сети по продаже пылесосов стремился преодолеть сильную поначалу настороженность и кажущуюся незаинтересованность Сталина. Осмотрев советские заводы, Джонстон с одобрением заметил советскому лидеру, что он видел американские машины, американскую технику, американские конвейеры. «Однако, — разъяснял он Сталину, который что-то беспорядочно чертил красным карандашом, — многое еще нужно сделать… В ваших ужасно перенаселенных городах люди стоят в длинных очередях за продовольствием. Это трата человеческой энергии, которую Вы вряд ли можете себе позволить. Вам нужна лучшая система распределения, чтобы повысить ее эффективность». Особенно Джонстон рекомендовал американское техническое содействие в области распределения, которое могли бы оказать «наши эксперты по организации сетей розничных магазинов». Сталин прервал его и спросил: «Что такое сеть розничных магазинов?» Джонстон нарисовал яркую картину того, как в мирное время «Россия может обратить ее неуклонно возрастающие мощности на производство потребительских товаров». При этом Сталин только ерзал в кресле и вздыхал. Когда же Джонстон спросил, намерен ли СССР «закупать потребительские товары или промышленное оборудование» после окончания войны, Сталин, признав, что «Соединенные Штаты внесли огромный вклад в довоенное развитие советской промышленности — вероятно, две трети всех заводов в Советском Союзе построены с помощью американцев и их опыта», подчеркнул, что он сконцентрируется на тяжелом машиностроении. Все же по возвращении Джонстон выражал оптимизм по поводу широкого развития торговли с СССР. Он писал, что русские (читай Сталин) «уважают Соединенные Штаты» за их индустриальное могущество, и предсказывал, что после войны «Россия станет обращаться к США за множеством вещей, в которых она будет нуждаться не только для восстановления ее измотанной войной экономики, но и для обеспечения своим гражданам более высокого уровня жизни, который она обещала им в течение 20 лет».